Страница 2 из 45
Химэгими рос среди крепких мальчишек, они играли в го и сугороку, весело смеялись и шумели, перекидывались мячом, стреляли из лука. Все это было так странно! Как такое могло случиться!? И неужели так и будет всегда? Даже раньше Садайдзин ничего не мог с этим поделать, а теперь уж и подавно не знал, как сделать из Химэгими девочку. Вот Садайдзин и решил, что будет лучше, если оба его ребенка примут монашество и отдалятся от мира, проводя время в молитвах о будущей жизни. Однако у Вакагими и Химэгими таких желаний не возникало. Может быть, самой судьбой им назначено быть такими, как они есть? Такое положение предопределено в их прошлых жизнях, но все же кое-что зависит от них самих. Если они сами не желают принять постриг, будет ли уход от мира правильным решением? Отец снова и снова возвращался мыслями к их необычайной судьбе.
Мальчики в таких летах обычно бывают несобранными, но Химэгими был очень серьезен и уже преуспевал в науках, выделялся способностями и умом. Не иначе, ему суждено стать советником государя! Звуки его кото и флейты наполняли небо и землю. Поразительно! Его голос восхищал всех, кто слышал, как он читает сутры, поет или читает стихи. Все было бы хорошо, если бы не эта путаница… Как жаль!
Молва о талантах и красоте сына Садайдзина разошлась по свету. И сам государь, и наследный принц находили странным, что он до сих пор еще не представлен ко двору и не вошел в придворный круг. Оба они не один раз давали понять это отцу, но тот терялся все больше и больше, чувствуя свою беспомощность. Он говорил государю, что мальчик еще слишком мал для придворной жизни. Тогда государь подумал, что отец стесняется показывать сына, и пожаловал ему пятый ранг, высказав при этом пожелание, чтобы тот возможно скорее прошел обряд совершеннолетия. Ослушаться Садайдзин не мог. «Будь что будет! Пусть Химэгими служит при дворе. Видно, такова уж их судьба, посланная им за грехи, которые они совершали в прошлых жизнях», — неотвязно думал отец.
Было решено в этом же году подвязать Вакагими шлейф, а Химэгими — связать волосы в пучок,[4] чтобы они стали взрослыми.
К назначенному дню усадьба Садайдзина была торжественно украшена. Появилась Вакагими. Из Восточного флигеля вышла ее мать. Шлейф подвязывал дед детей, отец Садайдзина. Было странно, что на церемонии присутствовали только самые близкие. Как и следовало ожидать, Садайдзин постеснялся позвать посторонних. Что подумали обо всем этом люди? Да они просто посчитали, что заблуждались, принимая девочку — за мальчика, а мальчика — за девочку. А те немногие, кто достоверно знал, как обстоят дела, вовсе не хотели, чтобы эта история вышла наружу. Так что, к счастью, вне дома никому ничего не было известно.
Химэгими волосы в пучок завязывал старший брат отца, Удайдзин. С взрослой высокой прической мальчик стал еще красивее, теперь он просто не имел себе равных! Удайдзин очень этому радовался. Дело в том, что у него было четверо детей и все — дочери. Старшая уже вышла замуж за государя, вторая стала женой наследного принца, третья и четвертая еще не были просватаны. Вот Удайдзин и подумал, что неплохо бы выдать одну из них за сына Садайдзина.
Последовали поздравления и подарки. Среди подарков были вещи необычайной красоты.
Поскольку Химэгими получил пятый ранг еще ребенком, то теперь он имел полные основания, чтобы его называли господином. И вскорости, во время осеннего назначения на должности, ему было поручено прислуживать государю. Начиная с самого государя и наследного принца и кончая слугами и служанками, каждый, кто хоть одним глазком увидел Химэгими, уже не мог забыть его и восхищался его красотой. Все его полюбили, а поскольку он к тому же происходил из знатной семьи, то его находили просто несравненным. В игре на кото и флейте, в сочинении китайских стихов, на стезе японской поэзии — во всем, вплоть до легкого нитевидного почерка и несравненной манеры поведения, сочетавшейся с красотой, он был человеком незаурядным, а в дальнейшем обещал стать и вовсе выдающимся, поскольку замечательно разбирался в придворных делах и неожиданно тонко понимал все, что происходит в этом мире. Отец же несколько успокоился, решив, что коль уж поделать ничего нельзя, пусть все идет, как предопределено, и тоже стал все больше восхищаться умом и красотой Химэгими. Сам Химэгими в это время был еще очень юн годами и мало задумывался о себе, полагая, что мало чем отличается от других. А потому он и вел себя так, как подсказывало ему сердце, однако со временем он кое о чем стал догадываться. Это было так странно и даже стыдно, что ему пришлось на многое изменить свой взгляд. Трудно поверить, но его тело было не таким, как у других мужчин. «Почему я не такой, как другие?» — недоумевал он и, вздыхая, изучал себя. Он стал сторониться людей, при дворе вел себя очень скромно, и это тоже производило весьма приятное впечатление.
В то время государю минуло сорок лет, но он был весьма хорош собой. Наследному принцу исполнилось лет двадцать семь — двадцать восемь, он выглядел внушительно и благородно. Когда они узнали, что о красоте дочери Садайдзина тоже идет слава, каждый из них стал просить отдать ее за себя, но Садайдзин был вынужден ответить, что о ее представлении ко двору нечего и думать, поскольку она слишком застенчива, хотя в глубине души он и мечтал, что и она станет служить во дворце.
У государя была только одна дочь, которую родила ему покойная государыня. Любя и жалея Принцессу, государь неустанно следил за ее воспитанием. Ни у него самого, ни у наследного принца не родилось пока сына — наследника престола, поэтому оба они без устали молились о его рождении. Хотя дочь Удайдзина и была знатного рода, но все же не настолько родовита, чтобы стать государыней. Государь же днем и ночью беспокоился о своей дочери. «Этот юноша несравненен! Ах, если бы он позаботился о Принцессе… — вздыхал государь всякий раз, когда его взгляд останавливался на Химэгими. — Все, кто состоит при ней, не слишком надежны, а она такая молодая и наивная. Но этот юноша привык к своей несравненной сестре, сумеет ли он обнаружить столь же блестящие качества в Принцессе? Однако пока что он ей не пара, следует подождать, пока он займет более высокое положение», — рассуждал государь.
Слухи об этом дошли до отца Химэгими и очень его взволновали. «О! Если бы Химэгими был действительно юношей, какая это была бы высокая честь!» — думал Садайдзин. Садайдзину оставалось лишь горевать, но все же, когда он слышал о речах государя, улыбка касалась его губ. Природа щедро одарила Химэгими, и несмотря на свою юность, он превосходно держался при дворе. Стоило только какой-нибудь из многочисленных дам увидеть его, как ей хотелось прихорошиться и она всеми силами старалась добиться от него хоть словечка. Химэгими же думал о том, что он не такой, как все, и, хотя жил на виду у всех, его взгляд не останавливался на женщинах. Он вел себя самым естественным образом, но многим это было весьма досадно.
У дяди государя, который занимал должность министра церемоний, был единственный сын, Сайсё, он был на два года старше Химэгими. Сайсё не был столь красив, как Химэгими, но и его отличали благородство и красота. Изящный и обаятельный, он был известен своим исключительным непостоянством. Сайсё слышал, что дочь Садайдзина и четвертая дочь Удайдзина — Еннокими — считаются необыкновенными красавицами. И он вознамерился заполучить разом их обеих. Сайсё стал настойчиво искать сближения с ними, писал им послания, сгорал от нетерпения и страдал. Однако поскольку Сайсё слыл ветреником, то и Вакагими, и Еннокими решили, что обмен посланиями — слишком серьезный шаг и ответных писем не посылали. Сайсё оставалось лишь тяжко вздыхать. «Сын Садайдзина так восхитителен и хорош, все у него идет как надо, ничто не терзает его, все в нем прекрасно и несравненно, обаяние и красота — неслыханные! Вот если бы такой могла быть женщина!» — восхищенно думал Сайсё всякий раз, когда ему удавалось повстречать Химэгими. — «Его сестра должна походить на него и даже быть еще прекраснее, ведь она женщина».
4
Имеются в виду обряды совершеннолетия.