Страница 28 из 54
— Да проснись же! Началась война с Америкой!
Он вскочил с постели и схватил экстренный выпуск газеты, который протягивала ему мать. В глаза бросились черные иероглифы: «С рассвета 7 декабря Япония и США находятся в состоянии войны на Тихом океане».
— Ура! — воскликнул Одзу. — Началось!
— Что теперь будет? Тебя ведь тоже могут забрать? — Мать с тревогой посмотрела на него. — Какой ужас!
— Ну что ты говоришь?! Япония раздолбает Америку!
Одзу проглотил завтрак и выскочил из дома. Может, в колледже больше знают о том, что происходит.
На станции Умэда из громкоговорителя гремел военно-морской марш. После марша по радио стали передавать новости, от которых пассажиры пришли в большое возбуждение. Новости кончились, и из толпы вдруг донеслись крики: «Банзай!»
В колледже никаких подробностей Одзу не узнал. По вопросу, который больше всего волновал студентов — отменят ли отсрочку от призыва, — похоже, пока никаких решений не было.
— Наконец настало время столкновения между цивилизацией японского духа и иностранной цивилизацией материализма, — объявил перед началом занятий преподаватель философии. Голос его срывался.
— Проблема преодоления чужеродного влияния тоже поставлена на карту в этой войне. Сегодня утром я подумал, что миссия Японии заключается в том, чтобы нанести последний, решающий удар по уже зашедшей в тупик иностранной культуре.
Однако Одзу и его товарищей куда больше этой сложной риторики интересовали поступающие одно за другим сообщения о военных успехах.
Фотография
В тот вечер Эйити, у которого было ночное дежурство, поужинал в грязноватом китайском ресторанчике и вернулся в отделение.
В опустевшем офисе стояли в ряд заваленные всякой всячиной столы. Среди пробирок, книг и пустых коробок из-под лекарств были оставлены пустые бутылки из-под виски, чашки.
Эйити сунул в рот сигарету. Обнаружив, что у него нет спичек, он огляделся по сторонам — может, у кого-то на столе валяется коробок. И заметил на столе Курихары банку с трубочным табаком.
Табак был американский. Курихара иногда курил в отделении сигары и трубку.
Без всякой задней мысли Эйити взял в руки банку, посмотрел, что на ней написано. Потом открыл крышку.
В банке оказалась маленькая фотография, покрытая тонким слоем табачной пыли.
На фотографии была женщина в пальто, за спиной у нее простиралось море. Она смотрела в камеру, щурилась на солнце и улыбалась. На обороте снимка было выведено неустановившимся почерком: «На память от поездки в Симоду».
Эйити какое-то время смотрел на фотографию.
«Такое впечатление, что я ее где-то видел…»
Точно видел. Только не мог вспомнить где. Обнаружив фото, он сначала подумал, что это Ёсико Ии, но, посмотрев на снимок, убедился, что это не она, и вздохнул с облегчением.
Эйити уже собирался положить фотографию обратно в банку, но передумал и сунул ее в карман. Потом взял банку, выключил свет и вышел из офиса. Пройдя до конца безлюдного коридора, он выбросил банку в мусорную корзину.
«Заметит Курихара завтра, что банка исчезла?»
Если даже заметит, но вида не подаст, значит, женщина на фотографии ему не дорога, размышлял Эйити.
Он не считал, что делает что-то дурное. В его представлении это была всего лишь маленькая шутка. Особого любопытства или интереса женщина на фото у него не вызывала.
Но когда он поднялся по лестнице и бросил взгляд на пост медсестер, ему в голову пришла неожиданная мысль: «Хм-м. А может, эта женщина… одна из наших сестричек?»
— Как состояние пациентов? Есть изменения? — поинтересовался Эйити у молодой медсестры, заполнявшей журнал.
— Нет. Ничего нет.
Из палат по обе стороны коридора доносились голоса и звук работающего телевизора. На раздаточной тележке были сложены алюминиевые подносы.
«Вы не знаете эту сестру? Из какого она отделения?»
Эйити хотел было достать из кармана фотографию и задать эти вопросы ничего не подозревающей молодой сестре, корпящей над журналом. Он знал, что сестры постоянно сталкивались друг с другом в общежитии, даже если работали в разных отделениях.
— Я буду в дежурной палате. — Эйити передумал и вынул руку из кармана. — Звоните, если что.
Ночь прошла спокойно, наступило утро.
Эйити умылся, заглянул на пост медсестер, расписался в журнале ночных дежурств: «Дежурство прошло нормально», поставил личную печать и вышел из больницы. Выпил в кафе чашку кофе и вернулся в отделение.
Один за другим стали появляться сотрудники.
— Доброе утро! — привстав на стуле, приветствовал Эйити начальство.
— Как ночь прошла?
— Без изменений.
— Что у нас сегодня?
— После обеда совещание по намеченным на послезавтра операциям.
Курихары еще не было. Конечно, никто не заметил, что с его стола исчезла пустая банка от табака, а если бы и обратили внимание, ничего особенного не подумали бы.
Пришел завотделением и стал кому-то названивать. Потом с озабоченным видом вышел из кабинета, и наконец появился Курихара. Он поставил сумку, покопался на столе, выдвинул ящик. От Эйити не укрылось, что пропажа банки не осталась незамеченной. На лице Курихары промелькнуло удивление, он покрутил головой по сторонам.
— У меня на столе стояла банка. Никто не брал?
— Я не брал, — безжизненным голосом отозвался кто-то.
— Я точно помню, что оставил ее здесь вчера… — Курихара наклонил голову набок.
Эйити сунул руку в карман. Пальцы коснулись обреза фотографии.
«Из какого же она отделения?»
Вряд ли Курихара стал бы расспрашивать о пропавшей банке, если бы карточка ничего для него не значила, думал Эйити. Он встал и вышел из комнаты.
Он точно где-то видел эту медсестру, но наверняка знал одно: она не из хирургии.
В коридоре Эйити искоса поглядывал на сестер, мимо которых он проходил. Нет, среди них ее не было.
«Может, спросить Кэйко Имаи?» — вот что вдруг пришло ему в голову. Но он тут же подумал, что нельзя хотеть от Кэйко слишком многого после того, как он с ней порвал.
В больнице стартовал очередной шумный день. Осмотр еще не начался, но в коридоре на кушетках уже ожидали своей очереди амбулаторные пациенты. В регистратуру тоже выстроилась небольшая очередь. Ни дня не обходилось в больнице без страждущих людей. И Эйити был одним из тех, кто облегчал людские страдания.
— Доктор Одзу! — вдруг услышал он чей-то голос. Эйити обернулся и узнал своего пациента из хирургического отделения, выписавшегося из больницы с месяц назад.
— О! Уно-сан! Как вы после операции?
— Все нормально. Вот пришел на рентген. Время подошло.
Эйити сделал серьезное лицо и кивнул:
— Только вам нельзя перенапрягаться после операции. Три месяца.
В пятницу одному пациенту удалили легкое. Три года назад ему сделали торакопластику[34], однако выяснилось, что с гнойными полостями в легком должным образом справиться не удалось. Состояние пациента ухудшилось, и легкое пришлось удалить.
Операцию делал завотделением Утида с тремя помощниками. Одним из них был Эйити.
Плевральные спайки оказались очень плотными, и их иссечение потребовало много времени. Операция началась в десять утра и продолжалась почти до четырех. Когда сестра вывезла еще не отошедшего от наркоза пациента на каталке в коридор, Эйити и его коллеги почувствовали, как они устали.
Умывшись, трое ассистентов Утиды вернулись в отделение. Промочили горло пивом, которое принесли родственники прооперированного, и в это время вошел шеф.
— По-моему, у него все нормально. Надо было с самого начала отнять легкое, но в больнице, где он до этого лечился, все тянули с этим делом, а нам пришлось разгребать.
Он налил в свой стакан пива и залпом осушил его.
— Но мне кажется, есть опасность образования трахеальной фистулы, — бросил со своего места кто-то.
Трахеальная фистула — это осложнение, которое часто возникает после операции по удалению легкого, когда трахея поражена туберкулезом. Образование фистулы серьезно затрудняет лечение. Принятая практика в таких случаях — не удаление легкого, а проведение торакопластики.