Запах смерти

Сью полицейские отвезли в ближайшую ветклинику Бриджпорта. Тамошний персонал я свел с ума: теребил их каждые полчаса дотошными вопросами, как там идут дела и что домашний ветеринар Сью уже выехала к ним на помощь. Шаг за шагом мне докладывали, что Сью экстренно прооперировали – разрыв селезенки, три сломанных ребра, – а также наложили до полуметра швов от ножа дикареныша. Наконец стараниями доктора Роусон состояние Сью стабилизировали. Моему бедному псу пришлось сделать переливание крови, что, вероятно, спасло ему жизнь. И в обозримом будущем он, судя по всему, будет находиться у Роусон.

Шэрон Роусон была ветеринаром, которого мне с десяток лет назад порекомендовал Пол. Она – ветврач от Бога, а еще руководит больницей для домашних питомцев, куда я таскаю всех своих подопечных. Лучшего специалиста нельзя и представить. В прошлом году Роусон наставляла меня в каждом моем шаге лечения почечной недостаточности Эми. Мы оба рыдали в ее кабинете, когда для моего милого спаниельчика больше уже ничего нельзя было сделать… и оставалось только принять решение. Доктору Роусон чуток за семьдесят, она седовласая – больше похожа на библиотекаря, чем на домашнего доктора, – и я замираю при мысли, что в один ужасный день она усадит меня в кресло и объявит, что уходит на покой и будет теперь сидеть днями в кресле-качалке, пить джин-тоник и глазеть на закаты.

Безусловно, эту ночку мы оба с ней запомним. Я знаю, что разбудил ее: телефон прозвонил десяток раз, прежде чем она взяла трубку, в то время как «Скорая» везла нас с Бекки в медицинский центр. И безотказная, верная доктор Роусон схватила свой саквояж, прыгнула в машину и помчалась в Бриджпорт.

В конце концов я задремал, в мыслях о Вире. Мне вспоминалось, как резко пошло в гору ее образование после того, как я подловил ее на исполнении моих команд на том курсе для новичков в Шаумбурге. Уже вскоре после этого Вира влилась в тренировочную команду, с которой я вел занятия по ориентации. Прошло немного времени, и мы уже приступили к самой сложной части – игровому поиску пахучих теннисных мячиков.

Вира отыскивала все, что я ей только предлагал, и охотно шла на большее.

Первое, что я узнал от разбудившего меня Хэнсона, – это что Ники Чампайн «поплыл» и сознался, как только ему сообщили о ночных находках в его жилище. Известие он воспринял тяжело и, пуская слезы из уцелевшего глаза, начал рассказывать, как все было. Тот дикареныш был его сыном от любимой сестры, которая двенадцать лет назад умерла при родах в ванне их дома-логова. Признаваться в инцесте им было стыдно, и они решили никому ничего не говорить, полагая, что смогут принять роды сами, как это делают в телешоу: накипятят воды, заготовят чистые полотенца и всякое такое.

На поверку оказалось, что сестра Чампайна никогда не покидала их жилища; даже после смерти она отдалилась от него всего на полсотни метров в каком-то самодельном гробу из фанеры и упокоилась в леске, занимавшем половину участка Чампайнов.

По словам Ники, ни одну из похищенных им девушек он убивать не хотел, просто ни одна из них не оказалась достойной заменой его любовнице-сестре.

– Господи боже, – выдохнул я.

– Вот именно, – вздохнул Хэнсон.

– Погоди-ка. – Что-то не давало мне покоя. – Я ведь обошел весь дом, комнату за комнатой. Где, черт возьми, прятался тот зверенок?

– У них есть небольшой чердак – в основном балки стропил и утеплитель. Чампайн сделал там место, где его чадо могло прятаться, на случай если кто-нибудь заявится, когда его нет дома. В общем, Чампайн сделал там городушку из листов фанеры, а в ней – топчан, чтобы его отродье могло там сидеть, – сказал Хэнсон. – По его словам, малышу там нравилось, как в какой-нибудь крепости.

– А в потолке прихожей был люк наверх?

Хэнсон кивнул, и тогда я понял насчет тех вмятин в стенах: они сформировались от ударов ног отпрыска по гипсокартону, когда тот подтягивался в проем на чердак.

Меня обдало холодком. Дикареныш находился в каком-нибудь метре над моей головой, вслушиваясь, как я слоняюсь по коридору и разглядываю всякие там стенные вмятины и снимки. При открытом люке ему ничего не стоило бы полоснуть меня сверху по горлу своим тесаком.

Во второй раз детектив разбудил меня около пяти утра, когда у них с Марром наконец появилась возможность подбросить меня к моему пикапу. На обратном пути в Бриджпорт Хэнсон сообщил, что бабка Чампайна страдала болезнью Альцгеймера и умерла в этом же доме шесть лет назад. Из-за страха лишиться дома, а заодно и сына Чампайн не стал уведомлять официальные инстанции. Тому была и еще одна причина: на текущий счет бабки продолжали поступать пенсия и пособия по старости, а к тому счету он имел совместный доступ.

– Про Виру я указал, будто мы ее усыпили, – прошептал Пол, хотя вокруг никого не было. – Так не будет никакого дерьма ни от копов, ни от суда.

Добравшись наконец до дома, я никак не мог заснуть. Пол же оказался настолько добр, что позже утром привел ко мне Виру. Стоило мне открыть дверь, как та влетела в мои объятия, чуть не опрокинув меня и улизав всего дочиста. После пяти минут бурной радости я наполнил Вире миску вкуснячим кормом, кусочками бекона и порядочным куском арахисового масла.

– Не знаю, как и благодарить тебя, дружище, – пожимая Полу руку, повторил я чуть ли не в седьмой раз.

– Да перестань. Ну а если кто спросит, скажи, что она просто очередной золотистый ретривер: ты же кинолог, мало ли их у тебя… Назови ее Энджи, по песне «Стоунз»[13].

– А что, классная вещь.

Пол посмотрел на Виру долгим взглядом.

– Ты думаешь, она учуяла на нем запах той бедной женщины? Кари Брокман?

– У собак в носу до трехсот миллионов обонятельных рецепторов. У людей, для сравнения, этих миллионов всего пять. А некоторые породы, вроде Виры, распознают мир в основном через обоняние.

– По-твоему, она учуяла на убийце ее запах?

– Может быть. – Я пожал плечами, чувствуя внезапную усталость. – Бог его ведает. В самом деле не знаю, что и думать.

Глава 12

Я сидел рядом с тем местом, где год назад захоронил прах Эми, – на отлогом косогоре, метрах в двадцати за задней стенкой моего трейлера. Здесь много солнца, и моего родного спаниеля здесь окружало все, что было ему близко и дорого. Скучал я и по Сью, который теперь выздоравливал у доктора Роусон. Скорей бы уж моя овчарина вернулась домой, к своему главенству над всеми нами, простолюдинами.

Дом у меня, кстати, вовсе не маленький – три комнаты, знаменитая серия трейлеров без колес – и расположен на просторном лесистом участке в Лансинге, южном пригороде Чикаго. Этот дом я купил за год до того, как мы с Микки поженились. Одним из счастливейших дней в моей жизни был тот, когда я на руках внес ее сюда через порог. Ну а печальный, соответственно, тот, когда я помог ей съехать.

У нас с Микки любовь была еще со школы. Говорят, такие отношения непрочны, но не это разрушило наш брак. Я ее люблю, и это, похоже, навсегда, пусть даже она предъявила нашему семейному психологу целый список моих причуд и странностей, в то время как у меня на нее значилась всего одна.

Микки любила собак.

Звучит, понятное дело, странно при моем к ним отношении в плане и заработка, и подавляющей части досуга, так что я это, пожалуй, перефразирую. Микки собаки всего лишь нравились. Хотя между «нравиться» и «любить» лежит пропасть величиной с Большой каньон. Черт возьми, собаки нравятся почти всем – ровно до тех пор, пока не приходится иметь дело с их какашками, ссаньем, прорезыванием зубов, когда они вусмерть изгрызают ваши любимые вещи; назойливым лаем, драньем мебели, кусачими счетами от ветеринара, полуночными хождениями в туалет и черт знает чем еще.

Так что по жизни я усвоил одно: если мне все же выпадет когда-нибудь снова жениться, то непременно на ком-нибудь, кто собак действительно любит.

13

«Энджи» (1973) – хитовая песня группы «Роллинг стоунз».