Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 17 из 83

Бегство Ширин от Михин-Бану в Медаин

Умолк Шапур, и вот Луну объяли чары,

А хитрость в гурии раздула пламень ярый.

И он ушел, решив: «Надежда мне дана»,

Луну покинул он; луна была одна.

Бегут прекрасные к своей Ширин и рады

С ней рядом заблистать, как светлые Плеяды.

И месяц приказал блестящим звездам: «Прочь

Отсюда всем бежать, пока не минет ночь,

Подковами коней гороподобных горы

Разрыть, как рудники, побег начавши скорый!»

Целительницы душ, отправив паланкин,

Пустились в путь, блестя над ширями долин.

Беседуя, смеясь, речам не зная края,

Путь провели, — и вот луга родного края.

Всем отдохнуть дает родной приветный кров.

Но сердце Сладостной под тяжестью оков.

Вот полночь. Целый мир наполнен дымом ночи,

И сном наполнены ночного мира очи.

Навесили покров над солнечной главой,

Цветок пылающий укрыли под листвой.

Ширин пришла к Бану: «Я к солнцу, я к величъю

Пришла. Позволь с зарей мне выехать за дичью.

Назавтра прикажи — о ты, чье имя чтут! —

Шебдиза бурного освободить от пут.

Помчусь я на коне, стреляя дичь проворно,

А вечером к тебе приду служить покорно».

«О светлая Луна! — в ответ Михин-Бану, —

Что конь! Тебе отдать могла б я всю страну.

Но вороной Шебдиз, запомнить это надо,

Неудержим. Скакать — одна его отрада.

Грохочет скок его, что громыханье бурь.

Он бешеней ветров, всклокочивших лазурь.

Шебдиз! Нет ничего быстрее у природы.

В огонь он обратит своим кипеньем волы.

Ну что ж! Коль на него ты все же хочешь сесть. —

Он — полночь, ты — луна, твоих красот не счесть.

Взнуздай коня уздой в серебряной оправе

И приучи к своей уверенной управе».

Розоволикая, как роза, расцвела.

Склонилась ниц, ушла, — и сладостно спала.

Вот синему лапцу с узором из жемчужин —

Так порешил Китай — замок червонный нужен.

Выходит из ларца мечта китайских нег.

В мечтаньях начертав поспешный свой побег.

Явились ей служить китайские изделья

Иль кипарисов ряд — очей благое зелье.

Увидела Ширин черты любимых лиц

И молвит ласково склоняющимся ниц:

«В степь, ради лучшего, что есть на нашем свете,

Помчимся: сотни птиц хочу поймать я в сети».

Повязки сбросили красавицы с голов,

Чтоб по-мужски внимать звучанью властных слов.

Надев мужской кулах на головы, охотно

Укрыли под плащом тончайшие полотна.

Так должно: девушки, охотясь по степям,

По виду каждая должна быть, как гулям.

И вот пришли к Ширин, одетые пригоже,

Вот на седле Ширин, они на седлах тоже.

Вот выехали в ширь с дворцового двора,



И каждая, как Хызр, нашедший ключ, бодра.

И мчатся по степи своей веселой цепью,

В одной степи летят, летят другою степью.

Рой гурий сладостных, быстрее быстрых бурь,

На луг проник, а луг был яркая глазурь —

Земля зеленая! Тут носятся газели,

Порывы ветерков тут просятся в «газели».

И вскачь пустились вновь прибывшие сюда,

Для скачки отпустив свободно повода.

Шебдизом правящий был смелостью богатый

И опытный ездок, а конь под ним — крылатый.

Все горячит коня Ширин моя и вдруг

Свернула — и летит от скачущих подруг.

Подруги говорят: «Шебдиз понес». Не знали,

Что в ней самой желанья бунтовали.

Как тени, спутницы летят за нею вслед,

Хоть тень ее поймать, — но даже тени нет.

Подруги рыскали за ней до самой ночи,

И вот надежды нет, и мчаться нету мочи.

Водительница их во мраке, далеко.

Устали их тела, их душам нелегко.

К дворцу Михин-Бану стеклись порой ночною

Созвездья. Их луна — за черной пеленою.

Они, к престолу путь очами подметя,

Сказали о Ширин, волнуясь и грустя,

Сказали, не щадя ее судьбы каприза:

«Она не в силах, видно, удержать Шебдиза».

Встает Михин-Бану, внимает им, клянет

Несущий бедствия судьбы круговорот.

Сошла со ступеней, полна тоски и страха,-

И в прахе голова, склоненная до праха.

И, руки заломив над горестной главой,

Потоки слез лила, страх не скрывая свой.

Все плачет о Ширин, все поминает брата, —

Отца Ширин. Иль вновь к ней близится утрата?

«Не дурноглазым ли, — в сердцах твердит она, —

Я к одиночеству, к тоске присуждена?

О роза милая, ты сорвана! В какие

Ты брошена шипы и бедствия людские?

Иль более твоей не стою я любви?

За кем ты следуешь? Ты мне их назови!

О лань! Тебе свои наскучили газели?

Иль ты в плену у льва? О милая! Ужели?

Луна, зачем же ты ушла от звезд своих?

Не солнце ты, — луна. Ты быть должна меж них!

Моя душа — твой сад, о кипарис мой!

Жаждой Я по тебе томлюсь, грущу о ветке каждой.

Кому твой светит лик, о милая Луна?

Я горем и бедой рассудка лишена!»

Так до зари она стенала, и взрастали

Ее тоска и боль и возгласы печали.

Когда ж из кладезя, где замкнут был Бижен,

Светило дня взошло, свой расторгая плен, —

Войска к Михин-Бану явились и стояли

И приказания безмолвно ожидали.

Когда бы повелеть решила им Бану —

На молниях-конях обшарили б страну.

Но молвила Бану, что покидать не надо —

Подобно ей самой — отрад родного града.