Наследник Клеопатры

– Мне кажется, что да, – с тревогой в голосе пробормотал удивленный этим вопросом Ани. – Я не очень много знаю о его семье, но он был честен со мной.

– Слишком быстро и красиво он говорит, чтобы все это было правдой, – мрачно заявил центурион. – Умеет врать, как настоящий грек, но на хорошей латыни. Кроме того, он болен. Скажи, зачем ты привез его сюда?

– Я буду рад забрать его с собой, – несмело ответил Ани. Центурион пристально посмотрел на него, а затем сердито покачал головой.

– Нет, он сейчас нужен военачальнику. – Римлянин круто развернулся и пошел к своей палатке.

– Гортал не любить поэзия, – негромко пояснил римлянин по имени Симплиций. Казалось, поведение центуриона позабавило его. – Не любить слишком умные греки. Пошли. Идем к лодка.

Он дотронулся до руки Ани и показал, куда нужно идти. Ани, словно во сне, побрел в указанную сторону, а вслед за ним потянулись все остальные.

Когда Симплиций привел всю эту чумазую компанию к ворогам, Ани опасался, что стражники не пропустят их. Оказавшись за воротами лагеря и уже направляясь к докам, он еще долго не мог избавиться от ощущения, что вот-вот за их спиной появится вооруженный отряд, который потащит их обратно. Наконец, когда они прибыли на пристань, Ани был внутренне готов к тому, что лодки у причала не окажется.

Но «Сотерия» стояла там, где и была. Симплиций весело перекинулся парой слов с часовыми. Похлопав друг друга по спине, римляне помахали на прощание рукой и отправились восвояси. Египтяне остались стоять у своей лодки – абсолютно свободные. Торговцы с соседней лодки не высовывались, пока римские легионеры находились на причале, но теперь они выбежали и начали расспрашивать, что же произошло. Следом за ними появились Серапион с Изидором, а за ними – визжащая от радости нянька. Серапион бросился к отцу, обхватил ручонками его шею и заплакал, уткнувшись ему в плечо.

Только сейчас Ани начал осознавать, что они и в самом деле на свободе. Что-то в нем дрогнуло, и он устало опустился на причал, чуть не уронив при этом в реку свои бумаги. Он поцеловал сыновей и зарыдал.

Только к полудню Ани наконец-таки пришел в себя и мог чем-то заняться. Сперва нужно было помыться, отдохнуть, поесть, проверить, не пропало ли что из груза, отблагодарить соседей, утешить семью и всю остальную команду. Со стороны центра Птолемаиды, с высокого холма, время от времени доносились восторженные крики толпы, но никаких признаков мятежа не было. Владельцы одной из барж, но не торговцы углем, которые успели насмотреться на римлян на всю оставшуюся жизнь, а другие, осмелились пойти в город, чтобы узнать, что происходит.

Вернувшись через несколько часов, они сообщили, что жители Птолемаиды Гермейской официально признали римское господство и поклялись в верности императору. Горожане с радостью приветствовали провозглашенную политику амнистии в Египте, который только что стал римской провинцией, и с бурным восторгом восприняли слова военачальника, объявившего, что он приносит в дар городскому храму жертвенник Юлия Цезаря.

– Тот молодой человек, который был с вами, – сказал хозяин баржи, – стоял за спиной военачальника и шептал ему что-то на ухо. Люди говорили, что эта идея с жертвенником была его. Еще болтали, будто бы он тот самый человек, который осквернил жертвенник царицы Клеопатры и поэтому предложил поставить новый алтарь, чтобы как-то компенсировать ущерб. Цезарь был первым мужем Клеопатры, которая воздвигла храм в его честь, и ему, скорее всего, понравилась бы эта идея.

– Ты сказал, что Арион осквернил жертвенник царицы? – переспросил сбитый с толку Ани. Это было просто невероятно, но новость о том, что Арион мог шептать что-то на ухо военачальнику, была не менее фантастической.

– Ты разве ничего не слышал? Этот юноша вроде бы хотел срезать свои локоны в знак скорби по царице и, случайно порезав себе руку, осквернил своей кровью алтарь.

– Нет, я ничего не слышал, – ответил Ани, бросив недоуменный взгляд на Мелантэ.

Та, казалось, тоже была в замешательстве.

– Он порезал руку совсем не случайно, – шепотом сказала Мелантэ, когда хозяин баржи ушел и они остались одни. – Он хотел убить себя. Это было просто ужасно. Жрец сообщил ему о смерти царицы, и Арион, подойдя к алтарю, в знак траура начал отрезать свои волосы. А потом Арион сказал, обращаясь к статуе, что ему очень жаль, что он подвел ее, и попытался... попытался отсечь себе руку ножом. Казалось, он даже не почувствовал боли. Столько было крови! Священнику пришлось сбить его с ног. – Мелантэ перевела дыхание, а затем продолжила: – Но мне кажется, что пусть лучше все думают, что это был несчастный случай. Никто не будет беспокоиться по этому поводу. Жена жреца беспокоилась, что римляне истолкуют это по-своему. Они такие добрые люди, папа, – жрец и его жена. Я рада, что Арион убедил военачальника дать храму денег.

– Арион говорит на латинском? – спросил Ани, все еще не веря своим ушам. – Он сказал тебе, что его отец был римлянин?

Мелантэ с серьезным видом кивнула.

– Ты не знал об этом?

– Нет.

Однако ему вспомнилось, как Арион отвечал на вопросы центуриона в Беренике. Он тогда заявил, что сам Цезарь был высокого мнения о царице и даже поставил ее статую в храме своих предков в Риме. Теперь-то Ани понимал, что отвечать таким образом на критику в адрес царицы мог только римлянин и что это вовсе не было проявлением высокомерия молодого человека.

– Мне кажется, что царица покровительствовала ему, – резонно заметила Мелантэ. – Наверное, она обеспечила ему место при дворе, несмотря на то что он незаконнорожденный. У нее ведь самой дети наполовину римляне. Поэтому он и расстроился, узнав о смерти своей благодетельницы. К тому же Клеопатра послала его защищать своего сына Цезариона. А сейчас, когда нет в живых ни Цезариона, ни ее самой, Арион думает, что он всех подвел, но уже ничего не сможет исправить.

Возможно, что так оно и есть, подумал Ани. Скорее всего, у Ариона в голове зрел какой-то невероятный план по спасению царицы. Юноша надеялся, что ему удастся что-нибудь предпринять, как только он приедет в Александрию. Но когда Арион понял, что уже слишком поздно, он попытался положить к ногам царицы свою жизнь. Такое объяснение вполне допустимо. Но то, что юношу видели рядом с римским военачальником, которому он что-то шептал на ухо, никак не укладывалось в голове Ани.

Интересно, он там присутствовал по своей собственной воле? Если с него сняли обвинение, то, по идее, он мог идти на все четыре стороны. У всей команды сложилось впечатление, что военачальник к нему благоволит. Похоже, тому мерзавцу Горталу тоже так показалось, неспроста же он разозлился на Ариона. А вдруг парнишку принудили остаться? Может, военачальнику нравятся мальчики и Арион ему приглянулся? Кто знает, а вдруг Арион в данную минуту в отчаянии пытается отделаться от него, стараясь при этом не обидеть высокопоставленного римлянина? Или, возможно, военачальник все еще держит его под подозрением и, несмотря на все внешние признаки благоволения к юноше, Арион все еще у него в плену.

Чтобы узнать все наверняка, нужно пойти в лагерь к римлянам и спросить у них об Арионе, но при этой мысли у Ани побежали по телу мурашки. Центурион жестоко избил его своим жезлом но спине и плечам, когда тот упорно твердил, что Аристодем лжет; он ударил его по голове, приказав караванщику молчать, но Ани все же посмел открыть рот. Центурион кричал на него, бил ногами, делал все, что ему вздумается, лишь бы заставить египтянина признать свою вину. При мысли о встрече с этим человеком у Ани заныло под ложечкой. Нет, нужно подождать немного. Арион, возможно, и сам объявится.

День тянулся медленно. Почти перед самым ужином Аполлоний подошел к Ани и предложил покинуть Птолемаиду, пока солнце еще не совсем село, чтобы отплыть немного подальше от римлян.

– Мы подождем Ариона, – без колебаний ответил Ани. Аполлоний недовольно поморщился. Ани понимал, что Клеон послал своих людей, чтобы те, в общем-то, охраняли груз, не более того. Будучи греком, Аполлоний не испытывал восторга от того, что ему приходится выполнять приказы египтянина, поэтому Ани все время старался особо на них не давить.