Страница 17 из 30
– Как это?
– Ну, вот так. Обязательно алкотестеры закупим. Чтобы проверять, и на вход, и на выход. Мы раньше на стройках только на вход ставили. Так у них там нычки, дырки какие-то в заборах. Они бутылки там спрячут утром, а потом набираются прямо на работе. Тогда и на выход алкотестеры поставили. Это уже другой разговор. Но только медики, которые тесты проводят, они же местные, жалеют своих, не сдают. Вот так и ходим по замкнутому кругу, за руку ловим. Бутылка здесь дороже жизни.
– И что, в таких местах прямо все пьют?
– Ну, почему все. Большая часть, конечно, пьёт. Кто-то наркоту принимает. Правда среди нормальных мужиков это всё-таки не принято, не по-нашему это, не по-православному. Водка всё-таки роднее. Есть и святые, не пьют, не колются. Они в рабочих посёлках на вес золота среди баб. У каждого – по пять-семь женщин замужних. Пока мужики остальные бухают, жёны их спят со всеми подряд.
Лене все эти разговоры не понравились. Она притихла, покручивая колпачок от ручки.
– Да ладно, вы не волнуйтесь. Здесь, может, и другие порядки. Люди в море ходят. А море пьяниц не любит. Разберёмся. Главное, чтобы они до нас дошли. А там уж мы из них людей сделаем. Я на несколько дней уеду в Южный, там встречи с подрядчиками. Но уверен, что вы тут пока с местными и без меня справитесь. Удачи!
Отправляясь сюда, Лена меньше всего думала про алкотестеры, собрания для жён и оторванные пальцы. Она рассчитывала, что всё-таки завод может реально помочь людям, дать им работу, уверенность в завтрашнем дне. А там, глядишь, и город разрастётся. Скоро восстановят порт, приедут иностранцы. И Крюков превратится в один из аккуратных приморских городков, может, вообще станет как Ливерпуль, со своей четвёркой и футболом. В этом будет и её роль, а значит, всё не зря.
До конца дня Лена составила два объявления. Одно – с приглашением на работу. Другое – с приглашением на встречу в ДК, где можно будет узнать все подробности. Вечером она удовлетворённо выключила компьютер и вычеркнула из календарика за 2011 год ещё один день. Когда она вышла на улицу, синего мотоцикла уже не было.
Глава 13
На следующий день Ванёк подкатил на кряхтящем уазике с трещиной на лобовом стекле, похожей на москита.
– Я думала, мы пешком пойдём.
– Ещё находимся сегодня, не волнуйся.
Лена по привычке, как в такси, залезла на заднее сидение.
– А чего это ты со мной не садишься? Брезгуешь?
– Всему своё время. Мы ещё не так близки.
– Ну, как хочешь. В городе смотреть нечего. Поедем сразу на кладбище, к япошкам.
– На кладбище?
Лене нравилось бывать на погостах, бродить среди аллей, вглядываться в лица на фотографиях, фантазировать, кем были эти люди, что они любили, от чего умерли. Иногда она думала, что так любит бывать на кладбищах, потому что сама и есть кладбище – планов, идей, желаний.
– Кладбон тут недалеко, километра три. А потом на маяк поедем.
Сиденье в уазике было продавленным, неровным, как будто сидишь на галечном пляже. Пару раз их подбросило на кочках, и Лена ударилась головой о крышу.
– Поосторожней на поворотах, Шумахер.
– Какой Шумахер, мать? Постучи по голове. Он же не человек уже, а так – овощ. А я ещё пожить хочу лет до тридцати.
– А сейчас тебе сколько?
– Двадцать три.
– А почему до тридцати?
– А нахрена больше-то? И так уже много повидал. Скучно.
– Ты вообще путешествовал куда-нибудь, мир видел?
– На Севере у нас был, в Южном был, в Японии на Вакканае, перевозил кое-что. Во Владик пару раз гонял, на материк.
– В Москве не был?
– Не, а чо мне там делать? В Макдональдсе я и во Владике пожрать смогу. Говорят, откроют через полгода. Ну, выходи, причалили.
Лена буквально выпала из уазика в высокую траву. В прозрачной рощице между деревьев прятались несколько каменных стел с выбитыми иероглифами, внутри которых уже пророс мох. Лене захотелось провести по ним рукой. Вокруг памятников растительность была бережно выполота, рядом с одним на земле лежали три карамельки.
– А кто ухаживает за этими могилами?
– Так японцы и приезжают. Их у нас могильными туристами зовут. Мать рассказывала, что я как родился в 95-м, а в 98-м уже кризис бахнул. Так японцы привозили мешками, шмотки там, жратву, пелёнки. Вот и выжили. До сих пор помню эти леденцы, вроде и сладкие, но жгучие, с перцем. И фантики такие, с золотинками.
– А карамельки тоже японцы положили?
– Не, это наши уже принесли. Мы японцев с их земли вы-пнули, а они нам всё равно добро делают. Так что у нас женщины за их могилами смотрят, хоть как-то отплатить надо. Наши ведь сюда только в 45-м пришли. Потом тут все вместе жили, и русские, и японцы, в одних домах. А через год японцев на корабли посадили – и досвидос, в Японию отправили. Теперь это всё наше как бы.
Лена подумала, что есть у российского государства какая-то особая любовь к островам и полуостровам.
– Ну всё, погнали дальше, – перед тем как сесть в машину, Ванёк повернулся, вздохнул и перекрестился, – эту землю, кстати, тоже под ваш завод отдают. Так что скоро всё снесут здесь.
Настроение тотчас упало. Не лучшая новость за сегодня.
Они вырулили на дорогу вдоль реки. Хотя это и дорогой-то сложно назвать – так, две неровных колеи, поросших травой и кустарником. Машина подминала молодые березки, ныряла в канавы, неслась вперёд, как будто уазик был вообще неподвластен законам физики, он мог переехать, преодолеть любую преграду. Чёрная река справа, напоминающая расплавленную резину, выглядела устрашающе, казалось, что она затянет тебя быстрее, чем любое болото. Тонкие низкие осины обступили реку и как будто мешали ей вырваться на свободу, утащить на дно и уазик, и Лену, и её белые кроссовки. Ещё через десять минут они выехали к морю.
– Всё, здесь паркуемся. Дальше, как ты и хотела, пешком.
Лена только сейчас поняла, что за все эти четыре дня так и не поздоровалась с морем. Она вообще в Крюкове не ощущала себя на побережье, потому что привыкла совсем к другому – к набережным, пирсам, кафе, влюблённым парочкам. А не к ржавым кранам и контейнерам, сложенным друг на друга, как выцветшие детали “лего”. Вода меняла цвет от тёмно-синего у берега до розового у горизонта. Лена несколько раз вздохнула так глубоко, что от привкуса йода закружилась голова, захотелось разогнаться и бежать вдоль воды, пока лёгкие не сдавит железными прутьями.
– Как хорошо, Ваня, это лучший день за всю неделю, – она взяла камушек и запустила его по гладкой, еле движимой поверхности моря. Но он сразу утонул.
– Смотри как надо, – Ванёк прицелился, и его галька сделала пять лёгких прыжков, оставив после себя ровные круги.
Они побрели у кромки моря, перешагивая через булыжники, похожие на яйца древних птиц, с розовыми и салатовыми пятнами мха. Через сто метров Лена почувствовала тошнотворный запах гнили – волна трепала края плотно набитого холщового мешка, который наполовину утопал в воде. Возле берега, все в пене и склизких водорослях, вперемешку с алюминиевыми банками, на боку болтались семь-восемь дохлых рыб.
– О, да тут рыбокопы, похоже, прошвырнулись.
– Рыбокопы?
– Ну, рыбнадзор. Так-то дядя Паша с ними обычно договаривается, что они в наши края без его просьбы не суются. Но, видимо, им скучно стало. Решили прокатиться. Вон мужики улов побросали.
– А дядя Паша – это кто?
– Да владелец рыбзавода нашего. Двоюродный брат Юли Михалны, кстати.
– А зачем рыбнадзор мужиков ловил? Они что – браконьеры?
– Конечно. У нас здесь каждый с детства в море ходит. А квоты эти на улов – просто смех, даже на уху не хватит.
– А дядя Паша зачем с рыбнадзором договаривается?
– Так завод наш и есть главный браконьер. Да и мужики местные все на него пашут. Он у них всю рыбу скупает за копьё, но и не обижает. Разрешает себе оставлять немного, на семью. Мужики не жалуются, какая-никакая стабильность.