Страница 25 из 67
Слишком тонкая грань, слишком широкая постель, слишком холодно у стены… Мне хочется придвинуться вплотную к Максиму — от него просто пышет огнем, а я хочу этого огня рядом и внутри. Тяну его за руку, поворачивая к себе лицом, и теряюсь. Становится страшно что-то начинать, зная, чем это может обернуться. Поцеловав в губы, прижимаюсь спиной к его груди и жмурюсь, когда он меня обнимает, закутав в одеяло по самый нос.
— Спокойной ночи, Еля.
— Спокойной ночи, Макс.
Я даже закрываю глаза, только все равно не могу уснуть. И Макс тоже не спит — чувствую по его дыханию, что скорее всего так же просто лежит с закрытыми глазами и варит в своей голове мысли о происходящем. Его ладонь, лежащая у меня под грудью, словно индикатор: пальцы вздрагивают, когда я делаю вдох и прижимаюсь к ним, а потом, на выдохе, расслабляются. Напористый мальчик не знает что со мной делать, а я не знаю стоит ли говорить ему правду или лучше промолчать. Ловлю его пальцы на вдохе и прижимаю к майке на животе — глупая попытка намекнуть, хотя с такими намеками проще вообще ничего не делать. Пьянит. Так приятно бьёт в голову от одного прикосновения, но мне его мало. Я задираю край майки и прижимаю руку Макса уже ниже. Туда, где прячется наша с ним кроха. Держу так несколько секунд и отпускаю, чтобы он решился сам. Если захочет продолжения, я буду только рада — в теле каждая клеточка сходит с ума от того насколько мы близко. Я сама схожу с ума рядом с Максом, но он продолжает держать ладонь, не сдвигая ее ни на миллиметр. Дышит в затылок и скрипит зубами, злясть, что не может контролировать свое тело. Оно тоже сходит с ума, тянется ко мне, колошматит в спину частыми ударами сердца, будто со всей дури кулаком стучат в закрытую дверь. Глупый, ну же… Хотя бы намекни, и я повернусь к тебе, я сама хочу повернуться и снова почувствовать твои губы. Только они касаются моих волос и шепчут что-то неслышное. Я не могу разобрать ни слова, лишь звучащее чуть громче "Еля". Вслушиваюсь, пытаюсь догадаться, что он мне хочет, но боится, сказать и не могу. И развернуться сама не могу — так испарится ладонь, накрывающая своим теплом мое самое ценное.
— Макс, — зову и силой возвращаю взметнувшуюся ладонь обратно. — Почему ты не можешь меня забыть?
— Я не хочу забывать тебя, Еля. Я не смогу забыть. А ты? Почему осталась?
— Тебе нужно поспать.
— И только?
— Нет. Не знаю, — все же разворачиваюсь и первой тянусь к его губам, но Макс отстраняется и мотает головой:
— Я уже отдал свою душу за один поцелуй, а потроха столько не стоят, Еля. Тем более мои. Без тебя я кусок мяса, у которого нет смысла в жизни. Уйди от него, и я стану твоему ребенку лучшим отцом на свете. Меня хватит. Просто не уходи от меня, Еля. Я никого не просил остаться и уже не попрошу. Ты единственная, с кем я хочу быть, ради кого я хочу жить.
Дрожащими пальцами нахожу его губы, черчу по ним, лаская только за то, что они могут говорить так, что к глазам подступают слезы. Глупый мальчишка, не говори так, пожалуйста. Я же верю тебе. Каждому слову верю безоговорочно и беззаветно. Но так нельзя. Так не бывает. У меня не может быть так.
— Спокойной ночи, Максим.
— Спокойной ночи, Еля.
Лбом прижимаюсь к его шее и целую ее сквозь слезы, текущие по щекам. Спи, мой глупенький мальчик. Тебе очень нужно выспаться, а я хочу, чтобы ты сегодня поспал.
17
На часах практически полдень, я просыпаюсь выспавшаяся до состояния "ещё пять минуточек и можно до Китая пешком". Голова на животе у Макса, будто он моя подушка, а перед глазами под тканью трусов дыбится то, чего не дождалась от него вчера. Утренний стояк — неконтролируемая шутка природы над всем мужским населением, но завораживающая и притягивающая к себе взгляд. Мой. И сейчас, когда он находится так близко, особенно. Я не знаю каким образом умудрилась так ворочаться ночью, что оказалась именно в таком положении, не знаю что конкретно мной движет, но осторожно оттягиваю резинку, выпуская проснувшийся член “подышать”. И еще покапать мне на нервы своей пульсацией. Я, как воровка наконец-то добравшаяся до самого заветного куша, не могу отвести глаз, хочу прикоснуться и боюсь, что сработает сигнализация — Макс проснется, обязательно проснется, а объяснять ему свой внезапный исследовательский интерес мне не хочется. Как и то, чтобы он проснулся в ближайшие пять минут. Лучше десять. Чтобы насмотреться всласть и немного успокоиться. Главное не шевелиться и ничего не трогать, а хочется. Буквально до зубовного скрежета хочется. И чем больше смотрю, тем сильнее прихватывает горло и сводит внизу живота. Странно, что вид члена Рокотова не вызывал ничего даже близко похожего. Есть и есть — ничего выдающегося или имеющего “художественную” ценность. А здесь… Появившаяся идиотская мысль, что мой идеальный член может быть только таким, окончательно формируется и крепнет с ужасающей скоростью, а маленький потоп даже не думает прекращаться. Еще немного и можно открывать мини-заводик смазочных материалов. Смешно и грустно одновременно. Вроде бы я взрослая и незамужняя женщина, а чувствую себя какой-то старой перечницей, осуждающей все кроме секса с мужем. Да и мужа, если он решит предложить что-то кроме миссионерской позы. Однозначно, да. Мой идеальный член может быть только таким. Я все же прикидываю его длину в сравнении с пальцами и давлюсь от хохота, что, будь моя воля, отлила бы точную копию и поставила ее на столике на самом видном месте, чтобы побесить Рокотова наглядным примером того, почему не хочу его к себе подпускать и придумываю все новые отмазки. Ведь не хочу? Нет. С ним мне и близко не будет так крышесносно, как с Максом. С Борей я та самая перечница. В тридцать два. А с Максом Еля. Двадцать с хвостиком опыта лет и идиотским желанием разбудить своего мальчика окончательно, но так, чтобы не сразу… О'кей? Ну же, Еля. Ты сама этого хочешь. Да!
Дурость на грани фантастики — я стягиваю трусы с Макса ниже по миллиметру и рычу от злости, когда он начинает ворочаться и чуть не рушит мой план. А у меня он крайне прост и прозаичен. Майку я скину сразу, как окажусь сверху и ты проснешься с самым лучшим видом на всей планете — я видела, как ты смотришь на мою грудь, помню как твои губы ее ласкали. Спать! Спать! Хороший мальчик. Больно не будет. Будет очень приятно. И тебе, и мне. Мы оба хотим одного и того же, так почему нет? Спи, соня. Спи крепче. Отпихнув подальше мешающееся одеяло, осторожно поднимаюсь и перекидываю ногу через спящего Макса. Майку долой, да здравствует сумасшествие! Меня буквально колотит от предвкушения, а сердце готово выпрыгнуть наружу, когда одним движением направляю член в себя и опускаюсь на него. Да! Да! Да! Он входит в меня как раскаленный нож в масло. Сразу и до конца, чтобы перед глазами вспыхнули звездочки, за которыми больше угадываю, чем вижу, недоуменное лицо Макса и его резко проснувшийся взгляд.
— С добрым утром, — поднимаюсь чуть выше и обрушиваюсь на него, не давая вывернуться или отстраниться. — Только дернись, — снова чуть вверх и резко вниз. Я даже не представляла насколько истосковалась по этим ощущениям запретного и от того безумно сладкого и пьянящего голову. — Будь хорошим мальчиком и скажи:” С добрым утром, Еля”.
— С добрым утром, Еля.
Его голос хриплый ото сна и того, что я вытворяю, звучит лучшей музыкой для моих ушей, а ладони, накрывшие грудь, только подстегивают продолжать, сжимаясь в такт движений. Как же я соскучилась по тебе, мой глупенький мальчик. Вскрикиваю от слишком резкой смены позиции и смеюсь, обвивая ногами бедра Макса. Он все же срывается со своих стопоров и теперь мне приходится принимать навязываемый ритм. Тягуче-медленный, выматывающий нервы и срывающий первые стоны наслаждения. Я кусаю губы и плечо Макса, чтобы не перепугать соседей своими криками, но они все же рвутся из горла вперемешку с подстегивающим:”Еще! Хочу больше, тебя хочу больше, отдай мне всего себя!" Недовольно дергаю ногой, когда он замирает и смеюсь, услышав виноватое: