Наперекор всем

– Ты можешь забрать его, но не сделаешь этого. Ты для этого слишком благороден, – прошептала она.

Убедила ли она Гриффита или наконец разгадала его характер? Это не имело значения, поскольку он выронил пергамент, а Мэриан, бросившись вперед, схватила документ, прежде чем он упал в грязь.

Но Гриффит, вцепившись в ее руку, выдохнул:

– Сожги его. Закопай. Изрежь. Пока существует доказательство этой свадьбы, подлые люди станут пытаться использовать Лайонела против короля, как они делают это и сейчас.

Но жажда справедливости горела в Мэриан.

– Да, но что насчет моей клятвы Элизабет?

– Клятва Элизабет, – фыркнул Гриффит. – Я прочел письмо Элизабет. Но читала ли его ты?

– Конечно. Там говорится о Лайонеле и о том, как нежно любит его Элизабет.

– И?..

Мэриан пожала плечами, устав от этого бессмысленного разговора.

– Она писала о втором сыне, Артуре, и своем муже, Генрихе.

– И о безмерной любви к Артуру, и о том, как он заполнил пустоту, оставшуюся после смерти братьев?

– Д-да, кажется…

– Разве она не говорила о муже, короле, как он сам просит посылать тебе деньги, чтобы Лайонел ни в чем не нуждался?

Гриффит не спускал с Мэриан глаз, и ее недоумевающее лицо, казалось, невероятно раздражало его. Она не видела того, что так очевидно для Гриффита. Ничего не желала понимать.

Гриффит оттолкнул жену, словно не в силах был перенести даже простого прикосновения к ней.

– Ты намеренно закрываешь глаза на происходящее. Какое значение имеет клятва, вырванная женщиной, измученной тяжелыми родами, скорбящей о смерти братьев и неуверенной в собственной судьбе?! Неужели так и не поняла? Элизабет нашла счастье в своем сыне и муже и хочет, чтобы ты забыла о прошлом и начала новую жизнь.

Потрясенная столь невероятными предположениями, Мэриан пролепетала:

– Не… может быть…

– Неужели Элизабет хочет, чтобы смерть второго сына освободила место для первого?

Мэриан – почти инстинктивно – бросилась на защиту Элизабет.

– Элизабет – самое любящее создание в мире. Она не хочет смерти никому, не говоря уже о… – Она охнула, внезапно увидев жестокую правду. – Но ее второй сын вовсе не должен погибнуть…

– Не притворяйся дурочкой, Мэриан. Ты жила при дворе, была участницей величайшей интриги в истории Англии. И знаешь правду.

Мэриан заткнула уши, но Гриффит силой отвел ее руки.

– Артуру придется умереть, Генриху придется умереть, а ведь Генрих – такой же преданный отец, как ты – мать. Потекут реки крови. – Гриффит бросал ей в лицо факты – факты, которые она не желала слышать, факты, обжигающие сильнее, чем кнут в руке палача. Но Гриффит неумолимо продолжал: – Если Лайонел взойдет на трон, Генрих станет жертвой, и не только он, но и Артур, и даже твоя дорогая подруга Элизабет. Именно это она пыталась сказать тебе. Именно с этим ты должна смириться.

Дышать почему-то становилось все тяжелее. Кровь, вытекавшая из сердца, казалось, заливала горло и легкие. Собраться с мыслями оказалось невозможно. Пытка правдой уничтожила разум и волю.

Пытаясь внушить Гриффиту собственные убеждения, Мэриан обнаружила, что бормочет, словно литанию, давно заученные слова, которыми привыкла питать свои надежды:

– Лайонел – мой сын, наследник трона и заслуживает лучшего, чем участь незаконнорожденного.

Гриффит торжествовал:

– Вот именно, и я предложил Лайонелу именно это. Сделаю его своим сыном, дам часть поместья и буду любить как собственного.

Это было благородным, великодушным предложением, но Мэриан безоговорочно отвергла его, и Гриффит понял это еще до того, как она попыталась найти слова, чтобы смягчить удар. В порыве разочарования и горечи Гриффит сказал:

– Неужели ты позволишь Лайонелу вести жизнь, полную опасности и угроз его положению и силе, жизнь, подобную дару, который можно похитить всего лишь одной случайной стрелой, единственным ударом ножа в сердце? Таково существование короля-ребенка. Именно этого ты желаешь для него?

– Нет, ни за что! – Мэриан трясло от тех же чувств, что ранее владели Гриффитом, а его обвинения едва не лишили рассудка от скорби и печали. – Я могу защитить его. Не настолько я эгоистична.

– Разве? – Он поднял ее руку, державшую пергамент, и, удерживая ее перед глазами Мэриан, осведомился: – Может, тебе следует хорошенько понять, для кого ты бережешь это? Для Лайонела или для себя?

– Только не для себя, – мгновенно выпалила Мэриан, твердо зная, что хочет лишь лучшего для Лайонела, зная, что ни единая мысль о собственном благоденствии никогда не тревожила ее душу. Ведь это тяжкий, самый черный грех – использовать дитя ее сердца ради собственных целей. Только чудовище, только растленное создание может пойти на нечто подобное. Но не она. Не Мэриан.

– Или ищешь оправдания от тех, кто называл тебя шлюхой? Пытаешься добиться могущества в качестве королевы-матери? Или просто тоскуешь по жизни при дворе, которой лишилась?

В лунном свете блеснула сталь, и Мэриан неожиданно обнаружила, что держит в руке кинжал. Она прижала острие к груди Гриффита, настолько оскорбленная и взбешенная, что с радостью бы вырвала у него сердце.

– Ну же, не медли. – Он отпустил Мэриан и широко раскинул руки. – Вонзи кинжал, да поглубже. Только сделай это, если я солгал.

Мэриан нажала сильнее.

– Сделай это, – повторил Гриффит, – и знай, что нынче ночью умерла правда.

Гриффит чувствовал каждый мощный удар сердца, каждый толчок крови в жилах.

Он всегда знал, что может кончить жизнь, как туша, нанизанная на вертел, но думал, что это произойдет в битве. И никогда не ожидал, что мясником может стать собственная жена.

Но смерть была близка. Слишком близка. Мэриан давила на рукоятку, он почувствовал, как рвется ткань дублета. Но тут она отстранилась, безмолвно сунула кинжал в ножны у пояса и легла. Ему не пришлось будить Мэриан перед рассветом – она так и не уснула, и Гриффит невольно задался вопросом, что не давало ей покоя – ярость или чувство вины.

Мэриан… Почему Господь дал ему Мэриан? Неужели решил подшутить над Гриффитом, всегда мечтавшим о домашней, спокойной женщине, предпочитавшей всему иному мужа, детей и дом? И стань его женой такая, наверняка бы сейчас не подползла к лагерю наемников с дальнего конца, пока Гриффит готовил нападение с ближнего. И упала бы в обморок при одной мысли о предстоящей драке и оставила бы Гриффита одного в темноте.

Но с Мэриан он никогда не останется один. У него был товарищ, на которого можно положиться. И он полностью положился на жену.

Стараясь прятаться за плиты из песчаника, поскольку кожаные доспехи не были достаточной защитой, Гриффит поднялся и оглядел лагерь. Наемники прекрасно выбрали место. За ними высилась скала в форме подковы, причем Долан и Лайонел находились в самой глубине, под нависающим козырьком песчаника. В десяти шагах горел костер, вокруг которого лежали четверо наемников, закутанные в одеяла. Им скорее всего было очень неудобно на покатом склоне, но зато никто не мог незаметно выкрасть ребенка, что и было их главной целью. Одного человека не хватало. Отошел в кусты облегчиться? Или поставлен часовым?

Гриффит дожидался его возвращения, мысленно измеряя расстояние между козырьком, под которым спал Лайонел, и землей. Они решили, что Мэриан спрыгнет сверху, между сыном и костром, и любой ценой захватит мальчика.

Гриффит снова пригляделся и отвел глаза. Намного легче вести бой, чем размышлять, хватит ли сил у твоего союзника, и он тщательно рассчитывал путь для отступления Мэриан. Он должен дать ей время, в котором она так нуждалась. Мужества у нее хватит. И если у нее достанет сил и удача окажется на их стороне, его леди-кречет улетит, расправив крылья.

Гриффит настороженно наблюдал за лагерем, вкладывая стрелу в тисовый лук. Пятый еще не вернулся, но время летело, и луна медленно клонилась к горизонту, опускаясь за горные вершины. Ждать больше нельзя.

Гриффит поднял лук и, натянув тетиву, прицелился в одну из лежавших фигур. Стрела глубоко вонзилась в тело. Наемник испустил вопль и умер. Нужно отдать должное выучке остальных – они мгновенно проснулись и вскочили. Гриффит пустил еще одну стрелу и помчался к лесу, но в спешке промахнулся, и наемник с проклятиями вытащил наконечник из ноги.