Страница 2 из 54
В классе С шел урок рисования. Одзу с одноклассниками, зевая, слушали, как проповедует старый учитель, прозванный ими Светотенью.
— Английский живописец Тернер, видите ли… какие бы неудачи его ни преследовали…
Он откинул голову, демонстрируя через редкие волосенки круглую загорелую лысину.
— …никогда не отступал перед трудностями. Например…
К сожалению, Одзу совершенно не запомнил, что Светотень говорил дальше, потому что, как и другие ученики, зевал и ковырял в носу.
В школе Нада учеников с самыми лучшими оценками определяли в класс А. У кого показатели были так себе — отправляли в класс В. Уделом совсем уж безнадежных оставались классы С и D.
— Тернер был очень упорный человек. Вот и вы тоже, если постараетесь… сможете на будущий год перейти в класс А.
Светотень хотел нас подбодрить, воодушевить, но его никто не слушал. Все думали только о том, чтобы урок быстрее кончился, хоть на минуту, и не могли дождаться большой перемены на обед.
— А-а-а-х! — Вдруг кто-то громко, как корова, зевнул на весь класс.
— Кто это сделал? — рассвирепел Светотень. — Что за невоспитанность! Как можно так себя вести!
В этот момент дверь отворилась, и классный ввел в класс новичка. Прямо как в «Госпоже Бовари»…
— Можете не вставать. — Классный указал подбородком на паренька в замызганной серой форме. — Это Хирамэ-кун[3]. Он перешел к нам из школы Какогава.
От парты к парте, как круги по воде, прокатилось хихиканье. Хирамэ[4]! Вот это фамилия! И лицо у парня такое же чудное, точно у рыбы.
Парень, сгорбившись, стоял возле учительского стола, тараща тусклые глазки, словно лупоглазая золотая рыбка в аквариуме.
— Прошу любить и жаловать новичка, помогать ему, пока он у нас не привыкнет. — Классный зорким взором углядел свободную парту позади Одзу. — Ну, иди, садись и внимательно слушай, что рассказывает учитель.
Время от времени через окна класса со двора доносился хрипловатый голос приписанного к школе офицера, отдававшего команды.
Да. Затяжная война в Китае еще продолжалась. Недавно в придачу к двум отставникам, занимавшимся с учениками военной подготовкой, к Наде прикомандировали еще майора-кадровика.
— Тернер, видите ли…
После того как классный удалился, Светотень совершенно забыл, что всего несколько минут назад он распекал ученика, позволившего себе громко зевнуть, и продолжил свою нравоучительную лекцию, вызывающую смертельную тоску у всего класса.
К неудовольствию Одзу, устроившийся за ним новичок сразу принялся ерзать на стуле. Но еще больше раздражал доносившийся с задней парты слабый запах. Странная смесь маринованной редьки и пота…
— Эй!..
В спину Одзу ткнулся палец. Обернувшись, он увидел уставившиеся на него мутноватые глазки на рыбьем лице.
— Эй!..
— Чего тебе?
— Про что это он трындит? Сейчас какой урок?
— Рисование, — ответил Одзу шепотом, чтобы Светотень не услышал.
Какое-то время было тихо. Хотя ерзанье не прекратилось и странный, невозможный запах тоже никуда не делся, что действовало Одзу на нервы.
— Эй!..
Одзу снова почувствовал палец на своей спине.
— Чего тебе?
— Сколько время?
Одзу не ответил. Новичок особо не стеснялся — тычет в спину, да еще с идиотскими вопросами лезет. Вот козел!
Вдруг с того места, где сидел Хирамэ, донесся протяжный, тоскливый и нелепый звук: «У-у-у-у!» Его слышал не только Одзу. Этот звук — будто утка прочищала горло — к удивлению всего класса, повторился еще два раза.
Давясь смехом, мальчишки обернулись назад.
— Что это значит? — Светотень схватился обеими руками за край стола и скорчил свирепую физиономию. — Кто это сделал?! Встать немедленно!
Моргая потухшими глазами, Хирамэ неуклюже поднялся со стула.
— Ты?
— Угу-у! — печально протянул Хирамэ. — У меня в животе бурчит.
Весь класс так и покатился от смеха. И только Светотень смотрел печально.
— Я не собирался бурчать, это он сам. Живот.
— Садись!
— Угу! — Хирамэ тихо сел на место. Всем уже было не до урока и не до Тернера, о котором продолжал бубнить учитель. Мальчишки, посматривая на Одзу и Хирамэ, высовывали языки, корчили рожи, широко разевали рты.
— Тернер, видите ли, был великий человек…
После уроков…
Мальчишки расходились по домам: выйдя из школьных ворот, миновали сосновую рощу и, вытянувшись цепочкой, как муравьи, зашагали по дороге вдоль речки.
В то время в районе Хансин все школьники носили форму бледно-желтого цвета, а на ногах — гетры и грубые ботинки на манер военных.
С виду все казались одинаковыми, но, присмотревшись, класс А от С и D можно было отличить сразу. Отличники «ашники» выступали как петухи — высоко подняв головы, они направлялись к остановке электрички, выстроившись в строго установленном школьными правилами порядке. Кое-кто из них перебирал карточки с английскими словами, умудряясь зубрить на ходу. За ними шли еще мальчишки — кое-как закинув ранцы за спину, оглушая друг друга пронзительными криками и то и дело останавливаясь. Так могли себя вести только классы С и D.
А дальше все пошло как-то странно.
Тянувшаяся по берегу Сумиёсигавы, которая больше напоминала ручеек и становилась похожа на речку только в дождливый день, дорога вливалась в шоссе, связывавшее Осаку и Кобэ. На этом самом месте школьная процессия резко замедляла ход. Здесь всегда стоял крошечный ларек, где продавались тайяки[5]. Ноздри мальчишек дразнили запахи фасолевого мармелада и теплой пшеничной муки, и просто так пройти мимо у них никак не получалось. Но и остановиться у ларька они тоже не могли — ученикам категорически запрещалось покупать еду и есть за пределами школы. Если бы кого-то поймали у этого ларька, отвели бы в учительскую. Могли, чего доброго, и на день отлучить от школы.
И…
Подойдя к перекрестку, школьники замедлили шаг, жадно вдыхая запах, вынужденные довольствоваться лишь доносившимся до них слабым ароматом.
Одзу, который в тот день шел немного поодаль от других мальчишек, испытывал те же чувства. Растущий организм требовал постоянной подпитки, и к трем часам на него нападал зверский голод. Он закрыл глаза, вдыхая сладковатый запах.
Тут кто-то хлопнул его по плечу. Одзу обернулся. Это был Хирамэ.
— Десять сэн есть?[6] — часто моргая, пробормотал он.
— Есть.
— Купи печеньки!
— Нельзя! — Одзу покачал головой. — Если какой-нибудь учитель заметит, огребем по полной программе. А среди старшеклассников есть стукачи. Меня накроют, сто процентов.
— М-м… — с недовольным видом промычал Хирамэ, хлопая глазами.
— А почему нельзя поесть, раз хочется?
— Потому что это неприлично.
— Покупать тайяки неприлично? Почему?
— Потому что мы уже в средней школе учимся.
— Если тем, кто в средней школе, неприлично, то кому прилично?
Одзу глядел на рыбью физиономию Хирамэ с моргающими глазками и не знал, что ответить.
Когда они миновали ларек с печеньями, Одзу почувствовал еще какой-то запах. Странный. Это пахло от Хирамэ.
— Ты это… вообще моешься?
— Я? Не люблю я это дело.
Вышли на шоссе, и Одзу спросил:
— Ты на электричке?
Он сам добирался до школы на старенькой коричневого цвета электричке из одного вагона, которая ходила по рельсам, проложенным вдоль шоссе.
— Ну да! — кивнул Хирамэ. — Я живу в Нисиномии. Схожу на Нисиномия-сантёмэ.
— Хм! А я в Сюкугаве.
— Сюкугава? Так нам в одну сторону.
Одзу, однако, не слишком вдохновляла перспектива тащиться с этим душным парнем в одном вагоне. Он знал, что тем же маршрутом разъезжаются по домам после уроков и девчонки из гимназии Конан. Они набивались в электричку на предыдущей остановке. Какие у них будут физиономии, когда унюхают пахнущего маринованной редькой Хирамэ?
Ох уж эти девчонки в белых школьных матросках! Обтянутые матросками круглые плечи, оформившаяся грудь. Одзу почему-то весь деревенел, когда оказывался с ними в одном вагоне. Они были почти ровесники, но если девчонки день ото дня становились все краше, то мальчишки наоборот — прибывало прыщей. Менялся голос. Иногда Одзу хотелось куда-нибудь спрятать свое корявое тело от девчоночьих взглядов.