Страница 317 из 344
Чем ближе становился Рей-Рой, тем спокойней было на душе. Запустение царило и здесь: редкие малые стада, поодинокие пастушьи палатки, лысые пятна от покинутых стоянок, зола давно погасших костров. Прежде тут стояло огромное войско, его окружали многотоысячные стада и табуны, но теперь орда ушла, а кто остался — скрылся за стенами Рей-Роя. Весь опыт Эрвина говорил: противник слаб. В замке прячется тот, кому не хватает сил для сражения в поле. А слабый Моран будет особенно сговорчив.
— Ты не забыл об орде? — Шептала Тревога, примостившись в седле позади Эрвина. — Батальоны Лиллидея могут окружить и перебить. Тебе плевать на них, да?
Эрвин молчал, альтесса не унималась:
— О, милый, я понимаю, как сладко звучат слова: «Это не моя проблема»! Лиллидей посмел думать, будто он умней тебя. Пускай шаваны всыплют ему перцу!
— Шаваны не догонят его. С ними коровы, волы, телеги. Лиллидей заметит их в дне пути от себя и просто вернется к Холливелу.
— Кстати, милый… — альтесса задумчиво пососала пальчик, — а ты не знаешь, зачем им коровы?
— Для пищи… и для услады слуха мелодичным «муууу».
— Лиллидей в трех днях пути. Это ведь очень близко по степным меркам. Зачем шаваны ведут с собой стада?
— Встретим Морана — спросим…
Сумрак стал таким густым, что десятникам пришлось зажечь факела. Но глаза быка по-прежнему наливались кровью, и Эрвин подумал: надоел уже, спи!
Колонною светлячков северяне выехали на главную дорогу и помчали прямиком к воротам. Как бы ни было темно, Эрвин видел главное: у стен нет никаких вражеских войск. Внезапная атака невозможна, а значит, точно удастся поговорить.
Когда до врат осталось ярдов триста, он заметил дозорного. Одинокий всадник стоял сбоку от главной дороги, и Эрвин отдал приказ:
— Позвать его сюда.
Четверка двинулась к одинокому дозорному. А ганта Гроза сказал с тревожным напряжением в голосе:
— Ворота заперты.
— И что? Они еще не разглядели наши желтые флаги, вот и заперлись.
— Ты не понял меня. Эти врата не закрывались полтора века.
Эрвин даже не стал спорить. Замок закрылся в виду врага — что может быть естественней?
— Ганта, ваш черед. Езжайте первым, скажите, что мы пришли с миром.
Гроза хлестнул коня, вырываясь вперед.
И тогда сбоку раздалось:
— Милоааард!
Эрвин вздрогнул всем телом. Животный страх — вот что было в крике. Отчаянный, дикий ужас. Многие кайры погибли на его глазах — и ни один не кричал вот так.
Леденяя, Эрвин повернул коня. Услыхав такой крик, нельзя остаться в стороне. Можно лишь бежать — или прочь, или навстречу.
— Милоаард! — Орал воин, совсем забывшись от испуга. — Милооорд!
Эрвин мчал туда, рядом Квентин и Обри, и Джемис со Стрельцом.
Орущий кайр стоял лицом к лицу с тем шаванским дозорным. Факел выпал из руки икса, но продолжал гореть на земле. Было видно: дозорный не делает ничего плохого, просто сидит верхом. Но почему-то иксы обомлели от страха, уронив факела, и один все вопит:
— Милооорд!
Джемис с налету хлестнул крикуна кнутом. Вопль затих. Обри поднял свой факел, освещая того шавана. Эрвин осадил коня и взглянул.
Медленно, в несколько вдохов он осознал, на что смотрит. Волосы поднялись дыбом, в груди заледенело, земля зашаталась под ногами.
Всадник не был шаваном. Эрвин видел перед собою Ребекку Литленд. Не живую. Лицо имело цвет высушенной мумии, стеклянные глаза пялились в пустоту. Однако и мертвой она не была. Кожа Ребекки поменяла цвет, но сохранила идеальную гладкость. Рука была занесена, словно для удара, рот приоткрыт в неслышимом крике. Больше того: труп — или не труп — привстал в стременах.
— Проклятые гады, — прорычал Квентин. — Сделали куклу из тела!
Ах, если бы он был прав… Святые боги… Квентин еще не заметил самого худшего. Мертвая — не мертвая — Бекка висела над конем. Она не просто поднялась в стременах, а прыгнула с коня — и замерла в футе над седлом. Никаких веревок, креплений, опор. Труп совершил прыжок и застыл в полете.
Дрожа, как от озноба, Эрвин опустил взгляд. Смотреть в глаза Ребекке стало невозможно. Мучительно казалось, что она — еще там, внутри этого…
Он отвел глаза и увидел коня Ребекки. Животное находилось в том же состоянии. Застывший выцветший не живой не труп.
А рядом…
Идова тьма!
Моран таки остался в Рей-Рое. Вот он, рукой подать. Эрвин так долго не замечал его потому, что Моран лежал. Верней, падал на спину. Его пятки касались грунта, а спина создавала острый угол с землею. Так, будто Морана толкнули, и он стал падать назад, и в футе от земли застыл, превратившись в… это. Как Ребекка. Как лошадь.
Внезапно Обри схватил Эрвина за руку и сдернул с коня. Лишь тогда он услышал крик:
— Тревога! Персты! К бойууу!..
Эрвин упал наземь, а в следующий миг что-то хлестнуло Дождя поперек спины — и разломило надвое. Кровь брызнула из порванного брюха, конь дико заржал, молотя копытами, плюясь багровой пеной.
— Прикрыть милорда! — Крикнул Квентин, поднимая щит.
Щит отрубило вместе с рукой. Вторая плеть попала в шею, и голова Квентина упала за спину, болтаясь на обрывках сухожилий.
Подле Эрвина оказался Стрелец. Пес пополз к ногам немертвого коня, Эрвин последовал за ним. Слепым чутьем оба ощущали: только там спасение. Плеть стегала над их головами. Кто-то хрипел, брызжа кровью. Чья-то плоть рвалась на куски.
— Джемис, Обри, сюда, под коня!
Джемис куда-то пропал, не видать. Вот Обри: размахнулся, далеко зашвырнул свой факел. Должно стать темно, стрелок не сможет целиться. Но слабый свет лился еще откуда-то, и плеть свистнула вновь. Наземь упал мертвец, у Эрвина взорвалось внутри: Джемис!.. Нет, другой, почти незнакомый.
Как они целятся? Откуда свет?.. Проклятый факел, да вот же он, на земле!..