Фабрикант

– А Никанора Алексеевича всё устраивает? – спросил Саша, которого заинтересовал рассказ деда.

– Ему на старости лет отдыха хочется. Он богоугодными делами занимается: церковью своею, нуждающимся помогает, а дела предприятия зятю доверил. Тот человек заносчивый, не каждый с таким общий язык найдёт, даже братья Никанора с ним связываться не стали. Когда он задумал новую фабрику заложить, предлагал ведь братьям вместе строить. Те узнали, что распоряжаться строительством Кормилицын будет, отказались. Свою фабрику выстроили, верстах в трёх, на реке Ветке. Идут, кажется…

К веранде бодро шагал высокий, широкой кости мужчина лет около пятидесяти. За ним еле поспевал коноваловский работник, спешащий доложить хозяевам о приезде гостей. Позади, никуда не торопясь, степенно шествовал совсем седой благообразный старик, похожий на епархиального владыку – такой же строгий и величественный.

– Никанор Алексеевич и Михаил Максимович пожаловали, – доложил мужик, сумевший-таки опередить своевольного гостя. Тот, увидев хозяев, отставил в сторону трость и широко раскинул руки, словно собираясь обнять сидящих на веранде:

– Александр Петрович! Позвольте засвидетельствовать моё глубочайшее почтение. Очень рад, что согласились принять. И Никанор Алексеевич со мной. Очень, говорит, хочу повидаться, нынче редко встречаемся.

– Я прикажу обед подавать, – сказала Екатерина Ивановна. – Покушайте с дороги.

– Екатерина Ивановна, не беспокойтесь, прошу вас. Мы сами из-за стола, не утруждайтесь. Нам бы дело обговорить, а о вашем хлебосольстве легенды ходят – потом не задремать бы, – гость громко рассмеялся.

Мама ушла в дом, чтобы не мешать беседе, Саша тоже было собрался, но дед показал ему, чтобы оставался. Матрёна тотчас же сноровисто расставила на столе наливки и какие-то кушанья.

– Здравствуй, Михаил Максимович, – сказал Александр Петрович.

– Что за юноша с вами? Внук? – спросил Кормилицын, поняв, что мальчик останется при их разговоре.

– Да, это внук – Александр Иванович Коновалов, – дед чуть подвинул юношу вперёд. – А это Михаил Максимович Кормилицын, купец 1-й гильдии, товарищ Никанора Алексеевича по мануфактурному делу.

– Ну, здравствуй, Александр Иванович, – Кормилицын протянул юноше руку, – Значит у деда учишься. Это правильно. Если сызмальства в дело вникаешь, на практике всё узнаёшь – это лучше всякого образования будет. Александр Петрович для нас всех лучший университет, у такого всем бы поучиться не зазорно.

Чувствовалось, что гость говорит любезности не совсем искренне, просто отдавая дань традициям. Слишком тороплива была его речь, слишком заметно желание побыстрее закончить положенный церемониал приветствия и приступить к делу. Наконец на веранду поднялся и второй гость.

– Здравствуй, Александр Петрович. Давненько мы с тобой не виделись. Вижу бодрость телесная тебя не оставляет, благодарение Господу. А я вот что-то совсем немощный стал. – Разорёнов обнял подошедшего Коновалова. А это неужели Саша, Ивана сын? Как вырос!

– Здравствуй, Никанор Алексеевич. Рад тебя видеть. Это внук, здесь посидит. Не помешает, думаю, он нашей беседе.

– Здравствуй, Александр Иванович. – старик Разорёнов пожал Саше руку, внимательно его рассматривая. – Не помешает, всё же о мануфактурах речь пойдёт. Уходит наше время, Александр Петрович. Вот уж, и смена растёт. И то сказать! Тебе днями сколько исполнилось? Семьдесят семь? А мне скоро семьдесят лет сравняется, если не помру раньше.

– Что вы такое говорите, Никанор Алексеевич. Мы все молимся, чтобы Господь вам многая лета послал, живите, нас наставляйте уму разуму, – сказал Михаил Максимович. Разорёнов только махнул на него рукой

– Ты сам кого хочешь наставишь. – пробурчал старик и сказал Коновалову-старшему: – Это Михаил побеседовать хотел. Что-то по фабричным делам, я не вникаю уже. Тебя вот повидать приехал.

Все расселись вокруг стола. На миг воцарилась тишина, только механизм больших напольных часов тикал в дому, считая секунды. Александр Петрович с Михаилом Максимовичем смотрели друг на друга – купец постарше спокойно и чуть устало, тот что моложе будто с досадой: как бы своё дело старику объяснить, чтобы тот согласился, да ещё много времени на это не потерять? Саша сидел на своём месте неловко. Ему было не по себе от того, что все восприняли его дедовым наследником. Он ещё толком и не понимает ничего. Какой из него преемник? Среди таких взрослых и тёртых фабрикантов Сашина неуверенность только росла.

– Дорогу сюда вы прекрасно замостили, ехать одно удовольствие. А мы вот с дядей и двоюродным братцем Никанора Алексеевича никак не сладим, чтобы к нам в Тезино дорогу поправить сообща. Не можем о справедливом распределении средств на её обустройство сговориться. Хорошо вы здесь один, сами для себя сделали, и никто чужой не ездит, – гость подступался к главной теме.

Саша заметил, как дед еле заметно подмигнул ему из-под густых седых бровей и улыбнулся уголком рта. Настроение сразу приподнялось, и Саша подвинулся в кресле, поудобнее прижавшись к спинке.

Кормилицын быстро взглянул и на него, видно, что нежданный свидетель предстоящей беседы не входил в его планы, но делать было нечего – Коновалов-старший мальчишку оставил, придётся при нём о деле говорить. А дело деликатное. Если рассудить, предложение, которое Михаил Максимович собирался сделать для всех фабрикантов выгодно. Только старики упереться могут, они принципы какие-то чтут. Кому они нужны сегодня? Время вперёд летит стремительно, теперь принцип один – выгода. Кто это раньше поймёт, будет первым, а прочим останется крохи подбирать. Если б не этот пожар треклятый, их Товарищество мануфактур уже в числе крупнейших по капиталам бы числилось. Хорошо хоть свой тесть давно не лезет ни во что.

– Я вот о чём потолковать хотел, уважаемый Александр Петрович, – начал Кормилицын. – Совет мне ваш нужен, вы первейший фабрикант во всей округе, опыт бы бесценный перенять, научите как поступить.

– Ты, Миша, елей-то зря не трать. Александр Петрович не красна девица, его такими речами не купишь, – Никанор Алексеевич тихо хмыкнул в своём кресле.

– Правда, давай к делу, Михаил Максимович. Стар я, чтобы время попусту терять. – Коновалов-старший смотрел на собеседника по-прежнему невозмутимо.

– Что ж, давайте сразу обрисую суть нашего предложения. Оно просто, но взаимовыгодно. Для вас не секрет, что торговля последние годы скудна, цены приходится держать низкие. Трудно все живём, а нам после пожара ещё сложнее приходится. Прошлый подряд с работниками закончен, сейчас новые расчетные книжки выдаём. У вас, я полагаю, также? Надолго новый подряд заключаете?

– Людей рядим, это правда. До Покрова нанимаем, как обычно.

– Вот и мы тоже. И появилась идея, а не сделать ли нам летний расценок за работу пониже, да неплохо нам с вами, крупнейшим фабрикантам, вместе выступить. Остальные тогда тоже задумаются. Процентиков двадцать скинуть, я думаю, можно. Если мы заодно будем, так и народу деваться некуда. Поворчат, конечно, куда без этого, ну так они всегда ворчат, им не угодишь. Как вы считаете, Александр Петрович, – Кормилицын весь подобрался и сверлил гостя глазами.

– Двадцать? Скинуть? Чудны дела твои, Господи! – Коновалов покачал головой. – В былое время летний расценок против зимнего повышали, чтобы народ от земли на фабрику переманить, а тут скинуть!

– Утратили люди, которые на мануфактуре поработали, тягу к крестьянскому труду. Землю пахать не пойдут, – ответил на это гость. – Даже если работы нет, всё одно болтаться у фабрики будут и ждать, когда появится.

– Во-первых, что у нас торговли нет, не их вина. Хотелось бы, конечно, поболее за товар выручать, но и этого хватает. Как я к людям выйду-то? Что скажу: мне, Александру Петровичу Коновалову, денег мало, поэтому я двадцать процентов от обещанной мною оплаты себе забираю? Вот спасибо, осрамлюсь так, что потом не отмоюсь. А во-вторых, работники стакнуться и не выйдут к станкам-то. Сам ткать пойдёшь? Больше потеряешь, Михаил Максимович!