Отпускаю

 

Я печаль пью из чашки и молча гляжу за окно.

Там зима, очень холодно, сизым горят перекрестки,

Людям в черных перчатках и шапочках теплых темно,

Они быстро бегут, и вращается веретено,

Нитью снежной пыли подметая чужие подмостки,

 

Ведь театр сгорел, оставляя надежды и дым,

Отзвучали рыданья, умолкла наивная пресса,

Я читаю стихи желтым полкам и куклам своим,

Заедаю проблемы и лгу даже самым родным,

Пока книги и шоу вопят мне: "Избавься от стресса!"

 

Пыль взметая словами, я мчалась навстречу мечтам —

И надеялась так, что Вселенная смехом давилась.

Жаль, разрушились замки, завянуть пришлось всем цветам,

Что сажала я летом на мира испаханный стан,

Чтоб на сердце моем и в душе наконец прояснилось.

 

В битой вазе у чайника пыльно-зеленый кишмиш,

На стене тени черные жутко сбиваются в стаю.

Если кто-то нарушит тревожную зимнюю тишь,

Подойдет и вдруг спросит: "Зачем ты одна здесь сидишь?"

 

Я, должно быть, расплачусь и просто отвечу —

 

"Не знаю".

(с) caritia aeternitas.

 

Я слабо улыбнулась.

Дурацкий разговор. Как мы вообще в него свалились? Да и сама ситуация… Актер «межгалактической» величины, секс-символ, пэр-мэр-сэр и тут вдруг нищий интурист.

Почему мы вообще про любовь-то заговорили? Что я делаю в его жизни? Что я делаю в его кресле, в его гостиной, в его доме?! То, что веду себя, как олигофрен, вполне понятно. Но почему «звезда» психовать начала?

Ай, да всегда у тебя так! Все, к чему бы ты ни прикоснулась, обращается в пепел. Пришла в хату, расстроила хорошего, светлого человека… А он слишком вежливый, чтобы намекнуть на уход. Чаю! Чаю попросила! Дура… Дел у него других нет? Вот серьезно? Ты график-то знаменитости представь! Чай, стихи, телефон… Джефф этот долбанный! Не зря его, собаку, машиной придавило!!!

Я сейчас встану, попрощаюсь, поблагодарю за все. И выйду из его жизни, «из него» навсегда.

Глаза снова защипало.

Сейчас… сейчас… встану…

Вздрогнув от шороха, вскинула голову — задумчивый Уилсон, явившись на пороге с кружкой в руках, снова подарил мне до жути странный взгляд.

Я его уже достала… Надо быстро допить для приличия чай и сматывать удочки. Пока ноги ходят…

— О чем задумалась? — Том подошел ко мне и вновь протянул кружку.

— О том, что мне, верно, пора уходить… — честно призналась я, принимая чай.

— Подожди меня, я хоть рубашку переодену, — он слабо улыбнулся, — ли-и-и-ипко и мокро!

— Давай… — я проводила высокую, гибкую фигуру взглядом.

А мне нравится… Очень даже удачно выглядит… В намокшей, льнущей к телу рубашке…

— Фу-у-у-ух… — тяжело выдохнулось вслед Самому-Красивому-Из-Живущих.

Неудачно потянулась в кресле и жуткой, до одури болезненной судорогой мне свело обе ноги.

— А-а-а!!! — истошно заорала я, вскакивая на онемевшие ноги и тут же подкошено валясь с одеревеневших конечностей. — А-а, мл*а-а!!!

Из спальни на мои вопли выскочил полуголый, белый, как бумага «Снегурочка», Уилсон. На секунду замер, вытаращив глаза.

Тут же бросился ко мне:

— Чего случилось?! Господи!!!

Выглядел он жутко перепуганным. Я уже ухватилась за столешницу и, поднимая вторую ногу, с полу провыла:

— А-а-а!!! Сука-а!!! — боль была адской, из глаз потекли слезы, но одновременно я начала заходиться в судорожном хохоте, отчаянно махая рукой на Тома, мол, «отойди, брысь»!

Свело мне, конечно, и руку…

— А-а-р-р!!! — зарычала-закричала я во всю глотку.

— Бл*ть, че происходит?!! — Том прыгал вокруг и активно махал руками, едва он касался меня, как я колченого отпрыгивала, хаотично сгибая и разгибая ноги и руки во всех еще подвижных суставах.

Таращась на его полуголое тело и блестящие глаза, я ткнула в него пальцем, искренней болью завопила:

— А-а!!! Сука-а-а!!! — и тут же зашлась в страшном хохоте.

— Маргарита, твою мать, что делать?!! Что с тобой?!! «Скорую», что ль, звать?!

Он, спотыкаясь, рванул к двери…

— Ку-да-а-а-а,  То-о-ом?!!! — свалившись на пол, сбросив туфли, закинув ноги вверх и с силой упершись носочками в столешницу барной стойки, заорала на мужика я.

Том выронил ключи и запрыгал обратно. По всему было видно, что он вот-вот заржет, но боится-то сейчас чуть больше.

— Кальций!!! Кальций!!! — истошно выла я, тыкая на Тома. — Убери это!!! — я имела в виду: достань таблетки кальция из сумки и надень, наконец, футболку.

— Какой, бл*ть, кальций?!! Что убрать?!! — Уилсон метался по комнате, как ужаленный, но все же потихоньку начинал похрюкивать от истерики.

— Кальций в сумке!!! А-ах, ты ж сука!!!

— Я сука?! Откуда ты узнала?!! В какой сумке?! — Том с перепугу прыгнул к своему рюкзаку, заходясь уже в откровенном хохоте.

— Болван, ты туда его клал?!

— Нет!!! — ржал Том.

— Ну а че туда лезешь?! В моей сумке-е-е!!! — ногу свело еще большей судорогой, я взвыла, закусив губу до крови. — Быстрее, мать твою за ногу, эскулап хренов!!!

Уилсон бросился к моей сумке и, вывернув ее наизнанку прямо у входной двери, нашел первый пузырек:

— Это?!

— Не-е-ет, это транк!

— Это?!!

— Нет, это гор-рмон-ны!!!

— Это?!!

— Сука!!! Неси сюда всё!!!!

Он сгреб руками флаконы и прыгнул ко мне.

Склонился над моим лицом, выкатил глаза:

— Че, бл*ть, с тобой?!

Я быстро схватила одной рукой бутылек. Удерживая его в скрюченных пальцах, взглядом попросила отвинтить крышку. Справившись с мужиком на пару, бросила в пасть сразу две жевательные таблетки, закусив губу, снова откинула голову на пол. Замерла, ожидая реакции.