Страница 14 из 32
Перед глазами плыло. Стёкла противогаза запотели. Солдат почти не мог разобрать того, что происходит в камере, но, судя по крикам, подопытные бешено сопротивлялись.
Раздался выстрел. Следом крик: «Они нужны живыми!»
Верните им, незакончено подумал солдат.
Каким-то чудом его спина нашла дверной проём, провалилась в спасительный прямоугольник, каблук зацепился за порог, и солдат выпал из уродливого жёлчно-пряного ада в «приёмный покой»…
– Носатый потерял двоих. – «Носатым» Фабиш называл командира. – Одному перегрызли горло, второму откусили яички…
– Что? – опешил Гур.
– То самое.
За матовым стеклом мелькали тени. Гур понял, что находится в одной из больничных палат комплекса, куда помещали пострадавших испытуемых (конечно, если сам эксперимент изначально не предполагал травмы или смерть – для таких исследований годились приговорённые к высшей мере).
– Что с объектами?
Фабиш бросил окурок на пол и растоптал.
– Четвёртого разобрали на куски свои же после того, как залепили окна. Третьего застрелили. Первый умер в приёмном покое от потери крови – когда вытаскивали, наступили на селезёнку… Ему вкололи успокаивающее, но морфин его не брал… десятикратная доза… а, как тебе? А как он вырывался! Зверьё раненое так не дерётся… Саверюхину руку сломали, а, может, и пару рёбер… А его сердце…
– Саверюхина?
– Да нет. Первого. Оно не билось две или три минуты, а он всё равно брыкался, повторял одно и то же… три минуты… Да у него крови меньше, чем воздуха, в сосудах было!..
Гур поскрёб языком пересохшее нёбо.
– Что он повторял?
– Что, что… – Фабиш отвёл глаза. – «Ещё» он повторял. «Ещё, ещё, ещё, ещё» – как заведённый.
Фабиш то и дело посматривал на желтоватое пятно коридора за толстым стеклом двери. Он пришёл меня навестить, подумал Гур, а потом… потом запрёт дверь с той стороны, а я останусь здесь. Он знал, что это не так, но червяк страха уже ползал внутри грудной клетки.
– Остальных, второго и пятого, связали. – Фабиш кивнул на стену: – Сейчас оперируют.
– Сколько я провалялся? – спросил Гур.
– До-олго. Даже завидно. На хрена такое видеть.
В стекло постучали. Фабиш без объяснений выскочил за дверь.
Гур опустил взгляд на разлетевшиеся по полу осколки капсулы. Потом посмотрел на дверь. Он действительно слышал щелчок?
Он сглотнул и медленно поднялся с койки. В ногах и руках ощущалось покалывающее онемение, сознание путалось.
Одноместная палата-камера вмещала лишь койку с привинченной к полу тумбочкой, до двери – каких-то два метра… которые показались Гуру ужасно длинными. Он положил вспотевшую ладонь на ручку и замер.
Заперто, мысленно предупредил себя доктор и повернул ручку.
Дверь открылась в широкий больничный коридор.
Сердце безмолвно надсаживалось в груди. Гур вышел из палаты.
В конце коридора, слева от двустворчатых дверей в операционную, курили две медсестры. Белые, заляпанные красным халаты, повязки и шапочки. Разве что перчатки сняли.
Гур сделал несколько ватных шажков и опустился на лавку. От белизны стен рябило в глазах. Сизые, почти невидимые клочки сигаретного дыма щекотали горло.
– Он улыбнулся, ты видела, он мне улыбнулся… – говорила крупная медсестра с выбившейся из-под шапочки русой прядью. – Вот прямо в глаза посмотрел и улыбнулся.
– Жутко, – отвечала вторая, статная, бледная. – Да как он вообще жив-то остался?
– И не говори. Ведь по живому резали…
– Пять часов без анестезии, пока назад всё запихали… а ещё улыбается…
– А что тот немой написал, видела? Когда бумажку с ручкой попросил?
Немой, подумал Гур. Значит, объект № 2.
– Не видела, но Басов шепнул…
– И?
Гур напряг слух. Медсёстры ни разу не взглянули на него, словно из палаты выбрался не человек, а призрак.
– Немой написал… – Статная да бледная глубоко затянулась, пустила дым в потолок. – «Продолжайте резать».
Потолочные лампы погасли.
Свет падал лишь через косые прутья, перекрещенные на окне коридорной стороны вагона. Полусидя на багажной полке арестантского купе, Гур пялился в слепое обрешёченное оконце. Со скрежетом скользнула по направляющим железная рама – закрыли дверь. Слева стонала старуха. Купе шевелилось, тяжело дышало, кашляло. Зечки (в основном старухи) перемешались с вещами. Каждый кубический дециметр воздуха между головами, плечами и ногами заполнен, использован. Не люди, а уложенные трупы.
– Как вам не стыдно! – раздалось со средней полки. – Нельзя так людей везти! Это же матери ваши!
Конвоир подошёл к решётке. Гур смотрел на него сверху вниз.
– В карцер троих могу, – сказал конвоир.
– Так сажай! Поспят хоть!
Конвоир нащупал на поясе связку ключей и…
…закрыл дверь центральной камеры.
Командир поднял руку. От «приёмного покоя» его отделяло десятисантиметровое стекло.
– Пустить газ, – сказал профессор Хасанов.
Гур протёр глаза. Он не спал больше суток – реальность играла с ним в дурную игру: путала, затемняла, ускользала.
Объекты № 2 и № 5 вернули в Храм Бессонницы. Операции прошли тяжело. Испытуемые бились в ремнях, почти не реагировали на анестетик, просили включить стимулирующий газ. Сломанные в борьбе или усилием мышц кости, разорванные сухожилия, увеличенный (в три раза от нормы) уровень кислорода в крови. Внутренние органы вправляли в брюшную полость без анестезии. Успокоить безумцев смогли лишь заверения о скорой подаче газа. Пока снимали электроэнцефалограмму, объекты лежали с приподнятыми над подушкой головами и часто моргали. ЭЭГ показала промежутки пустоты, словно мозг испытуемых на какое-то время умирал, снова и снова.
При каждом заключённом в камере осталось по доктору. Басов и Мгеладзе – из второй смены. Командир загнал их туда под дулом револьвера. Остался внутри и сам. Электроэнцефалографы установили возле кроватей.
Комиссия жадно – испуг пополам с любопытством – вглядывалась в смотровое окно.
– Это не люди, – прошептал Фабиш. – Уже нет.
Гур сонно кивнул.
Там, в другом мире, командир навис над кроватью с объектом № 5.
– Зачем вы сделали это с собой? Отвечай!
– Нам нельзя засыпать. Вам нельзя засыпать. Когда вы спите – вы забываете.
– Кто вы такие? Кто вы на самом деле? Я должен знать!
Из глаз подопытного глянуло нечто закостенелое, безразличное ко всему живому и от этого истинно опасное – проглотит, не заметит. Существо на кровати улыбнулось.
– Видишь, ты забыл, – бесцветно произнесло оно. – Так быстро.
– Забыл – что? Отвечай!
– Мы – это безумие, серое, бесконечно длинное. Оно прячется в вашем разуме, ищет выход. Не противься своей животной глубине, человек. Мы – то, чего вы боитесь, от чего бежите каждую ночь, что стараетесь усыпить, скрыть, сгноить в камерах сознания. – Тварь хрипло, злорадно засмеялась. – Мы – это вы!
Командир отшатнулся от этого крика, будто ему в лицо угодил ядовитый плевок.
– Мы – это вы!
В этот момент доктор Мгеладзе выхватил из открытой кобуры энкавэдэшника наган и выстрелил командиру в живот. Глаза Мгеладзе были пусты, выжжены, лицо неподвижно. Командир сполз по стеклу.
– Нет… – выдохнул динамик: то ли ответ существу, то ли отрицание подступившей смерти.
Гур зажмурился до чёрных вспышек. Открыл глаза.
Бросившийся к двери солдат схватил маховик, но открывать не стал – замер, словно игрушка с закончившимся заводом. Ждал приказа.
Подняв руки и мотая головой, Басов вжался в угол камеры. Губы доктора мелко дрожали, лицо выражало мольбу.
Мгеладзе перевёл пистолет на кровать с объектом № 2, которому удалось вызволить правую руку и засунуть пальцы под веки, и снова нажал на спусковой крючок. Револьвер харкнул красной вспышкой. Над грудью немого взметнулся скупой фонтанчик крови, тело дёрнулось в ремнях, отвечая на предсмертное напряжение, и обмякло. Мгеладзе прицелился в объект № 5.