Страница 25 из 32
– Я забрал их у воды, майор! Теперь они здесь! Продолжают сражаться и умирать. Взгляни на это последний раз!
Мыслеформа была настолько сильной, что увидел и Глеб. Дуэль двух паранормалов прошлого века. Скрученные пальцы пилота Королевских военно-воздушных сил Австралии. Пену в уголках рта унтер-офицера. Две столкнувшиеся стихии, два энергетических потока, извергнутых разумом противников. Немец атаковал первым, но гого (ответный удар) австралийца не уступал в силе.
Глеб не видел в этом сражении ничего прекрасного. Лишь бессмысленность, облачённую в бессмысленность. И восхищение этой матрёшкой разрушений, которая овладела сердцами старшего и человека в капюшоне.
Бессмысленно, особенно в свете того, что паранормалов в те времена не использовали по назначению – о них попросту не знали; ещё не были созданы ни Группа, ни Zentrale, ни что-там-у-них-в-Британии…
Бессмысленно…
Мысль показалась правильной, яркой, способной разорвать замкнутый круг копирования смерти. Она подняла Глеба на ноги и поставила между нусами, лицом к старшему. Надо было остановить его, дать уйти человеку в капюшоне.
Глеб сконцентрировался на полубезумных глазах майора, постарался мыслить направленно, как учили на тестах.
«Бессмысленно. Всё уже было раньше. Копия. Обманчивая красота», – транслировал он.
«Отпустите его. Он уже мёртв. Мертвецы в голове. Холодная вода».
Рот старшего левобоко пополз вверх.
Глеб почувствовал проблеск согласия, словно в голове майора вскрылась рана, и гной уносил напряжение и яд, но… не кончался.
А выплеснулся – прямо в рассудок Глеба. Горячим, ярким, жёлто-зелёным.
Глеб вскрикнул, сдавил виски ладонями, страшно выгнулся назад. Его тело дико хрустнуло. Изо рта выплеснулся фонтанчик крови.
– Уйди! – закричал без слов старший. Не просьба… возможно, попытка обмануть себя, улыбку дочери, оправдать, заглушить. Майор жаждал дуэли не меньше, чем человек в капюшоне.
Кожа рвалась багровыми полосами, сухожилия отслаивались от костей, мускулы натягивались и лопались. Глеба словно сломали через колено, но он продолжал висеть в воздухе, скребя по полу носками ботинок.
А потом стало жарко и бело – и больше никак.
Яд чужих мыслей вскипятил мозг, давление алого пара разломило череп на фрагменты – треугольный осколок вспорол кожу под правым глазом, цветом свернувшегося молока.
Лоб младшего ударился об асфальт. Сердце остановилось. По костям и позвоночному столбу прошлось чёрное землетрясение.
Глеб рухнул, и его встретила и приняла тяжёлая вода.
Дуэлянты мысленно шагнули друг к другу в старом туннеле под Эльбой.
Перила выщербленной лестницы
– Мне нельзя, – сказала она.
– Ой, а кто это нам запретил? – поинтересовался он дурашливо. Его пальцы замерли под резинкой её трусиков.
– Матушка Природа. Потерпи пару дней.
Олег погладил Олю по животу, поцеловал в плечо, откатился на свою половину кровати. По потолку проползли серые полосы – во двор свернула машина.
Он не сильно расстроился из-за несвоевременного каприза матушки Природы. Теперь, перед сном, мог спокойно подумать о том, что его волновало весь день и, похоже, не отпустит…
– Я в пятницу уезжаю.
– Куда? – сонно спросила Оля, и её голос с трещиной-хрипотцой всё-таки заставил его пожалеть о несостоявшемся сексе – снять напряжение не помешало бы: не думать о письме, о прошлом…
Она ведь тоже оттуда, неожиданно подумал Олег, из их прошлого. Белокурая, весёлая, воздушная Олька, с которой недолго встречался Стас, танцевали Жека и Игорёк, о которой мечтал Олег… Она нравилась им всем – четырём друзьям, их компании, банде.
– В Брест, – сказал Олег, – в «Оверлук».
Глаза привыкли к темноте. Оля перевернулась на другой бок. Её лицо лежало на подушке красивым овалом, светлая прядь спадала на пухлые, словно искусанные губы… и никуда не делась её лёгкость, её неисчерпаемая юность. Он встретил Олю спустя десять лет и не смог отпустить. А ведь раньше они с ней даже не целовались…
– Ты шутишь? – спросила Оля без надежды на положительный ответ. – Его, наверное, давно снесли.
– Не снесли. А выкупили и достроили. Я погуглил.
– «Оверлук»? Тот самый?
– Ага.
Оля села, зажгла бра и подтянула острые коленки к груди, разглядывая напедикюренные пальчики.
– Рассказывай, – сказала она. Словно ждала сказку на ночь. Тёмную историю.
– На «мыло» письмо пришло. – Он сел рядом с ней и тоже обхватил колени руками. Оля толкнула его плечом. – От кого-то из парней.
– Жека?
Олег обрадовался, что она вспомнила первым Жеку, а не Стаса. Конечно, у Оли со Стасом было не очень серьёзно, не так, как хотел Стас, до самого главного не дошло, но всё-таки… Олег был уверен, что Оля любила Стаса – тогда…
– Не знаю. Может и он. Письмо не подписано. А название ящика… сейчас….
Он взял с тумбочки телефон, открыл письмо и показал. [email protected]
Оля прочитала, а затем перечитала. Олег следил за её лицом.
– Хм. А если это шутка?
– Тогда посмеюсь и возьму такси до вокзала.
– Ты на письмо отвечал?
– Само собой.
– И что?
– Тишина.
– Но всё равно поедешь?
Олег кивнул.
– Я с тобой.
– Нет, – вырвалось у него.
– Почему?
– Потому…
– Хорошо, – помогла ему Оля, – хорошо.
Понятливая. Тёплая. Желанная. Осязаемый призрак прошлого.
Её рука зашарила по внутренней стороне его бедра.
– Хочешь, я ручкой?
Он закрыл глаза и утвердительно промычал.
Почему он не хотел, чтобы она ехала с ним?
Из-за Стаса?
Или потому что один из его друзей умер тринадцать лет назад?
Умер и возвратился.
Это практически не имело значения, потому что ничего не изменилось. Потому что они были вместе. Молодые и настоящие. Почти всесильные в своей дружбе, почти дикие в её обнажающихся трещинах.
Они были лучшими друзьями. Которые раз и навсегда. Которые с самого начала. Которые уже никто – огрызки людей, – когда всё кончается. Но, естественно, не понимали этого тогда. Не каждое из условий.
Они просто жили.
Даже после того, как один из них ушёл и вернулся.
В поезде до Бреста Олег перечитал письмо с ящика [email protected]:
«Приезжай. Соберётся всё каре. Встретимся в вестибюле Оверлука».
И никакой даты и времени. Просто приезжай.
Каре. Так они называли свою банду. Четыре одинаковые карты. Четыре друга.
Он попытался вспомнить строки стихотворения Бродского, которые когда-то привязал к потерянной дружбе, к навалившемуся одиночеству, но не смог правильно выстроить слова. Пришлось лезть в телефон:
За шторкой чувствовалось угасающее солнце. Олег убрал шторку. В окне прополз зелёный с жёлтой полосой бок тепловоза, открытые вагоны с углём и дровами. Посыпались окраины Минска. Кирпичные склады с синими крышами, гниющие под навесом деревянные поддоны, щётки вентиляционных труб, цистерны.
Он следил взглядом за высоковольтным проводом, считал ворон. Одна. Через столб – две. На следующем пролёте – четыре. Потом восемь. Геометрическая прогрессия какая-то…
Пожилой сосед напротив рассказывал краснощёкой женщине о качественной белорусской обуви, даже расшнуровал ботинок и продемонстрировал.
Олег улыбнулся и закрыл глаза.
На боковушке кашляла чеченка (чеченцы пёрли через Брест в Польшу – их возвращали, а они снова) в чёрном платке, сплёвывала в ведёрко из-под майонеза. В проходе гомонили её отпрыски, два пацанёнка в спортивных костюмах и шапочках «адидас».