Пулеметчик

Глава 25

Лето 1906

В Сокольниках удалось выкупить и участок Аристовых, и даже два соседних. После событий прошлого года многие владельцы предпочитали проводить летнее время где-нибудь подальше от патриархальной Москвы, вдруг ставшей такой непредсказуемой и опасной. Вот покупка и сладилась.

Осенью я набросал эскиз того, что хочу там получить и по всему выходила даже не дача, а капитальный дом с пристройками, то есть жить там надо будет круглый год. По мне неплохо, бензиновые электрогенераторы уже есть, нефтяное отопление тоже, только вот до нужных мест добираться далековато, и я решительно пририсовал на эскизе гараж на два места. Пока построим, пока Митю в университет определим, как раз Форд свою модель “Т” сделает, ну или российские энтузиасты, тот же Меллер, построят чего-нибудь, да и я подскажу, есть в запасе и автомобильные патенты.

Зимнее черчение и проработка проекта здорово увлекли, и я, невзирая на остальные дела, закончил проект к марту и тут же спихнул его на проверенного подрядчика. Пусть пока разбирает старые постройки дач, сараюшки да заборы. А то ведь смех один — дачки строили в “летнем” варианте, со щелями, отчего их приходилось в начале сезона обивать изнутри парусиной, чтобы уж совсем сильно не дуло.

Так что пока снесут, пока рассортируют бревна-доски-брус, пока вывезут на продажу, пока сделают геосъемку и разметят новые фундаменты, лето и кончится. Ну мы и собрались в дорогу — всем в Москве было объявлено, что мы выезжаем за границу подбирать университет Мите. При этом были и необъявленные цели, например, вывоз из России копии воспоминаний Зубатова. Добыла их наша “горничная”, приставленная к Сергею Васильевичу, а потом ребята Савинкова перефотографировали рукопись и она легла обратно в стол автора.

Тронулись мы целым табором, заняв сразу три купе в Норд-Экспрессе — наше семейство, Лебедев, Муравский и Аглая. Она окончательно проиграла Ираиде битву за внимание Терентия и потому поехала с нами, а эта парочка осталась надзирать за хозяйством.

Поначалу предполагалось, что я поеду в купе с Митей, а Коля с Петром Николаевичем, но пары “по интересам” сложились другие. У Мити это была первая большая поездка, да еще сразу на знаменитом поезде, да за границу, и он мотался по всему составу, донимая кондукторов и прочий железнодорожный люд расспросами и попытками залезть во все закоулки. В Минске его пришлось даже сгонять с паровоза, когда он почти уболтал машиниста с кочегаром довезти его до следующей станции в будке. Будучи водворен в купе, он не угомонился, а увлеченно спорил о новых научных концепциях со снисходительным Лебедевым. Петр же Николаевич рассказывал Мите о современном состоянии физики. Или о чем-нибудь еще — вот и сейчас эта парочка разложила на столике карту европейских железных дорог и вычисляла самые быстрые маршруты из точки А в точку Б. Того и гляди, Канторовича обскачут.

А мне, при взгляде на паутину линий на карте, сразу пришла в голову созданная за все эти годы сеть, структура такой сложности, что я уже не всегда мог разобраться в этом хитросплетении библиотек, узлов связи, комитетов, типографий, складов, школ и курсов, ячеек, тайников с оружием, разъездных агентов, советов, избирательных комиссий, окон на границе, завербованных осведомителей и бог знает кого или чего еще. Что уж говорить даже о верхушке “практиков” — ни Медведник, ни Красин, ни Савинков не смогли бы пройти по этому лабиринту от начала до конца, не говоря уж об остальных. А ведь структура еще и росла сама по себе, как дерево, вернее, как лес, залечивая гари провалов и вырубки арестов, выбрасывая свежие поросли местных организаций, пуская корни все глубже и глубже в жизнь страны.

Однажды вечером, после получасовых попыток вспомнить нужный контакт пришло осознание, что еще немного и держать все в голове станет невозможно. Записи, конечно, никто не отменял, но надо было задублировать или вообще отдать часть полномочий, так что основной причиной поездки в Швейцарию была необходимость “прописать” Муравского как распорядителя наших счетов. У него как раз случился небольшой перерывчик между первой и второй — первую Думу царь распустил ввиду полной невозможности с ней работать, а вторая еще не начала заседаний.

— Как там выборы? — поинтересовался я у Коли.

— Немного хуже, чем первые. Власть у нас кое-что подсмотрела, научилась. После роспуска кое-где гайки закрутили, цензы малость поменяли и так далее, жульничают по-мелкому. Опять же, авторов-депутатов Выборгского воззвания в тюрьму упекли, для разбирательства, тут уж не до выборов. В итоге провели не пятьдесят консерваторов в Думу, а сто, ни о каком большинстве даже речи не идет. Я так думаю, что с кадетами на союз они не пойдут, так что ничего не изменится и надо ждать роспуска и второй Думы.

— Скорее всего. Новый председатель совета министров Столыпин человек энергичный и решительный, за ним не задержится.

Так в разговорах потихоньку и доехали до Берлина, где застряли на пару дней — нельзя было не показать подрастающему поколению Музейный остров с его коллекциями древнего и нового искусства. Митя, как ни странно, первый большой город за границей воспринял спокойно.

Вечером, в том же номере гостиницы “Эспланада”, куда мы заселились после свадьбы, я подошел к жене, стоявшей у зеркала.

— Миссис Скаммо…

— Да, я знаю, ты хочешь увидеть меня без платья, — обернулась Наташа, — но я должна кое-что тебе сказать.

Вот всегда пугался таких женских заходов, бог весть, что там последует дальше. Но все оказалось даже лучше, чем можно было ожидать.

— У нас будет ребенок.

— Ты точно знаешь?

— Да, теперь точно, я же медик.

Мы обнялись и замерли, наверное, на полчаса.

О Столыпине говорили и в Женеве, где я выступил с лекцией “Будущее России”.