Страница 3 из 76
Глава 2
«И снова в бой,
покой нам только снится,
летит-летит степная кобылица,
и я за ней — с восставшею елдой»
(с) неизвестный автор
Пробуждение произошло мгновенно, неприятным звоном резало уши, и я, разлепив веки, увидел, что это будильник со слоником. Сколько раз он падал, но как стойкий оловянный солдатик — продолжает почётно нести службу. Я же почувствовал необычное, то самое, что я уже давно подзабыл. Что же это за счастье быть молодым, и с чем это связано по утрам. Однако! Всегда бы так! Ну, ты уж не подведи меня — «mon sher ami»[5].
И вот он — дивный новый мир, мир юности и безграничных возможностей. Бегу в школу, как если бы мне ракету запалили в афедроне. Весь так и горю, так и дымлюсь от желаний.
На входе в школу бегу к расписанию, и смотрю, — какие уроки первые. Так, отлично, первый английский. Через три ступеньки несусь вверх по лестнице на третий этаж. Кабинет английского прямо направо за лестницей в отнырке, куда выходят двери кинопроекторской, и нашего кабинета английского.
У нас пол-класса занимаются здесь, и Аллочка тоже. Она первая красавица класса, и наверно не только школы, но и города. Если представить более юную и обворожительную копию Александры Яковлевой из «Чародеев», то это определенно будет она. И имя главной героини почти подходит. Цвет волос и лицо — всё похоже, только глаза васильково-синие и бездонные.
Безусловно, все мальчики класса, и наверно всей школы, в то или иное время, были без ума в неё влюблены. Мой друг, с которым я с первого класса сидел за одной партой, так и любил её безответно, с третьего класса и до самого окончания школы.
А она купалась в наших взглядах, дразня плескалась в них, — настолько они обретали материальность.
Прости Игорёк, но тебе всё равно не светит, хоть у тебя отец и министр рыбного хозяйства республики, и вымахал ты под метр восемьдесят, а девочки на тебя вовсю заглядываются. Но не растопил ты сердце снежной королевы. Да и никто не сумел до окончания школы. Аллочка всегда знала себе цену.
Пока же я рассматривал, медленно подтягивающихся одноклассников, и любовался их молодыми и свежими лицами. Девочки все в коротеньких платьицах и белых фартучках. И как же это обворожительно смотрится! У них не знающие ни грамма косметики лица. Еще бы, на дворе осень 70-го, и педсовет будет основательно и с расстановкой воспитывать нарушителей порядка и ношения школьной формы, а так же за губную помаду, а тем более тени или тушь для глаз.
Пока я жадным и прожигающим взглядом провожал наших красавиц, а у нас в классе все были таковыми, незаметно подошел Игорёк, и толкнул меня в плечо, спрашивая на что я так уставился. Ему не понять пословицы: «Пусти старого козла — в огород!» Дружески пожали руки, и он стал садиться рядом. А я все также не мог оторвать взглядов от наших девочек. Вот ничего с собой не мог поделать, впору было бы обзавестись косоглазием, чтобы охватить их всех разом. Ну так девятый класс, пора распускания бутонов, у некоторых оно наступило ранее, но все они из угловатых и немного нескладных девчушек стали превращаться в очаровательных девушек.
Похоже, я совсем расслабился, а все окружающие встают. Конечно же, надо встать и поприветствовать вошедшую учительницу. «Good morning Ljudmila Mikhajlovna!» Да повезло нам с преподавателем, она самая молодая учительница в школе, и лучше всех знает английский. Не зря чуть больше десяти лет спустя я встретился с ней на государственных курсах иностранных языков, где она преподавала в другой группе, но иногда замещала и у нас.
Английский она ведет у нас с пятого класса, и за язык спрашивает, как следователь в гестапо. А так, ходит в юбке на пять сантиметров короче платьев наших девочек, и раз в месяц меняет цвет прядей волос, притом, что остальные волосы обесцвечены, да и прически у неё всегда очень смелые. А когда она пишет на доске все превращаются в воплощенное внимание. Покажется ли из-под юбки краешек белья.
В шестом классе, мы балбесы на стол ей положили шуршурунчика[6], сказав, что для неё записка от родителей, а когда она стала разворачивать бумажку — с восхищением наблюдали, как она с диким визгом вскочила на стул и представляла — чудесно застывшую статую Венеры Милосской, но с поднятыми к голове руками. Тогда мы точно рассмотрели цвет трусиков и ножки до самых бедер.
Правда, потом всех нас затейников прорабатывал педсовет, и даже вызывал родителей в школу, но ей-богу — оно того стоило. Она была очаровательна в своем испуге, а среди училок всегда была первой красавицей. А пока я блуждал по волнам моей памяти, Людмила Михайловна заметила, что я её разглядываю и спросила, что мне непонятно по теме. А я даже и не уловил, что это была за тема. Встал и начал мяться, не зная на что бы перевести разговор. Мне стали отчетливо шептать, что «London is the capital of Great Britain».
Ну, это мы могём — хоть ночью, и как отче наш, то есть отче наш мы как раз и не знаем совсем. Вот и оттарабанил о столице Великобритании, достопримечательностях города, об улицах и скверах, о замечательных статуях и памятниках архитектуры, о лондонской погоде и о горожанах. О прогулках в предместьях и окружающей природе. Все это заняло минут пятнадцать-двадцать. И тут до меня дошло, что в классе стоит гробовая тишина.
Пока я думал, о чем угодно кроме урока, то совсем забыл, что хотя школа с углубленным изучением английского языка, но я скороговоркой выдавал экзаменационную тему трехгодичных курсов, которые приравнивались к третьему-четвертому курсу инъяза. У нас на третьем году были занятия в лингафонном классе по записям начитанным настоящими англичанами. И мы потом неделю общались с англичанами, которые приехали в Союз по обмену, так как в Англии изучали русский язык.
Упс, прокол — однако. Языком я никогда особо не блистал, а проклятая английская — th, мне никогда не давалась.
От неожиданности, Людмила Михайловна перешла на русский, хотя на уроке себе такого не позволяла.
— Отлично, но скажи откуда ты взял текст, по которому готовил тему? — и продолжила на английском, значит уже пришла в себя.
А мои мысли метались, тщась выдумать правдоподобное пояснение. Если бы начало учебного года, то можно было бы наплести про углубленные занятия на летних каникулах, а тут конец первой четверти. Так и стоял, бекая и мекая. Позорище, убеленного сединами меня, загнала в угол двадцатипятилетняя девица. Только и остается — стоять, буравя дощатый пол носком туфли.
А тем временем, прозвенел звонок на перемену, и наши начали бодро собираться, чтобы бежать в кабинет математики. А то Фимка не любит опоздавших и может не допустить на урок. Все дружно рассосались, а Людмила Михайловна пошла в учительскую, прикрыв дверь.
Я же, всё копался в портфеле, не зная куда девать руки. А когда поднял глаза увидел, что Аллочка стоит и вытирает тряпкой мел с доски. Это, само по себе, убойное зрелище, и когда она становилась на цыпочки, максимально задирая руку вверх, то кончик платья приподнимался и слегка не доходил до бедра. Во всяком случае, длинные, ровные, идеальные ножки — были видны полностью. Я обмяк и шлепнулся с грохотом на стул. Аллочка повернула голову вполоборота, чтобы краем глаза глянуть, что произошло. А это произошел я, чуть не севший мимо стула. Но, однако, я сразу вскочил, так как из груди трубным гласом уже звучало:
(с) Белый орел