Страница 7 из 8
Следующим шагом стало приглашение оценщиков из антикварных салонов, произвольно выбранных Фоминым по справочнику “Вся Москва”. Наконец, после нескольких консультаций картины попали на экспертный совет в музей Пушкина. Вещи абсолютно чистые, нигде не засвечены, бояться нечего, уверял Александр Вазгенович. Легенда о том, как картины, вроде бы вывезенные летом 45-го из Германии, оказались в руках Фомина, была со всеми подробностями разработана Павликовым. Уж что-что, а легенды придумывать в ГРУ умеют.
Процедура оценки картин далеко не быстрая. За неполный месяц, прошедший с того дня, как первый антикварщик взглянул на старые холсты, Никита Фомин успел немного подковаться по вопросу. Он переварил тонну аукционных каталогов, всяких Сотсби, Кристи и прочих, классом пониже, часами, вооружившись увеличительным стеклом, листал справочники, на глянцевых страницах которых пестрели картины известных мастеров. Теперь Никита мог со знанием дела рассуждать об особенностях мазка, легко произносил загадочное слово “крокелюры”. С высоты своих новых познаний Никита оценивал холсты Павликова. Все, казалось, говорило о том, что они подлинные. Собственное мнение, однако, не представляло для Никиты Фомина никакой ценности. Важно было, что того же мнения придерживались авторитетнейшие музейные эксперты. Что и требовалось доказать, радостно потирал руки Замараев. Перспектива того, что холсты будут поставлены на учет как народное достояние, не особенно волновала компаньонов, учитывая их дальнейшие планы.
Но если с подлинностью картин сомнений практически не оставалось, то их стоимость оценивалась по-разному. Конечно, живопись такого уровня не имеет цены, это понятно, но все-таки?.. В итоге, по самой низкой оценке, которую дал некто Аврутис Петр Абрамович, выходило, что общая сумма зашкаливает за пять миллионов долларов. Причем, если два холста принадлежали кисти Мурильо, о котором даже далекому от живописи человеку приходилось, возможно, что-то слышать, то третья картина написана была каким-то Кукесом, голландцем, про него и не всякий специалист знает, а вот поди-ка, по общему мнению, стоит этот пейзажик никак не меньше полутора миллионов, это его стартовая цена на аукционе.
И ведь все это живописное сокровище помещалось в скромной московской квартире, арендованной Никитой Фоминым, не считая, конечно, тех периодов, когда оно находилось в музее, на ответственном хранении в связи с экспертизой. Причем, что характерно, денег у Никиты никто пока не требовал. Правда, перевозили картины со всеми предосторожностями в броневике “Инкассбанка”, а в самой квартире при холстах постоянно пребывали два симпатичных хлопца с пистолетами системы Стечкина под мышками. Уж не взыщите, уважаемый господин Фомин, немного неудобно, но время нынче такое.
Наличие денег, без малого четырех миллионов баксов, Никита продемонстрировал Замараеву и Павликову еще в самом начале их совместного пути. А как же иначе? При этом Никита Фомин постарался создать убедительную иллюзию, что за деньгами этими стоят другие люди. Прошлое Фомина, его теснейшие связи с Алексеем Алексеичем Чудовским, удачно поддерживали эту иллюзию, и ей поверили. Во всяком случае, никто не попытался убрать Никиту, чтобы завладеть деньгами. Но вполне вероятно, осознавал Никита, что компаньон Замараев захочет убрать его на номер, другими словами, кинуть. В такой игре нос надо держать по ветру, это факт. Никому не доверяй! Особенно женщине.
Олю Синицину ему подсунул Александр Вазгенович. Познакомились в музейном зале, интеллигентно и вроде как случайно. Правда, Замараев не стал долго притворяться, признался, что встреча им же подстроена. Ольга, объяснил Замараев, важное звено в их будущих планах. Она – дочь таможенного генерала из Шереметьево, часто летает за бугор, и ее, ну ты ж понимаешь, никто не досматривает. Синицина в доле, она наша напарница, но подробности ей знать не следует. Постарайся сохранить с ней чисто деловые отношения, лицемерно посоветовал Замараев, не преступай черту. Последнее, конечно, не получилось.
В первый же вечер после знакомства Фомин преступил черту. Картины как раз находились у экспертов, охранники отсутствовали, и в заставленной старой рухлядью квартире они с Олей оказались вдвоем. Огромная красного дерева кровать не выдержала, ей, впрочем, немного было надо, и Фомин со своей напарницей очутился на полу. Они катались по ковру, пыльному и жесткому, но тогда на это никто не обращал внимания. Их траханье походило на состязание, на какую-то разновидность борьбы, и потом они оба заснули на ковре. Фомин считал себя опытным мужчиной, но такого никогда еще с ним не случалось. Да и Ольга, какая бы роль не отводилась ей Замараевым, заметно было, не осталась равнодушной, здесь ошибиться невозможно.
Окончательное заключение экспертов обещали со дня на день, но все откладывалось, и роман с Ольгой Синициной приятно скрашивал ожидание. Никита гулял на широкую ногу, легко тратил деньги. Никогда впоследствии он не пожалел об этом, разве что о том, что мало тратил. Хотя Ольга оказалась… да чего там говорить, у Никиты Фомина на этот счет никогда и не было иллюзий. Хорошо, однако, было ему с Олей Синициной. Праздник жизни немного портил Замараев – он стал проявлять беспокойство, ругал на чем свет стоит экспертов, повторял, что надо ускорить переправку картин на Запад. Видно, он знал что-то, чего не знал Фомин.
Наконец, настал он, этот радостный день. Была уже поздняя осень, похожая на зиму. Как и положено владельцу, Фомин расписался в каких-то документах и получил свои картины с заключением авторитетной комиссии. Под надежной охраной холсты привезли на квартиру. Здесь Никита запер их в сейф, специально приобретенный загодя, и, наконец, отслюнил Павликову четыре без малого миллиона долларов. Тот сдержанно распрощался и укатил со своими охранниками. Вместе с ними уехал и компаньон Замараев. Назавтра был запланирован вылет, были уже куплены билеты до Мюнхена.
Оставшись в квартире вдвоем с Ольгой, Фомин усыпил ее очередной порцией любви. Впрочем, не вполне доверяя этому верному средству, он до того угостил ее коктейлем со снотворным. Оля крепко заснула. Теперь для Фомина настало время действовать очень быстро.
Никита открыл сейф, извлек пейзажи, ставшие уже такими родными, хотя и без грустных березок. Что, если он недооценил Замараева? Тогда, возможно, он видит эти полотна в последний раз. Никита даже вздохнул, так жалко ему стало себя, но расслабляться было некогда, и он сосредоточенно принялся за работу.
Спустя час, надев куртку из грубой серой кожи, с серым же меховым воротником, Никита осторожно вышел на лестничную клетку. Он постоял, прислушиваясь. Вокруг царил полумрак, лампочку Фомин предусмотрительно выкрутил. Сейчас он мысленно похвалил себя за это, но особенно гордиться здесь нечем, тем более, до утра далеко, а всего не предусмотришь…
Осторожно и бесшумно Никита поднялся на самый верх, отворил дверь на чердак. С замком он поработал заранее. Так же, как и с другим замком, от другой двери, к которой он попал, пройдя через чердак. Никем не замеченный, Никита Фомин вышел из углового подъезда и, обогнув строение, оказался на людной улице. Краем глаза он заприметил вдалеке, у своего подъезда подозрительную машину. Она, возможно, и ничем не выделялась бы среди других припаркованных у дома автомобилей, но в ней сидели двое. Да и их, пожалуй, не было бы видно, в салоне было темно, если бы эти двое не курили с полной беспечностью.
Такси домчало Фомина до самого края Москвы. Здесь, у бензозаправки на выезде из города в сторону Питера его уже ждал Жилин. Никита проворно забрался в теплую кабину Жилинского грузовика. Друзья сердечно поздоровались и сразу же, без лишних слов обменялись куртками. У Андрея Жилина была серая куртка с меховым воротником как две капли воды похожая на ту, в которой приехал Фомин.
На прощанье Никита Фомин передал другу скромную пачечку долларов.