Страница 4 из 12
Матвей захлебнулся своим возмущением и даже чуть не заплакал, как ей показалось. И непонятно было, как и что ему сказать. Тут бы и самой не расплакаться от таких новостей, удержать себя в спокойном достоинстве. Трудно, конечно, а надо…
– Мам, я растерялся… Не знал, что отцу сказать. Просто повернулся и ушел к себе в комнату. Надо мне было эту Марину взашей выгнать, да? Ты так считаешь? Но ведь не драться же мне с отцом, правда?
– Конечно, сынок. Успокойся. Ты бы ничего не смог сделать, что ты. Если он так решил…
– Я тебе сейчас делаю больно, мам, да?
– Ничего, я перетерплю. Я же сама решение такое приняла – вместе с бабушкой остаться. Она ведь моя мама, я не могла поступить иначе… А в том, что твой отец так себя повел, ни я, ни ты не виноваты. Это тоже его выбор, получается. Кто-то может быть рядом в беде, кто-то не может и предает. Кто-то умеет летать, а кто-то может ползать…
– Да, мам, я понимаю. И я на твоей стороне, ты знай.
– Спасибо, сынок.
– Да ладно, какое там… Я вот что для себя решил, мам. Я буду приходить домой и закрываться от них в своей комнате, чтобы ни эту бабу, ни отца в упор не видеть. Устрою им полный игнор. Да уже и устроил, в общем… Три дня с отцом не разговаривал, пока он на меня не наорал…
– Наорал? За что наорал?
– Ну… Вроде эта Марина ему нажаловалась… Что ей вроде как некомфортно. Да, мам, да, ей еще и комфорта захотелось при таком раскладе! И как она это себе представляет, интересно? Что я буду с ней на кухне чаи распивать да мило общаться? Я так отцу и сказал – не жди, не будет этого никогда…
– А он тебе что ответил?
– Да захныкал, как маленький… Вроде того, что он тоже ни в чем не виноват, что ты сама его бросила… Я ему говорю – как же бросила-то? Не бросала тебя мама, она за бабушкой ухаживает, и ты это прекрасно знаешь! А он опять лепечет в ответ всякую ерунду… Мол, я пока не могу обо всем этом рассуждать как взрослый мужик… Мол, когда вырастешь, тогда поймешь. Хорошая фраза, да, мам? Вырастешь и поймешь? Да что тут надо понимать, интересно?
– Ты слишком категорично настроен, Матвей. Не надо так. Не забывай, что он твой отец.
– И что, теперь ему все можно, если он отец? – пуще прежнего взвился Матвей, глядя на нее обиженно. – Почему он со мной разговаривает как с мальчишкой? Я давно уже не мальчишка, я взрослый мужик! А он… Что-то там на тему физиологических потребностей объяснять начал… Да я даже слушать его не стал, мам! Просто на следующий день замок в свою дверь врезал. Хороший такой замок, капитальный. Дал ему понять, что у меня теперь своя жизнь, от него отдельная.
– И что, даже на кухню теперь не выходишь?
– Не-а. Не выхожу.
– А завтракаешь как? А ужинаешь?
– В нашей столовке, где я работаю, нормально готовят, мам. Я не хожу голодным, не переживай. Да и Вика меня все время подкармливает…
– Вика – это кто?
– Это моя девушка, мам. Она классная, я тебя потом познакомлю…
– Она учится или работает?
– Учится. В том же институте, где я учился. Мы познакомились, когда она еще абитуриенткой была. Теперь она первокурсница, в общаге живет. И вот что я подумал, мам… Ей трудно там, в общаге. Она такая… Домашняя вся. Деловая, смелая, но домашняя. И если уж такой расклад вышел, то я решил Вику к себе забрать.
– Куда – к себе?
– Ну, в свою комнату! Будем жить вместе… А что? Нормально… Это же моя комната! Если отец эту Марину в дом привел, то почему я не могу привести Вику? А она, между прочим, такая, ей палец в рот не клади! Она еще покажет этой Марине, кто в доме хозяин! То есть хозяйка…
– Ой, Матвей… Даже не знаю, что тебе и сказать… Выходит, ты хочешь привести в дом свою девушку в пику отцу? Но ведь так не должно быть, сам понимаешь…
– Да все я прекрасно понимаю, мам! И не в пику вовсе! Я Вику люблю… У нас с ней все хорошо, правда. Просто так совпало, что немножко как бы… И впрямь назло отцу…
– Ой, не знаю… Может, ты лучше к нам в Снегири переедешь?
– Да как же, мам? Я только-только на работу устроился, еще не закрепился даже как следует, на испытательном сроке сижу! А здесь… Где я здесь работать буду? Дворником у тебя в школе?
– Ну, нашел бы работу… Не такая уж глухомань наши Снегири.
– Не, мам… Да и Вика сюда не поедет… Как она учиться-то будет, сама подумай? И вообще, нельзя так делать! Иначе получится, что отец нас с тобой обоих из квартиры выставит, а сам будет жить в свое удовольствие! Он нас по одной щеке ударил, а мы ему другую подставим? Ну уж нет… Не бывать этому… Посмотрим еще, кто кого!
– Нельзя воевать с отцом, сынок… Нельзя, понимаешь?
– А я и не собираюсь воевать с ним. Я только хочу ему показать, что со мной такой номер не пройдет. Хватит того, что он с тобой так поступил. Тебе трудно, ты вынуждена в Снегирях с бабушкой жить, а он… Никогда этого ему не прощу, никогда!
Она только вздохнула – ну что тут скажешь? Приятно, конечно, что сын за нее так переживает, а с другой стороны… Страшно эти жестокие слова слышать – никогда не прощу. Слова, обращенные к родному отцу. Не должно ведь так быть, не должно…
Следующим утром она провожала его на автобус. Денег дала. Все, что было в кошельке, до копеечки. Когда вернулась домой, мама спросила тихо:
– Что, опять Матвейке деньги сунула, да?
Она только кивнула молча, подумав про себя: какое противное это слово – «сунула». Что-то есть в нем такое – уничижительно-грустное. Хотя и впрямь – ничего веселого в сложившейся ситуации нет…
– Ну чего ты скисла, Ань? Сунула ему денег, вот и правильно! – будто извиняясь, быстро проговорила мама. – Надо ведь парню жить как-то, правда? И на девушку тратиться надо, сама понимаешь. А мы с тобой проживем, не помрем с голодухи… Мне пенсию через три дня принесут, проживем как-нибудь!
Тогда у мамы настроение бодрое было, и голос по-другому звучал. А сегодня… Сегодня скисла вдруг, о смерти заговорила. И даже новость о скором приезде Матвея ее не обрадовала. И у нее тоже в этот вечер все из рук валится… Слава богу, с ужином справилась кое-как, можно нести в комнату, маму кормить…
– Ань! Ты чего там закопошилась? Где у тебя ужин-то? – будто услышав ее мысли, спросила из комнаты мама.
– Сейчас, мам… Все готово, несу уже…
Придвинула стол к маминой кровати, поставила перед ней тарелки с едой. Сама уселась напротив, проговорила почти весело:
– Я такая голодная, мам! С утра ничего не ела. Да еще и на улице похолодало… Еле домой дошла!
Казалось, мама ее не слышала вовсе, по-прежнему сидела, глядя в окно. Потом произнесла тихо:
– Да, холодно сегодня… На Покрова всегда холодно бывает. Вот и еще одна зима пришла…
– Да не зима еще, мам! То есть… Не совсем зима. Ешь, а то остынет…
– Нет, Нюрочка, недалеко до зимы, я знаю. И еще знаю, что не будет у меня этой зимы. Помру я скоро, Нюрочка. Это я к тому говорю, чтобы ты готова была…
– Ну ма-а-а-ам… Ну что ты опять… – жалобно произнесла она, подавшись вперед всем корпусом. – Не надо, мам, ну пожалуйста…
– Не хнычь. Что ты хнычешь, как маленькая. Давай-ка лучше пластинку поставь. Послушать хочу.
– Какую пластинку?
– А сама знаешь, какую. Мою любимую.
– Сейчас поставлю…
Поднялась из-за стола, направилась к проигрывателю, примостившемуся на тумбочке в углу комнаты. Старый был проигрыватель, почти раритетный. Сколько раз они с Ромочкой, помнится, предлагали маме – давай новый купим, современный! А она – ни в какую… Это, говорит, из моей жизни вещь, я к ней привыкла. Да и зачем новый покупать, если этот еще прекрасно работает?
Пластинка быстро нашлась, та самая, мамина любимая. Тоже, можно сказать, раритетная. Тяжелая, с красным бумажным кругом вокруг дырочки. С детства она помнила эту пластинку, помнила наизусть, что на этом красном круге написано. «Концерт Государственного хора русской народной песни под управлением А. В. Свешникова». А после этой надписи названия песен идут. Мамина любимая вторая по счету – «Не корите меня, не браните…»