Страница 17 из 22
В земле открылась трещина, гигантский зигзаг, извивающийся, как змея.
Бум.
Пыль гейзером взвилась в воздух, грязь посыпалась в возникшую расщелину. В дыру упала часть забора из колючей проволоки. От основной трещины расползались новые, словно ветки от ствола дерева.
Во дворе зигзагом вился разлом глубиною футов в пять. Мертвые корни, словно руки скелета, тянулись к Лореде с осыпающихся склонов.
Лореда с ужасом смотрела на расщелину. Она слышала истории о земле, трескающейся от засухи, но думала, что это легенды…
Значит, не только животные и люди иссыхали. Сама земля умирала.
Лореда сидела с отцом в своем любимом месте, на площадке под гигантскими лопастями ветряной мельницы. В последние мгновения перед закатом небо стало красным, Лореда видела известный ей мир до самых его границ и представляла, что там, за ними.
– Я хочу увидеть океан, – сказала она.
Они играли в эту игру, воображая другие жизни, которыми они когда-нибудь будут жить. Лореда не помнила, когда началась эта игра, знала лишь, что сейчас она стала очень важной, потому что никогда прежде папа не был таким печальным. По крайней мере, так ей казалось. Иногда она спрашивала себя: может, он всегда был печальным, только сейчас она выросла и наконец заметила это?
– Ты увидишь его, Лоло.
Обычно он отвечал: «Мы увидим».
Отец сидел, склонившись вперед, опершись руками на бедра. Густые черные волосы непокорными волнами падали на широкий лоб, на висках они были коротко подстрижены, но мама торопилась, и края получились неровными.
– Ты хочешь увидеть Бруклинский мост, помнишь? – сказала Лореда. Ее пугала отцовская печаль. Они теперь проводили вместе совсем мало времени, а она любила папу больше всех на свете, благодаря ему она чувствовала себя необыкновенной девочкой с большим будущим.
Отец научил ее мечтать. Он противоположность мамы – угрюмой рабочей лошадки, которая медленно плетется по дороге, вечно занятая делами, не знающая, что такое веселье. Лореда даже внешне вся в отца. Все так говорят. Те же густые черные волосы, тонкие черты лица, полные губы. Единственное, что Лореде досталось от мамы, – это голубые глаза, но даже глазами мамы Лореда смотрела на мир так, как смотрел на него папа.
– Конечно, Лоло. Как такое забудешь? Мы с тобой когда-нибудь увидим мир. Постоим на вершине Эмпайр-стейт-билдинг, сходим на премьеру фильма на Голливудском бульваре. Черт, может быть, мы даже…
– Раф!
Мама стояла у ветряной мельницы, задрав голову. В коричневом платке, платье из мешковины и чулках, спускающихся гармошкой, она выглядела почти такой же старой, как бабушка. И, как всегда, держалась прямо, будто кол проглотила. Она довела до совершенства эту непреклонную позу: плечи назад, спина прямая, подбородок вперед. Из-под платка выбивались прядки светлых и тонких, как кукурузные рыльца, волос.
– Привет, Элса. Ты нас нашла, – сказал папа, заговорщицки улыбнувшись Лореде.
– Отец хочет, чтоб ты помог ему с поливом, пока не жарко. И я знаю одну девочку, которая еще не закончила свои дела.
Папа легонько толкнул Лореду плечом и начал спускаться. Деревянные ступеньки скрипели и прогибались под его ногами. Последние несколько футов он преодолел прыжком.
Лореда сползла вслед за ним, но не особо торопясь. Когда она спустилась, отец уже шел к амбару.
– Почему ты никому не позволяешь хоть немного отдохнуть и повеселиться? – спросила она мать.
– Я хочу, чтобы ты с папой отдыхала и веселилась, но я сегодня очень рано встала и мне нужна твоя помощь, чтобы разобрать белье.
– Ты такая злая, – сказала Лореда.
– Я не злая, Лореда, – ответила мама.
Лореда слышала обиду в ее голосе, но ей было все равно. Неконтролируемый гнев всплыл на поверхность.
– Тебе все равно, что папа несчастен?
– Жизнь тяжела, Лореда. Тебе нужно стать тверже, или она вывернет тебя наизнанку, как твоего отца.
– Папа несчастный не из-за жизни.
– Да что ты! Скажи мне, раз у тебя такой богатый опыт, из-за чего твой отец несчастлив?
– Из-за тебя, – ответила Лореда.
Глава восьмая
Сто четыре градуса[15] в тени, и колодец почти пересох. Воду в цистерне берегли и носили в дом ведрами. Вечером они давали животным столько воды, сколько могли.
Овощи, за которыми Элса и Роуз так старательно ухаживали, погибли. Вчерашний ураган с корнем вырвал многие растения, остальные иссушило беспощадное солнце.
Она услышала шаги Роуз у себя за спиной.
– Поливать бесполезно, – сказала Элса.
– Да, – ответила свекровь с такой болью, что Элсе захотелось ее утешить.
– Сегодня ты молчаливая, – сказала Роуз.
– Обычно-то я болтаю без умолку, – заметила Элса, переводя разговор на другую тему.
Роуз легонько толкнула ее плечом:
– Скажи мне, что не так. Помимо очевидного, конечно.
– Лореда на меня злится. Все время. Клянусь, я еще рта не успеваю открыть, а она уже взрывается.
– Трудный возраст.
– Думаю, дело не только в этом.
Роуз уставилась на выжженные поля.
– Мой сын stupido[16]. Забивает ей голову мечтами.
– Он несчастлив.
Роуз насмешливо фыркнула:
– А кто счастлив-то? Посмотри, что происходит.
– Мои родители, моя семья, – тихонько сказала Элса.
Она редко говорила о них, боль была слишком глубока для слов, к тому же слова ничего не изменили бы. В последнее время отношение к ней Лореды вернуло Элсу к страданиям молодости. Элса помнила тот день, когда отнесла Лореду в розовом платьице к дому родителей, надеясь, что теперь, когда она замужем, они снова примут ее. Элса несколько недель шила это хорошенькое розовое платьице с кружавчиками и связала шапочку в тон. И как-то раз она одна поехала в Далхарт и припарковала грузовик у черного входа. Элса четко помнила каждое мгновение. Она идет по дорожке, пахнет розами. Все в цвету. Безоблачное голубое небо. Пчелы вьются вокруг розовых кустов.
Она и нервничала, и гордилась. Она вышла замуж и родила такую чудесную малютку, что даже незнакомые люди называли ее красавицей.
Стук в дверь. Стук каблуков по половицам. Дверь открыла мать, одетая для церкви, в жемчугах. Отец в коричневом костюме.
Глаза Элсы наполнились непрошеными слезами.
– Вот, – сказала она с робкой улыбкой. – Моя дочь, Лореда.
Мама, вытянув шею, посмотрела на чудесное личико малышки.
– Погляди, Юджин, какая она черная. Убери свое позорище, Элсинор.
Дверь захлопнулась.
Элса пообещала себе, что больше никогда не встретится с родителями, не заговорит с ними, но их отсутствие все равно причиняло ей непреходящую боль.
Видимо, некоторых людей нельзя перестать любить, перестать нуждаться в их любви, даже если ты все о них понимаешь.
– Да? – Роуз взглянула на нее.
– Они меня не любили. Я так и не поняла почему. Но теперь, когда Лореда постоянно сердита на меня, я все думаю: может, и она меня видит такой же, как они? Им тоже казалось, что я все делаю неправильно.
– Помнишь, что я тебе сказала в тот день, когда родилась Лореда?
Элса чуть не улыбнулась.
– Что она полюбит меня так, как никто никогда не любил, и сведет меня с ума, и всю душу мне вымотает?
– Si[17]. И видишь, как я была права?
– Думаю, лишь отчасти. Она определенно разбивает мне сердце.
– Да. Я тоже была настоящим испытанием для моей бедной мамы. Любовь приходит в начале ее жизни и в конце твоей. В этом жестокость Бога. Разве твое сердце так разбито, что уже не может любить?
– Конечно, нет.
Роуз пожала плечами, как будто хотела сказать: «Вот она, материнская доля».
– Ну и люби. Что нам еще остается?
15
По Фаренгейту, сорок градусов по Цельсию.
16
Дурак (ит.).
17
Да (ит.).