Страница 2 из 11
Для большей убедительности я обнимаю себя руками, слегка сгибаюсь, наклоняясь вперед.
– Муж остановился здесь только потому что я попросила. Мне показалось, началось кровотечение. Это… это все по моей вине. Понимаете?
Я изображаю слабое подобие улыбки. В конце концов, женщина в таком состоянии не может улыбаться, растягивая губы чуть не до ушей.
– Мадам, не знаю как у вас в Италии, но в Америке, откуда я родом, правила нарушать нельзя. Подобным образом вы подвергаете опасности не только себя, но и других участников дорожного движения. Понимаю, что у вас своя ситуация, но почему остальные должны от этого страдать?
– Мы спешим, правда, – тихо проговариваю я, осознавая, что от волнения немеет и заплетается язык. – Я уже теряла ребенка. Я не хочу, чтобы это снова повторилось, пока мы будем дожидаться полицию.
– Можете не дожидаться их, – мужчина посмеивается. – Я сам дождусь и сообщу им номер вашего автомобиля.
– Пожалуйста, я…
– Значит, вы не отмените вызов? – уточняет Чертков, перебивая меня, причем демонстративно на итальянском языке.
– Нет, конечно, – американец закатывает глаза. – И вообще, приятель, ты мог бы быть приветливее, как твоя жена. Раз уж я обращаюсь к тебе по-английски, мог бы ответить…
Завершить фразу он не успевает.
Чертков открывает дверь. Так резко, что мужчина отлетает в сторону, не удержав равновесия. Вскрикивает, стонет, бормочет что-то неразборчивое.
Чертков выходит из авто, хватает его, оттаскивает куда-то во тьму, уводит вне поля моего зрения.
Удар. Удар. Хруст костей.
Я зажмуриваюсь. Отворачиваюсь в другую сторону. Я ничего не вижу. Но все равно инстинкт срабатывает.
Я не хочу видеть. Не хочу знать. Хотя что это поменяет? Ничего. Ровным счетом ничего.
Я слышу как открывается багажник. Что-то отправляется внутрь. Авто пружинит под тяжестью дополнительного веса. Багажник снова закрывается.
Чертков возвращается обратно, заводит двигатель.
Я вглядываюсь в него, изучаю мускулистые руки. Я не вижу крови.
– Ты убил его?
Он ничего не отвечает. Мы движемся в ночь в полной тишине. Говорит только автомобиль. Звук мотора, звук колес. Вот единственный ответ, который я получаю.
– Что это за история с ребенком?
Я не сразу понимаю, к чему он клонит. Приходится напрячь память и сосредоточиться.
– Нет никакой истории, – говорю медленно. – Я пыталась сделать так, чтобы он отвязался от нас по-хорошему, без лишних вопросов.
– Слишком много объяснений, – замечает он.
– Ну как есть, – фыркаю.
– Отвечай на вопрос.
– Что? – бросаю недовольно. – Я уже ответила.
– Что за ребенок? – мрачно повторяет Чертков.
И только тут до меня доходит.
Боже. Неужели он полагает, я была беременна от него и потеряла его ребенка?
– Я все выдумала, – сглатываю. – Не было никакого ребенка.
Чертков бросает на меня короткий взгляд исподлобья.
– Я бы сказала тебе, если бы… Черт, у меня просто была задержка, но с учетом моего состояния здоровья это и не сюрприз. Вряд ли я когда-нибудь смогу забеременеть и выносить ребенка.
– Ты как будто сожалеешь, – криво усмехается он.
– А ты бы не сожалел, если бы понял, что у тебя никогда не будет детей?
– Мы не из тех, кому стоило бы заводить детей.
– Мы? – почему-то до ужаса больно это произносить.
– Думаешь, мы могли быть хорошими родителями?
– Я не думаю о том, чего никогда не будет, – выдаю с горечью.
Снова воцаряется тишина.
Мы.
Это слово эхом отдает у меня в голове. И в душе. В сердце. В биении пульса.
Мы.
Это режет меня ржавым лезвием ножа. Проходит по венам, полосует, методично вспарывает каждый участок тела.
Мы.
Господи.
Этого не будет никогда.
Ничего не будет.
И шанс не просто упущен или потерян. Шанса вообще не было. Ни в одной Вселенной.
Мы обречены.
Точка.
– Я не думаю ни о чем, – заявляю неожиданно холодно. – Но это не запрещает мне тебя любить.
– Что? – спрашивает обманчиво мягко.
– Что слышал.
Взгляд Черткова как удар прямо в грудь.
– Повтори, – требует ледяным тоном. – Скажи это снова.
– Я люблю тебя! – выплевываю это признание ему в лицо. – Разве не ясно?
Он молчит. Только скорость нарастает, да так что у меня уши закладывает.
– Иначе бы зачем я за тобой пошла? – продолжаю гневно. – Я когда эту новость про твою смерть увидела, я сама умерла. В тот же момент. Я пола под ногами не ощущала. Ничего не ощущала. А потом обернулась и ожила. В твоих глазах.
– Как поэтично, – презрительно хмыкает.
Резко сворачивает на обочину и тормозит. И если бы не ремень безопасности, я бы через окно наружу вылетела.
Чертков выходит сам, а потом открывает мою дверь, отстегивает ремень и буквально выволакивает меня на улицу, тянет за собой, дальше и дальше.
Вид открывается завораживающий. Я даже забываю бояться. Во-первых, картина действительно впечатляющая: весь город как на ладони у подножия пропасти, переливается мириадами огней, и сияющие автотрасы как жилы в едином организме. Во-вторых, Чертков держит меня за руку, и пусть это ощущается так, будто он готов выдернуть и выломать все кости в моем теле, это все равно он. И его рука. Его касания на моей обнаженной коже.
Я как пьяная. Нет. Хуже. Я вусмерть обдолбанная. Он действует круче любого опиата.
– Любишь, – зло цедит он. – Да?
Подталкивает к самому краю пропасти. Резко отпускает, и без дополнительной опоры я почти падаю, едва не срываюсь вниз.
– Кого ты любишь? – рявкает Чертков.
Его пальцы смыкаются на моем горле.
– Тебя, – роняю хрипло. – Тебя, ублюдок чертов.
– Ну, поздравляю, – ухмыляется он. – Это чувство взаимно.
Наклоняется и шепчет мне на ухо:
– Я тоже себя люблю.
– Урод, самодовольный подонок…
Он затыкает мой рот поцелуем, вгрызается в мои губы так дико и неистово, что я перестаю дышать. Или наоборот – начинаю?
Чертков отрывается от моих губ и хлестко заявляет:
– Но тебя, суку, люблю гораздо сильнее.
Глава 3
Это признание ощущается как удар под дых. Проходит несколько невыносимо долгих секунд, прежде чем я осознаю смысл сказанного.
Любит. Он сказал, что любит меня. Вслух.
Если бы прогремел гром. Выстрел. Взрыв. Я бы удивилась гораздо меньше. Но эта короткая фраза полностью лишает точки опоры.
– Сволочь, – говорю с горечью. – Какая же ты сволочь, Черт.
– Обычно девчонки реагируют иначе, – его до жути красивый рот растягивается в издевательской ухмылке.
– Да? – морщусь. – Серьезно? И многим ты вот так признавался?
– Ни одной.
Я верю ему. Такие, как он, в любви никогда не признаются. Они вообще не любят. Пользуются женщинами для удовлетворения естественных потребностей. Они воспринимают отношения исключительно как физиологию.
Грубо. Низменно. Приземленно.
Проклятье, на что я сейчас надеюсь? На то, что он измениться? Мы оба обречены, между нами никогда и ничего не может быть. Макс это понимает, всегда понимал. А я витаю в сладких иллюзиях.
– Почему? – спрашиваю тихо.
– Что – почему?
– Почему ты такой ублюдок?
Толкаю его, сама не понимаю, откуда у меня берутся силы, но я умудряюсь чудом сбить мужчину с ног. От моего дикого напора он как будто теряет равновесие. Мы оказываемся на траве.
Я сверху. Повезло?
– Ненавижу! – кричу, срывая голос, до хрипоты. – Зачем ты пришел? Зачем вернулся с того света? Я только начала забывать, почувствовала вкус жизни. Я…
– Да ты тот репортаж за секунду до нашей встречи увидела.
– Я не про репортаж. Дьявол. Ты знаешь о чем я.
– Знаю. И могу вернуть тебе все те же самые вопросы.
– Нет, не можешь, – лихорадочно мотаю головой. – Твой брат разрушил мою реальность. Он и его проклятые дружки меня уничтожили.
– Мы это проходили, – обрывает мрачно.