Страница 219 из 344
Грузные, как рыцари в броне, «Страж» и «Белый волк» ползли на восток — в те воды, где, якобы, рыскает мифический гуркен. «Морская стрела» спустила половину парусов, чтобы приладиться к неспешному ходу тяжеловесов. Каждый вечер леди Мирей навещала леди Софию, и общение их становилось все теплее.
Дочь королевы не пыталась темнить. Она говорила о себе, своих чувствах, мнениях, взглядах, делилась воспоминаниями и печалями. Но за шаг до действительно ценных открытий она всегда умудрялась отдать слово Софии.
Изящество состояло в том, что Мирей не задавала вопросов — она просто говорила нечто такое, что София не могла удержаться от ответа. Либо поднимала темы, которые нельзя слушать молча. Например, зашла речь о детях. София вела к вопросу о том, как мать может рассориться с дочкой. А Мирей сказала невзначай:
— С дочерью проще… Я всегда боялась иметь сына. Вдруг он окажется белой вороной!
И София не могла не сказать:
— Эрвин — белая ворона, но он — моя гордость.
Если бы Мирей спросила: «А разве не Рихард был истинной гордостью Ориджинов?» — то София распознала бы провокацию и не дала себя сбить. Но Мирей, напротив, кивнула с пониманием:
— Ваша правда, миледи. Я слышала, Эрвин — великий полководец.
И вот тут София должна была ответить. Сама душа ее вскричала:
— Святые боги, да каждый второй Ориджин — великий полководец! Какая тут гордость?.. Эрвин — другой, поймите! Он тонок и чуток, он умеет слушать. У него есть сердце!
— Наверное, именно чуткость делает его хорошим политиком. Улавливая настроения лордов, Эрвин умеет найти нужные слова…
— Да нет же! Я вовсе не о том! Хороший политик, полководец — это совсем неважно. Эрвин — хороший человек! Вот, слушайте…
София вспоминала один пример из жизни, за него цеплялся другой. Цепь уходила далеко в прошлое. София бросала ведро в колодец воспоминаний и черпала светлую тревогу, опасливую радость. Эрвин был болезненным, слабым ребенком. Она никогда не прекращала бояться за него: любая хворь могла забрать малыша. А если не хворь, то наставники, отец, старший брат. Первая Зима не щадила слабых. Любой день мог стать для Эрвина последним. Сын был хрупок, словно свеча на ветру… но он был именно свечой — не камнем или клинком, как остальные.
В те годы София уже обучилась звать себя герцогиней Ориджин, носить лед на лице, широко расправлять грудь с нашитым нетопырем. Но еще слишком хорошо помнила себя ребенком — дочерью светлой, прекрасной Альмеры. И Эрвин был ее сыном — ее кровью, ее душой. Огонек, тлеющий в нем, — это ее, Софии, творение!
А позже оказалось: Иона тоже такова. Куда там великим полководцам и легендарным героям… Тьма сожри, да любая леди Ориджин родила хоть кого-нибудь легендарного. А София смогла произвести на свет двух северян с душою! Два к одному — она обыграла Север!
…И как было не выразить всего этого?!
За неделю переговоров Мирей стала для Софии самым близким человеком, после мужа и детей. Но София пока не узнала ничего истинно ценного. Ни одного из ответов, за которыми послал ее Эрвин.
Шторм не был особенно силен. Легкой и прочной «Морской стреле» вовсе не грозила опасность. Однако спустить шлюпку не представлялось возможным, и леди Мирей осталась ночевать в гостях.
Утром она проснулась раньше Софии и вышла на палубу. Укуталась в плащ, раскурила трубку. Ветер играл с ее волосами, оглаживал стройную фигуру, подбрасывал полы плаща. Мирей не была красавицей, да и юной девой никак ее не назовешь. Но некая сила — романтика тайны, возможно, — заставила матросов утренней вахты переместиться к ней поближе. Мирей не раз уже беседовала с тем или другим моряком. Экипаж симпатизировал ей — хотя бы потому, что она родилась в Поларисе. Потому они здорово удивились, когда Мирей поджала губы и выплюнула слово:
— Погань.
Ларри счел нужным уточнить:
— Миледи, это вы нам?
— Я не ожидала быть услышанной… Но коль вы слышали — значит, вам.
Они озадачились.
— Позвольте, миледи, с чего это вы так? Мы-то к вам со всей душой. О фольтийцах болтаем всякое — но вы-то не фольтийка! Чем мы вас обидели?
— О, что вы! Простите, если приняли на свой счет. Погань — за бортом. Я заметила кое-что, вот и сказала.
Недоразумение рассеялось, наладилась беседа. Спросили: как спалось? Она в ответ: спалось хорошо, а вам-то как? Несладко пришлось в бурю? Матросы: да разве это шторм! Не волны, а колыбель!
Но тут Потомок спросил, внимательно глядя за борт:
— Миледи, а погань-то где? Я ничего не вижу.
— Под нами, — ответила Мирей, — и всюду вокруг. В этих водах живет черный поганец.
Тогда присмотрелись все до единого. Ни черноты, ни поганцев. Обычное море — синяя вода, искристые волны.
— Ага, — сообразил Потомок, — черный поганец — это такой фольтийский дух? Как у шаванов — Странники. Его никто не самом деле не видит, просто верят, что он здесь.
— Увидеть его сложно, — признала Мирей, — но это не дух. Черный поганец — весьма опасный хищник. Да спасут вас боги, если упадете за борт.
— Рыбье брюхо, — буркнул Ларри, — это, значит, еще одно чудовище. Ясно, миледи.
И ушел продолжать свое дело. Другие матросы тоже быстро потеряли интерес, один Потомок остался возле Мирей. Может быть, причиной было колено принцессы, которое то и дело обнажалось стараниями ветра. А может, дело в том, что и сам Потомок — не дурак посочинять небылицы. Так или иначе, он сказал:
— Миледи, у меня к вам есть предложение. Поведайте мне про поганца и других чудовищ, а я вам расскажу, что стало с родом Мириам.
Дочь королевы выпустила колечко дыма, и ветер тут же порвал его в клочья.
— Я не знаток морских чудовищ, но поделюсь с вами тем, что знаю.
Спустя недолгое время боцман Бивень отогнал Потомка от Мирей и занял делом. А вскоре проснулась леди София и пригласила гостью на завтрак. Матросы весь день шутили над Потомком: что, брат, рассказал ей о своей Праматери? И как миледи, заинтересовалась? Сделаешь ей высокородного сыночка?