Тайная связь (ЛП)

Барбара могла только надеяться, что, в конце концов, он отреагирует и станет полностью игнорировать Ханну.

А затем мысли Барбары были весьма эффективно отвлечены, когда один джентльмен попросил Ханну представить его, и он склонился над рукой Барбары и спросил, сможет ли он вывести ее на первый танец.

Она едва удержалась от того, чтобы посмотреть вниз на свои ноги и убедиться, что у нее на самом деле одна из них – правая, а одна левая. Внезапно во рту у нее пересохло, сердце застучало, словно молот, и ей отчаянно захотелось увидеть Саймона.

– Благодарю вас. – Она безмятежно улыбнулась и положила руку на рукав джентльмена. Барбара уже забыла, как его зовут.

Между тем, Ханна демонстрировала одно из самых важных качеств, приобретенных за последние одиннадцать лет – терпение. Никогда не следует выглядеть слишком нетерпеливой – или, как будто ты на самом деле слишком страстно желаешь чего-либо, – когда ты чего-то хочешь. А она хотела Константина Хакстебла. Он оказался даже более привлекательным, чем она помнила за прошедшие годы, и у Ханны не было сомнений в том, что он станет сносным любовником. Вероятно, намного больше, чем просто сносным.

Но она понимала, что Хакстебл не верил в то, что он хочет ее в качестве любовницы. Это стало очевидным во время их встречи в Гайд-парке. Он довольно холодно смотрел на нее с наблюдательного пункта на спине лошади, и Ханна пришла к выводу, что он презирает ее. Конечно же, многие люди презирали ее, на самом деле ничего не зная о ней – что, по правде говоря, было по большей части делом ее рук. Но они все равно толпились вокруг нее. Не могли отвести от нее глаз.

Герцог научил ее не только тому, как стать заметной, но и как быть неотразимой.

Никто не восхищается робостью или скромностью, моя дражайшая любовь, сказал он ей как-то раз вскоре после их свадьбы, когда у нее было в избытке и того и другого. Моя дражайшая любовь – так он ее называл. Герцог никогда не называл ее Ханной. Точно так же, как и она всегда обращалась к нему как к Герцогу.

Она научилась никогда не быть робкой.

И никогда больше не вести себя скромно.

И она умела терпеть.

Через три вечера после бала, Ханна и Барбара находились на частном концерте в доме лорда и леди Хитон. Они стояли в овальной прихожей вместе с толпой других рано прибывших гостей, наслаждаясь бокалом вина перед тем, как занять свои места в музыкальной комнате. Как обычно, их окружали люди – друзья и поклонники Ханны. Двое из поклонников соперничали друг с другом за право сидеть рядом с ней весь вечер. Герцогиня могла бы напомнить им, что можно сидеть с двух сторон от нее, но не считала, что такое замечание уладит спор к обоюдному удовлетворению.

Ханна обмахнулась веером и заметила, что прибыли граф и графиня Шерингфорд, пара, чей брак несколько лет назад начался с самого ужасного и шокирующего скандала, а теперь превратился в то, что казалось счастливым союзом.

Графиня увидела Ханну, кивнула и улыбнулась ей. Граф тоже улыбнулся и поднял руку в знак приветствия. С ними приехал мистер Хакстебл. Конечно, он же в родстве с графиней. Она – сестра графа Мертона. Хакстебл без улыбки кивнул Ханне и Барбаре.

Все другие посетители в зале отошли на задний план рядом с ним. И он обязательно станет ее любовником.

Это непременно случится. Она отказывалась усомниться в этом.

Если ты хочешь чего-то, моя дражайшая любовь, так однажды сказал ей герцог, ты никогда не получишь это. Хотеть – это такое робкое, смиренное слово. Оно предполагает, будто ты знаешь, что продолжишь ждать желаемого, что ты не заслуживаешь объекта своего желания, но можешь только надеяться на чудо. Вместо этого ты должна ожидать, что получишь сам объект, что он станет твоим. Чудес не бывает.

– Боюсь, что я не смогу сесть с вами, лорд Нетерби, – теперь произнесла Ханна, чтобы уладить спор между двумя соперничающими поклонниками, – хотя и благодарна вам за вашу любезность. Ей не понадобилось повышать голос. Все вокруг нее притихли, чтобы послушать, что она скажет. – Но при этом я не смогу сидеть и с вами, сэр Бертран. Мне очень жаль. Я собираюсь сесть с мистером Хакстеблом. Увы, неделю назад у меня не было времени, чтобы принять его любезное приглашение угостить нас с Бэбс чаем и пирожными, когда мы встретили его на Бонд-стрит. И у меня не осталось свободных танцев, когда он просил меня потанцевать с ним на балу у Мерривезеров несколько дней назад. Вместо этого я сяду с ним сегодня вечером.

Она закрыла веер и прижала его кончик к поджатым губам, уставившись на мистера Хакстебла. Тот никак не реагировал – не выказывал ни удивления, ни пренебрежения, ни удовольствия. Он определенно не подлизывался к ней, как это делало большинство мужчин, глупые создания. Но он не отвернулся и не ушел.

Это Ханна восприняла с облегчением.

– Добрый вечер, герцогиня, – проговорил мистер Хакстебл, подходя ближе, когда ее двор расступился, чтобы дать ему дорогу. – Здесь довольно людно, не так ли? Я вижу, что в музыкальной комнате меньше гостей. Не прогуляться ли нам в этом помещении в течение короткого времени?

– Звучит мило, – ответила Ханна, передавав свой пустой бокал джентльмену справа, а затем взяв мистера Хакстебла под руку.

Мистер и миссис Парк, насколько она видела, разговаривали с Барбарой, которой их только что представили. Их второй сын, припомнила Ханна, был священником.

Ханна осознала, что рука, на которую она оперлась, оказалась очень крепкой. И обтянутой черной тканью, кроме белоснежной манжеты, видневшейся на запястье. В его руке, с темной кожей и длинными, ухоженными, пальцами, не было ни одного намека на мягкость. Совсем наоборот. Рука выглядела так, словно в свое время выполнила порядочную долю работы. Кое-где кожу покрывали темные волосы. Плечо Хакстебла на несколько дюймов возвышалось над ее собственным. Его одеколон соблазнительно окутывал ее сознание. Ханна не смогла распознать, что это за аромат.

Музыкальная комната на самом деле оказалась полупустой. Конечно же, развлечения подобного рода никогда не начинались вовремя. Они начали медленно прогуливаться по периметру комнаты.

– Итак, – произнес мистер Хакстебл, глядя на нее сверху вниз, – мне предстоит утешение за мои разочарования, не так ли, герцогиня, и заключается оно в том, что я буду сидеть рядом с вами сегодня вечером?

– А вы были разочарованы? – спросила Ханна.

– Скорее, развеселился, – ответил он.

Герцогиня повернула голову и заглянула в его очень темные глаза. В них ничего не возможно было прочесть.

– Развеселились, мистер Хакстебл?

– Это было забавно, – пояснил он, – наблюдать за тем, как кукловод дергает за ниточки, желая заставить марионетку танцевать – только чтобы обнаружить, что веревочки не привязаны к кукле.

Ах. Вот кто знает эту игру и отказывается играть по правилам – по ее правилам, имеется в виду. По этой причине он понравился ей еще сильнее.

– Но разве это не интригует, – проговорила Ханна, – когда кукла все равно танцует? И этим доказывает, что он вовсе не марионетка, а просто любит танцевать?

– Но, видите ли, герцогиня, – ответил Хакстебл, – он не любит танцевать вместе с ансамблем. Это заставляет его ощущать себя весьма… посредственным. В самом деле, он полностью отказывается стать незначительной частью любой такой группы.

Ага. Он ставит условия, не так ли?

– Но можно договориться, – ответила Ханна, – что он исполнит сольную партию, мистер Хакстебл. Или, возможно, па-де-де[3]. На самом деле, это определенно будет па-де-де. И если он покажет себя выдающимся партнером, в чем я совершенно уверена, то тогда ему могут быть предложены безопасные исключительные права на целый Сезон. Не будет никакой необходимости в ансамбле. Можно будет обойтись без него.

Они повернулись, чтобы пройти между низким помостом в начале зала, где лежали музыкальные инструменты, и передним рядом позолоченных, обитых бархатом стульев.