Экстрасенс разбушевался

— Это грустная история, офицер, — вздохнул я. — В Аргентине нас убеждали, что в Советском Союзе нет преступности. И что же? В первую же неделю в Москве нас с женой обокрали в метро. У меня вытащили бумажник, ей сделали дыру в сумочке. Деньги, паспорта — все забрали, — я экспрессивно замахал руками. — Новые паспорта нам выдали в посольстве Аргентины, там должна быть отметка.

— Меньше ворон нужно было ловить, — буркнул он по-русски и спросил на английском: — Чем вы занимались в СССР?

— Мы с женой врачи, проходили стажировку в вашей клинике. Скли-фо-сов-ски, — выговорил я по слогам.

— Понял, — кивнул он и шлепнул штамп на страницу паспорта.

— У жены будет такой же, — сказал я, указав на стоявшую позади Вику. — Она не говорит по-английски. Не мучьте ее вопросами — жена плохо себя чувствует. Пятый месяц беременности.

— Донт ворри[4], — сказал он и протянул мне паспорт.

Вика получила штамп быстро. Дальше был таможенный контроль. Я предъявил доллары, таможенник их пересчитал и вернул, сделав отметку в декларации.

— Русские рубли? — спросил на корявом английском.

Я хлопнул себя по лбу и извлек из кармана несколько смятых купюр.

— За границу вывозить нельзя, — сказал он.

— Айн момент! — попросил я. Оглянувшись, обнаружил неподалеку ряд стульев, подошел и выложил деньги на сиденье. — Ай хэв ноу рублс, — объявил, вернувшись к таможеннику.

— Проходите! — улыбнулся он, протянув мне декларацию.

Я отошел в сторонку, подождал Вику. Денег у нее было, и таможенник пропустил ее без вопросов. Выглядела любимая неважно: бледное лицо, неуверенная походка. Прохождение границы далось ей нелегко. Хорошо, что перед этим я велел жене расстегнуть шубку. Выпирающий живот стал заметен, потому и не стали придираться. Будь иначе, непременно насторожились бы. У пограничников взгляд наметанный.

— Чуть не сказала пограничнику: «Но компрендо», — шепнула Вика, взяв меня под руку. — Он спросил: «Синьора Гомес?» Спохватилась в последний момент и ответила: «Йес!»

Меня тоже потряхивало. Я взял Вику за руку и отвел в валютный бар. Наплевав на цены, заказал ей бокал вина, а себе — армянский коньяк. Выпили, я выкурил сигарету. Здесь пока еще можно курить — как в аэропортах, так и в самолетах.

Объявили посадку. Пассажиры первого класса шли на нее первыми. Мы предъявили билеты стюардессе и вошли в «Боинг». Вторая бортпроводница проводила нас к местам в начале салона, помогла снять Вике шубку. Я стащил с себя дубленку, после чего мы заняли удобные сиденья перед столиком. Стали ждать. Обернувшись, я видел, как салон заполняется пассажирами. Побыстрей бы! Время тянулось медленно. Наконец, все расселись, и по громкой связи прозвучало приветствие командира корабля. Зашумели двигатели «боинга», самолет стал выруливать на взлетную полосу. Разгон, и земля ушла вниз.

— Все позади? — шепнула Вика мне на ухо.

— Да, любимая, — ответил я громко. — Можешь говорить по-русски, не стесняясь. Границу мы пересекли, это немецкий самолет, территория иностранного государства. Нам ничего не грозит.

Я ошибся…

Это случилось спустя час после взлета. По салону внезапно забегали стюардессы. Они что-то спрашивали у пассажиров. Я различил слово «доктор».

— Подожди меня! — сказал Вике и отправился на шум. Подойдя ближе, разглядел неприятную картину. В кресле, скрючившись и прижав руки к животу, сидел мужчина лет сорока. Бледное лицо, капли пота на лбу. Он стонал. Вокруг бестолково суетились стюардессы. Над мужчиной склонился подошедший пассажир лет шестидесяти. Я увидел розовую лысину в обрамлении коротко остриженных седых волос. Старик что-то спросил у больного по-немецки, выслушал ответ и покачал головой.

— Приступ язвенной болезни, возможно, прободение, — объявил, распрямляясь. — Нужно возвращаться в Москву. Ему, — он указал на больного, — потребуется операция.

Этого только не хватало! Бэк ин юэсэса[5]?

— Погодите! — я оттер стюардесс от кресла и склонился над больным. — Сейчас все пройдет.

Я положил руку на живот мужчины поверх его ладоней. Еще подходя, рассмотрел проблему. Точно язва, да еще большая. Только прободения нет. Небольшой посыл, и изъявленная стенка желудка стала зарастать. Восстановить слизистую… Вот теперь все. Пациент убрал руки с живота и изумленно посмотрел на меня.

— Не болит, — сказал по-немецки.

— И не будет, — улыбнулся я. — Язвы больше нет. Только впредь следите за желудком, посещайте врача. Нельзя столь беспечно относиться к здоровью.

— Не говорите чепухи! — возмутился стоявший рядом лысый старикан. — Невозможно зарастить язву наложением руки. Я доктор медицинских наук, профессор, четверть века служу в клинике «Шарите» в Берлине.

Ага, той самой, где лечили Навального. А еще Ющенко. У обоих обнаружили с-с-страшное отравление. На молекулах яда была надпись: «От Петрова и Боширова с любовью». На английском…

— Это невозможно! — заключил профессор.

— А спросите у него, — предложил я, указав на излеченного пациента. — Нет причины возвращаться, — объявил стюардессам. — Летим дальше.

Они заулыбались. Старикан, что-то сердито ворча, стал обследовать бывшего больного, я вернулся к жене. Рассказал ей о случившемся. Тем временем стюардессы стали разносить ужин. Водрузив на наш стол подносы с едой, поставили бокалы и бутылку шампанского в ведерке льдом. А еще — бутылку армянского коньяка. Нифига себе кормят в первом классе!

— Это от капитана корабля, — приземлила меня стюардесса. — За то, что помогли больному пассажиру.

И еще «боингу» не пришлось возвращаться. Это дополнительные расходы. Немцы считать деньги умеют.

— Данке! — ответил я.

Не успел разлить, как явился лысый старикан.

— Меня зовут Пауль Майер, — сказал, встав у столика. — Мы могли бы поговорить?

— Присаживайтесь! — я указал на свободные кресла напротив — других желающих купить билеты в первый класс за валюту не нашлось. Подождал, пока Майер устроится и представился в свою очередь: — Михаил Мурашко, целитель. Это моя жена Виктория, врач-терапевт.

— Вы русские? — поднял он бровь.