Страница 8 из 11
— Д…давайте, — Молотов вообще старался говорить поменьше и пореже.
Он заикался и стеснялся этого.
Здоровяк протянул письмо, такое маленькое в его пятерне, опять дёрнулся рукой отдать честь, смущённо улыбнулся.
— Что т…тут?
— Это приглашение поработать. В Казахстане. Прочтите, я пока по улице прогуляюсь.
— Ч…чего это… П…прошу, — Молотов зашёл в калитку и оставил её открытой. Хотел повернуться и идти к столу, но взгляд сам снова зацепился за «Вагран». Больше всего поражали двери, точнее, дверь водителя. Она открывалась не вперёд и не назад, как на старых машинах, а вверх, да ещё и под углом. Сейчас смотрелась с одной открытой дверью, как птица с перебитым крылом.
Посланец чуть не налетел на остановившегося пенсионера. Хмыкнув и покачав головой, Молотов прошёл к столу, сделал глоток почти остывшего чая и, глянув на необычного посланца из необычной машины, решил проявить гостеприимство.
— П…полина, у н…нас гость. Расп…порядись чайку п…подать.
Жена, только выглянувшая из небольшого деревянного дома, дачи, что выделил Молотову Совет Министров в селе Жуковка, кивнула и зашла назад в дом.
Вячеслав Михайлович снял очки. В свои семьдесят девять лет он ещё отлично мог читать даже мелкий шрифт, а вот далеко видел плохо — всю жизнь носил очки от близорукости. Письмо было запечатано, он взял нож со стола и надрезал один край. Послание оказалось коротким. Этот самый непонятный Тишков сообщал, что товарищ Молотов восстановлен в партии с возвращением ему его партийного стажа полностью. Далее Вячеслава Михайловича приглашали поработать в ЦК компартии Казахстана секретарём. Возглавить комиссию по реабилитации граждан. Не указывалось, ни что это за граждане, ни за какие преступления они были осуждены. В конце напоминал Тишков, что в 1949 году входил Вячеслав Михайлович в Постоянную комиссию по проведению открытых судебных процессов по наиболее важным делам бывших военнослужащих германской армии и немецких карательных органов, изобличённых в зверствах против советских граждан на временно оккупированной территории Советского Союза. Участвовал в организации процессов над немецкими и японскими военными преступниками. Значит, имеет бесценный опыт, который сейчас очень востребован. Не забыл Тишков и про ещё одну строку из биографии пенсионера. В 1955 году Молотов был назначен председателем комиссии по пересмотру открытых процессов и закрытого суда над военачальниками. Этим письмо практически и заканчивалось. Тишков обещал по его выбору предоставить или хорошую квартиру в Алма-Ате, или дом в пригороде с яблоневым садом.
Вячеслав Михайлович отложил письмо и промокнул платком набежавшую слезинку. Дождался! Всё-таки дождался! Чуть не десять лет. В середине ноября 1961 года Молотов был отозван из Вены, снят с занимаемой должности руководителя советским представительством при штаб-квартире агентства ООН по атомной энергии (МАГАТЭ) и исключён из партии. 12 сентября 1963 года его отправили на пенсию. Почти десять лет он всё писал письма — сначала Хрущёву, а потом Брежневу — с просьбой восстановить его в партии. Работу не просил — смирился, да и почти восемьдесят лет всё же. А тут вспомнили! И партбилет вернули, и работу предлагают. Конечно, Алма-Ата — это не Москва. Не тот ЦК. Но даже и раздумывать не надо! Надо ехать. Вот только Полина чуть хворает последнее время — и с дочкой что? Нет. Надо ехать обязательно.
— К…как вас зовут?
— Ох, извините, Вячеслав Михайлович. Я — Пётр Оберин. Шофёр Петра Мироновича, — мужчина, стоящий у стола, опять поймал себя за руку, которая потянулась к виску.
— Ты, П…петя, п…передай товарищу Тишкову, что я с…соглас…сен. Что н…нужно д…делать? — Молотов вновь нацепил на переносицу небольшие старенькие очки.
— Да ничего не нужно, — пожал Оборин плечами.
— Ну, б…билет…ты на сам…молёт?
— Не нужны билеты никакие, у Петра Мироновича свой самолёт. Вы скажите, когда будете готовы, и он пришлёт его за вами.
— Н…неожиданн…нно, — сильнее стал заикаться Молотов. — Св…ой сам…м…молёт?
— А вы не знаете, кто такой Тишков? — сочувственно улыбнулся бывший военный.
— Министр к…культуры…
— Ну, да. Отстали вы от жизни, Вячеслав Михайлович.
— П…потом м…министр сельск…кого хоз…зяйства.
— И это тоже.
— А с…сам…молёт?
— Есть у Петра Мироновича деньги — вот и купил. «Боинг-747» сначала, но потом подарил его КБ Ильюшина, а сейчас купил «Боинг-727».
— Странн…ные вещи ты, П…петя, рас…сказываешь.
— Ну, у вас ещё всё впереди! Свяжетесь с товарищем Тишковым — ещё и не такого насмотритесь.
Старушка, одетая в строгое чёрное платье, в это время принесла стакан чая в мельхиоровом подстаканнике. Бедно живёт бывший всесильный министр. Да вся Сталинская гвардия такая — всё для страны, ничего для себя. А страна вон как с ними.
— П…полина, мы едем в Алм…ма-Ату. И м…м…меня восстан…новил…ли в п…партии…
Глава 6
Событие третье
Занятия на военной кафедре. Майор обращается к студентам:
— Диктую задачу: Самолёт налетал за сутки 100 часов. Не, чего это я, сто — дофига. Пусть будет пятьдесят.
Миша утопал, солдатики ещё пару минут попереговаривались ни о чём и смолкли. Птички распуганные вернулись и чирикали чего-то чуть выше по склону. Не верилось ни в какую бомбу. Не было в той реальности — и в этой не должно быть. Лежал Тишков на боку и пытался вспомнить, что знает об атомных бомбах в КНР. Получалось, что ничего. Там, в будущем, были какие-то потуги со стороны Путина договориться с США, те согласны были только при учёте китайских бомб — а их крохи, с сотню. Это по сравнению с тысячами у СССР и США. А сейчас? Десяток? Если самолётов было семнадцать, то семнадцать бомб? Ерунда какая. И почему Алма-Ата? У них есть ближе Владивосток и Хабаровск. Примерно на таком же расстоянии — Иркутск. А Новосибирск с Красноярском? Стоп. Вона чё! Там, между нами, Монголия! Там ракет понапихано. То есть, на самом деле, в пределах досягаемости их самолётов три больших города. Владивосток, Хабаровск и Алма-Ата. Ну, Пётр бы выбрал Алма-Ату — те два города явно лучше охраняются. Там войска стоят, там аэродромы с самолётами, а тут — мягкое подбрюшье, атаки на которое никто не ждёт.
Ну, допустим. Но семнадцать самолётов? Часть, скорее всего, с обычными бомбами. Тоже ничего хорошего, если пару тонн бомб сбросить на довольно деревянный город среди летнего зноя. Долго полыхать будет. Тьфу, тьфу!
Прервал поток плохих предчувствий майор.
— Пётр Миронович, отбой! Самолёт в Большое Алма-атинское озеро упал. Туда сейчас военные выдвигаются. Людей из убежищ не выводят пока, страхуются — вдруг ещё взорвётся. Вы что делать будете? — Миша спрыгнул вниз.
Как там его фамилия? Называл же, а то всё Миша, да майор. Ага! Лебедев. Как будет? Товарищ Лебедев, майор Лебедев. Хрень будет.
— Миша, давай всех домой. И мне машину — поеду в ЦК. Нужно разобраться, что происходит. Ты с кем разговаривал?
— С Титовым, вторым секретарём, он на Комсомольской, — КГБшники сбросили листы и стали поднимать девочек из оврага. Потом аккуратно подняли не проснувшегося Юру и уставились на Петра.
Нда. Проблема! Это сюда его передали, хоть чуть и не уронили. А вот вверх? Овраг в этом, специально выбранном, самом глубоком месте, метра два. Поднять-то его поднимут, а вот принять? Обрушится навес, и кирдык ноге.
— Майор, стоп! Ага, а ты как выбрался? — но, уже взглянув, понял, что не лучший выход: весь коричневый от свежей сырой глины.
— Там метрах в трёхстах есть чуть боле пологий склон, извозимся все.
Пётр заржал — накатило. Только что с жизнью прощались, атомную бомбу на голову ждали — а теперь за грязные джинсы с одной штаниной переживают. «Девяточники» ошарашенно на него посмотрели и вежливо улыбнулись — не поняли. Первым дошло до Хакназара.
— Извозимся! А глина-то не радиоактивная? Рассказать вам случай, что со мной произошёл, когда я в армии служил? Пока дойдём до спуска с радиоактивной глиной, как раз расскажу.