Страница 250 из 344
Размышляя, Мира почесывала жесткую шерстку Брунгильды. Она уже знала от Ворона Короны то, что подтвердил шериф: проповедники действуют с ведома приарха. По этой причине их стоило бы схватить, а их сторонников — разогнать. Но как при Подснежниках, так и теперь Мире не нравилась идея разгона силой. Да и прирост налогов, и убыль мелких преступлений… А впрочем, даже не это главное. «Судить строго, но справедливо, навести порядок твердой рукою» — слова напомнили Мире благословенное время владыки Адриана. Золотые годы порядка и прогресса, крепкая власть, верные и работящие подданные. Проповедники-то на самом деле правы: славно было бы, если б вернулись те годы.
— Мы не станем разгонять толпы, — постановила Минерва. — У проповедников есть законное разрешение за подписью епископа. Есть и священное право, выраженное заповедью: «Позволь иному быть». Прядок в городе не нарушается, а только усиливается. Не вижу причин для применения силы.
— Ваше величество, — нахмурилась мать Алиса, — капитул ведет священную войну против еретиков и бывшего приарха Альмера. Мать Корделия и лорд-канцлер Ориджин рискуют жизнью на полях сражений!
— Я всей душою верю в их скорую победу. Еретики с Перстами будут схвачены, доставлены в столицу и публично казнены. Их судьба послужит уроком всем, кто замышляет недоброе. Но мирная и законная проповедь — не повод для гонений.
Мать Алиса не стала спорить — вероятно, не ощущала за собою всей силы капитула. Мира знала: архиматерь Эллина совсем погрузилась в сумрак, а мать Корделия отбыла в Альмеру, так что капитул, по сути, остался без головы.
Шериф и министр финансов поблагодарили владычицу за верное решение, и все разошлись — кроме дежурных гвардейцев и шута. Менсон приложил ухо к двери, дождался, пока утихнут министерские шаги, и заявил напрямик:
— Если нет ума, собачка не поможет. Хоть гладь, хоть не гладь — в голове не прибавится.
— Ум-то зачем? — Огрызнулась Мира. — Сами сказали: решать надо сердцем!
— Так и сердца не слышу! Где оно? Сееерр-рце!
Менсон нагнулся, чтобы послушать: бьется ли что-то в груди Минервы? Понял, что при этой процедуре ухо его ляжет в совсем неподобающее место. Отдернулся, махнул рукой:
— Решай как знаешь. Дело твое.
Он намылился уходить, и Мира спросила:
— Что вам не нравится? Чем плохо мое решение?
— Ничем.
— Правда?
— Пррравда. Ничем не плохо, ничем не хорошо. Никакое оно. Все равно, что монетку подбросить.
— Что бы вы сделали на моем месте?
Менсон снял с головы колпак и зачем-то потряс перед Мирой.
— Я бы перво-наперво решил для себя главное. Хочу или нет?
— Что — хотите?
— Хочу? Или не хочу? Я-то хотел. А ты?
Еретики в Надежде лишили Бекку Литленд всякого покоя. Третий день она ходила сама не своя, слушала рассеяно, отвечала невпопад, не улыбалась ни одной шутке. Мира вызвала ее на разговор.
— Пожалуйста, расскажи еще раз, чем так плох союз Морана с еретиками?
На этот вопрос Бекка дала ответ быстрый и точный:
— Непобедимостью.
— Пояснишь?
— Шаваны не любят нести потери. Их главная сила — легкая конница, а главная тактика — налететь, обстрелять и отскочить, не получив ответного удара. Имперскую армию спасают от этого прочные доспехи, а также стрелки с длинными луками — они бьют дальше, чем луки шаванов. А теперь вообрази степную конницу с Перстами Вильгельма.
— Персты бьют дальше длинных луков и прожигают доспехи.
— Да. Атаку легкой кавалерии шаванов станет нечем отразить. Они пройдут по центральным землям и выкосят все организованные армии. Потом…
Бекка просто отвела глаза.
— Почему ты думаешь, что Моран поладит с Паулем?
— Он ушел из-под Мелоранжа не солоно хлебавши, не получив ни меня, ни город. Моран жаждет реванша, и, что хуже, жаждут всадники орды. Дай им такое оружие, как Персты, — они ринутся в бой без никаких сомнений.
— И ты думаешь, что можешь это предотвратить?
— Не знаю. Без конца спрашиваю себя, и не нахожу ответа. Я не стала слушать Морана в Мелоранже. Вряд ли теперь он услышит меня. Но шанс-то есть…
Никогда Мира не видела Бекку настолько подавленной. Она принялась утешать:
— Ты не обязана ничего делать. Это вовсе не твоя забота. Есть Ориджин и Церковь Праматерей, они же клялись победить еретиков — пусть и стараются.
— Да, ты права, — ответила Бекка с большой печалью.
— Если меня изберут императрицей, я придумаю, как быть с ордой. А иначе — пускай думает умник, который наденет корону. Не вижу причин упрощать ему жизнь.
— Тоже верно…
— Если корона останется моей, ты, как верный вассал, будешь помогать мне. Но я никогда не прикажу тебе отдаться ненавистному мужчине! Тебе отведена гораздо более важная роль: быть рядом, хвалить меня и вдохновлять на подвиги.
Шутка пропала впустую. Ребекка ответила равнодушно:
— Как прикажешь.
— Тьма! Прошу, отвлекись от этих мыслей! Мир полон рыцарей, офицеров, генералов. Их дело — защищать невинных девушек, вроде нас! А заодно и весь честный люд.
— Истинная правда, так и сказано в вассальной присяге…
— Давай пойдем на прогулку в город! Ты развеешься, очистишь голову.
— Если ты желаешь этого…
Южанка все время отводила глаза. Скверный это был знак.
— Бекка, ты собралась к Морану?
Она долго молчала.
— Не знаю. Все время ищу причин, чтобы не делать этого.
— Это не твоя обязанность. Ты не политик и не воин. Моран — твой враг. Тебя убьют, в конце концов! А если нет, то сделают рабыней!
— Перебрала все эти причины. Ни одна не показалась веской.
— Тьма! Что же тогда веско?! Ты не должна погибнуть! Плевать на Морана и на еретиков. Ты должна жить!
Ребекка покачала головой:
— Ты говоришь, как моя подруга. Но сейчас у тебя вряд ли есть на это право. Прими решение, как владычица.
Решение сердцем, — подумала Мира. В данном случае это очень просто.
— Я велю тебе остаться в Фаунтерре и не рисковать собой. Нарушение приказа буду считать изменой.
Бекка тяжело вздохнула:
— Ваше величество совершает ошибку.
— Это мое право. Исполняй приказ.