Страница 8 из 9
Через минуту белая «Нива», сорвавшись с места, влилась в автомобильный поток Невского проспекта.
В тот же момент к Антону подскочили Вениамин с Христофором.
– Вот уж точно за смертью вас посылать! – пробурчал, тяжело поднимаясь на ноги, Антон.
– Зато мы их номер срисовали, – хором воскликнули друзья.
– У них этих номеров, что блох у бродячего кота, – вымученно скривился Антон и, вновь присаживаясь, тихо произнёс: – Ох и лягнул! Как копытом!
Люди стыдятся в себе природы,
у котов кроме неё ничего нет.
(Просто истина).
Дивуар бесшумно сбросил себя с магистральной трубы, огляделся. В противоположной стороне подвала, меж двух рассохшихся створок слухового окна, светилась узкая спасительная щель. Нужно было решаться – жуткий мальчишеский гомон неотвратимо приближался к его тёплому, обжитому закоулку.
Дивуар напрягся, присел. В ту же секунду обломок кирпича прошуршав над его головой, с хрустом врезался в возвышавшуюся справа от него кучу строительного мусора, другой настиг его уже на подоконнике; мазнув по хвосту, ухнул, ударившись о стену.
В это самое время, буквально в трёх метрах от описываемых выше событий, с высокого крыльца
магазина «Вино-Воды» спускался широкоплечий, средних лет человек. Правая рука его (видимо в поисках спичек) шарила в кармане короткого зимнего полупальто, в левой была зажата авоська с продуктами. Рядом с ним семенил сухощавый, крючконосый гражданин с нехорошим взглядом беспокойных колючих глаз. Парочка о чём-то тихо переговаривалась. Неожиданно на последней ступени крыльца что-то живое, серое, чёртом влетело под вмиг взбесившийся башмак широкоплечего мужчины. Воздух потряс дикий вопль, за ним последовал странный, каркающий мат. С раздирающим душу шипением Дивуар бросился прочь. Водитель Жигулей ударил по тормозам – чуть позже раздался глухой звук удара машины об машину.
Духом одолев дорогу, Дивуар взлетел на первое попавшееся на пути дерево. Его сердечко билось часто и чисто, как серебряный молоточек.
Там, внизу, на другой стороне улицы, у ступеней магазина «Вина-Воды», задрав к небу тупой небритый подбородок, лежал мужчина, в изголовье его медленно набухала небольшая чёрная лужица. Тут же, рядом с телом, покоилась грязная засаленная авоська, сквозь мелкую сетку которой виднелась пара дешёвой консервированной кильки, буханка чёрного ленинградского хлеба и три
«столичные» водки, странным образом не пострадавшие во время падения хозяина. Ещё по мостовой катилась большая тёмная бутылка
«Игристого», за обильную пену свою, с нежданным треском вырывающуюся наружу, прозванная в народе «огнетушителем», за ней, судорожно вытянув вперёд руки, вприсядку скакал странный каркающий, человек.
Из разбитых автомобилей выходили люди.
Господи! – прошу тебя: сделай всё, как надо, только не делай, как я хочу!
(Вопль бывалого человека).
На Невском проспекте царил час пик. Прохожие нескончаемым потоком, валили в обе стороны проложенной Петром главной улицы Северной Пальмиры. Художники выстроились в шеренгу.
– Прут-то! – глубокомысленно изрёк примкнувший к коллегам дядя Казимир, в его тёмных, ещё хранивших следы недавней катастрофы глазах, пронзая бетонную плиту обиды, уже пробивались лучики живого охотничьего азарта.
– Не желаете ли портрет?! – обратился, дрыгнув ляжкой, к проходившим мимо девицам Вениамин.
Подружки одновременно повернув головы, хором пропели:
– Мы не фотогигиеничные!
Собрав ладони рупором, Венечка громко прокричал:
– Мыться чаще надо! В баню, девицы! Сейчас же в баню!
– Веня, смотри, англичане! – Антон кивнул в сторону шумно выгружавшихся из большого, сверкавшего чёрными зеркальными окнами, автобуса иностранцев:
– Давай, с Богом!
– А ты?
– А у меня, кажется, гости.
Действительно, в кресле Антона беспечно развалившись, покачивал ногой плотный бородатый человек. Огромная песцовая шапка, бесформенно сидевшая на его, без того немалой голове придавала ему вид человека бывалого и до невозможности основательного. Мужчина вежливо покашливал в кулак, постоянно поправляя на широком, шоколадного цвета, носу огромные, занимавшие половину лица, затемнённые очки. Остальное пространство, вплоть до самых глаз, было сплошь покрыто густым волосяным покровом. В человеке чувствовался размах.
– И что это Вы у меня тут делаете, товарищ? – вкрадчиво спросил его Антон.
– Вот, сижу, – в тон ему, ответил бородач, – жду.
– Кого, простите, ждёте?
– Может, и вас. Вы хозяин?
– Но я не стригу, товарищ.
– А и не надо меня стричь, – широко оскалился мужчина, – меня рисовать надо!
– Ах, рисовать прикажете?! – воскликнул Антон. – И что же мне в вас рисовать, товарищ?
– Что видишь, то и рисуй, товарищ! – обиженно насупился клиент.
– Извините, но кроме зарослей ничего не вижу!
– Рисуй, как есть! – в голосе мужчины появились хотя и незлобивые, но нервные нотки. – Хватит, а? Ты художник? Вот, давай, рисуй!
Антон пристально поглядел на странного клиента, печально покачав головой, предложил:
– Вы хотя бы очки сняли, гражданин! – и, порывшись в ящике для рисовальных принадлежностей, найдя нужный кусочек соуса, приступил к работе.
Спустя пару минут человек заёрзал в кресле:
– Как там, получается?
– Получается. Не крутись! Сам-то, кто?
– Физик.
Антон понятливо взглянул на него и улыбнулся:
– Теоретик али практик?
– Полярник.
– Выходит, и то, и другое?
– Верно мыслишь, художник! – густые брови бородача взметнулись над дужкой очков: – Я закурю – ничего?
– Кури, ничего, – Антон улыбнулся, – только не вертись.
Глубоко затянувшись и пустив клуб дыма, полярник откинулся в кресле, поправил очки и чётко, как бы раскладывая слова по полочкам, заговорил приятным звучным тенором:
– Я, вообще-то, третий день на континенте. Перемены впечатляют! Мы там всё по радио, по телетайпам… а тут! Чёрт знает, что! Гласность. Всё кверху дном! Газеты охамели; лают кого угодно – и ничего! Вы вот тут выползли. Рисуете. Не гоняют?