Страница 3 из 21
Разглядывая его, Маня вспомнила слова Королевы о том, человек по имени Ланжерон должен что-то знать о ее отце, и подумала, что в ближайшее время она должна обязательно встретиться с губернатором.
Джульетта со страхом оглядывалась вокруг. Как отличалось то, что она видела, от ее родных мест! «Куда я попала?!» с ужасом спрашивала себя несчастная собака.
– Не бойся, девочка, все будет хорошо, вот увидишь, – почувствовав ее волнение, ласково обратилась к ней Маня, и преданная собака послушно поплелась вслед за своей хозяйкой.
Постепенно убыстряя шаг, Маня перешла на бег. Её движения, чёткие и размеренные постепенно становились все стремительнее, и вскоре ускорение достигло такой степени, что редкие прохожие с удивлением оглядывались на едва различимый силуэт, стремительно летящий над мостовой подобно комете. Корпус девочки был наклонен вперед, и со стороны казалось, что ее ноги не касаются земли: так ее учили бегать в мире, в котором она провела много лет.
– Когда вы стоите прямо, – будто наяву слышала она слова учителя, – то сила гравитации давит на ваше тело вдоль центральной линии. Но стоит вам только наклонить его, как центр тяжести сместится вперед относительно точки контакта с землей, и тогда гравитация сама будет толкать вас вперед вдоль горизонтальной линии.
Была у нее еще одна хитрость, позволяющая ей при беге развивать большую скорость, и это касалось уже не техники, а психики, точнее, воображения: нужно было представить себе, что ты поднимаешься на пару сантиметров вверх и скользишь над землей. Сопя, и едва поспевая за хозяйкой, следом за девочкой огромными прыжками мчалась Джульетта.
– Во дает, пацан, – с восторгом уставился на Маню грузчик, выкатывая из телеги бочку с маслом.
– Домой! Домой! – пела душа, и радость от скорой встречи с родными переполняла ее сердце. Добежав до начала улицы Херсонской, Маня в замешательстве остановилась. Она совсем не устала, будто и не было продолжительного стремительного бега по одесским улицам, но сердце от охватившего ее волнения готово было выскочить из груди и помчаться навстречу тем, с кем она была в такой долгой разлуке, и кого любила больше собственной жизни. Медленно двинулась она по знакомой улице, и воспоминания, как живые люди, обступили ее со всех сторон, пробудив в ней картины ее далекого детства.
Задумавшись, она едва не пропустила городскую больницу[4], где родилась, выросла и где жили родные ей люди. Но раздавшийся откуда-то сверху колокольный звон заставил ее поднять голову, и она увидела часы, которые помнила с раннего детства. Украшенные барельефом, эти часы были установлены на фронтоне портика главного корпуса городской больницы и каждый час играли мелодию, напоминающую колокольный звон. По ним обитатели больничного двора ориентировались во времени.
– Какая же я рассеянная, ей богу! – обругала себя Маня. – Присмотревшись, она поняла, почему не заметила больницу: исчез старый железный забор, вдоль которого после смерти Ромео несли службу Джульетта и курица Галина, а на его месте выросла изящная ограда с парадными чугунными воротами. Перед глазами сразу всплыла картинка из прошлого: кот Прошка, ворюга и убийца, со всех ног мчится к заборной калитке, спасаясь от гнева Джульетты, преследующей его с боевым трофеем в виде откусанного хвоста в оскаленной пасти.
Улыбнувшись своим воспоминаниям, Маня толкнула ворота и со смутным чувством внутреннего беспокойства нерешительно вошла на территорию больницы. Радостное ожидание того, что скоро она окунется в свою прежнюю, пусть бедную и не всегда сытую, но такую счастливую жизнь, померкло: на территории больницы тоже многое что изменилось, и дурное предчувствие неприятно сжало сердце девочки. Само двухэтажное здание больницы с шестиколонным портиком осталось прежним, зато территория больницы полностью изменилась. Она превратилась в величественную площадь, вымощенную камнем и украшенную огромной клумбой с цветами всевозможных оттенков. Конечно, территория больницы стала намного лучше, наряднее, но… какой-то чужой.
Без прежнего энтузиазма Маня нерешительно двинулась вперед. Обогнув здание больницы, она попала на больничный двор и убедилась в том, что и здесь тоже произошли перемены. На месте песочной кучи, где любили принимать песочные ванны Джульетта со своей подругой курицей Галиной, появилось небольшое двухэтажное здание, и Маня вспомнила, как однажды мать, указав на песочную кучу, сказала, что здесь идеальное место для лаборатории. На фронтоне над главным входом нового здания был установлен горельеф из белоснежного мрамора с изображением женщины, держащей змею.
– Гигиея…, – догадалась Маня, – дочь Асклепия…, – и вспомнила, как мать часто сетовала на то, что в больнице не соблюдаются необходимые правила санитарной гигиены[5] и утверждала, что причиной послеродовой горячки, такой распространенной в то время у многих рожениц, является инфекция, которую приносит сам медицинский персонал из инфекционного и патологоанатомического отделений больницы, поэтому смертность при родах в больнице намного превосходила смертность при домашних родах. Действительно, врачи часто принимали роды прямо после вскрытия, просто вытерев руки носовыми платками.
– Это неправильно! – возмущалась Анна. В конце концов, ей удалось привлечь на свою сторону фельдшера Натанзона, который убедил доктора Капилло обязать персонал больницы перед манипуляциями с беременными и роженицами в обязательном порядке обеззараживать руки окунанием их в раствор хлорной извести. Маня хотела направиться к флигелю, где родилась и прожила всю свою маленькую детскую жизнь, но ноги сами понесли ее к окну на втором этаже, где находилась квартира доктора Капилло. Размахнувшись, она бросила в окно своего друга Ленчика маленький камешек.
Это был их условный знак с раннего детства, и окно тотчас же распахнулось. В проеме окна показался женский силуэт, и Маня вспомнила, как накануне ее первого перемещения в Неведомый мир мать Лени, Лизавета Христовна, высунувшись из этого окна, наговорила Мане много неприятных слов. По привычке девочка испуганно втянула шею в плечи, но тут же, устыдившись своего малодушия, с вызовом подняла голову и вдруг узнала в женском силуэте… свою мать!
Это было так необъяснимо, что не поддавалось никакой логике, и Маня буквально застыла. Два взгляда, матери и дочери встретились, и тотчас же раздался звук падающего тела.
– Мама! – отчаянно крикнула Маня и стремглав бросилась в дом.
Прежде, чем продолжить рассказ о Мане Безымянной, нам придётся ненадолго прерваться, чтобы вернуться в прошлое, а именно в тот самый роковой день, ровно семь лет назад, когда Маня вместе с Джульеттой и доктором Загребельным покинула свой мир.
Глава 2. Отец и дочь
Анна не спеша шла по направлению к Треугольному переулку, наслаждаясь свежестью раннего утра и приятным чувством беззаботности: по еврейскому календарю сегодня был первый день Нового года, и молодая женщина думала о том, что отныне у них с дочкой начнётся новая счастливая жизнь, ведь недаром же говорят, что Рош ха-Шана[6] знаменует собой начало новой жизни.
Дом банкира Гуровича находился относительно недалеко от их больницы, и Анна рассчитывала, что управится ещё до того, как проснётся дочка. Она представляла себе, сколько радости принесёт Мане неожиданное известие и её материнское сердце трепетало от радости: ведь её бедная девочка даже мечтать не могла о том, что сможет учиться в лучшем учебном заведении Одессы! Кто же он, этот их неизвестный и великодушный благодетель? И удобно ли будет в качестве благодарности вручить ему свои нехитрые гостинцы? Анна прижимала к груди свёрток с ещё тёплым маковым штруделем, от которого исходил аппетитный аромат свежеиспеченной выпечки, и сомнения одолевали её душу: не обидит ли господина Гуровича её подарок?
4
Старейшее здание города, построенное Францем Фраполли по проекту Тома де Томона. В настоящее время здесь находится клиника Одесского национального медицинского университета. В первоначальном виде здание не сохранилось, остался только фасад центрального корпуса, однако часы, главное украшение и гордость госпиталя, исчезли.
5
Дочь Асклепия Гигиея дала название целой медицинской отрасли – гигиене.
6
Рош ха-Шана – Новый год у евреев. Празднование Рош ха-Шана обычно приходится на сентябрь или октябрь, в те два дня, которые выпадают на новолуние еврейского месяца тишрей.