Страница 66 из 70
К А Т Я. Причесана по-дамски. 18 лет. Одета во второй картине приблизительно как мать.
В А Н Я. 17 лет.
К О Л Я. 16 лет. В первой картине Ваня в пиджаке. Коля в велосипедном костюме. Во второй картине - оба в длинных цветных сюртуках, один в розовом, другой в голубом, с большими цветными шарфами и мягкими кружевными воротниками.
их дети.
А Н Д Р Е Й Н И К О Л А Е В И Ч. Одет в том же роде. Шляпа с вуалью. В руках муфта.
Т Е Т Я М А Ш А. Толстая. Мундир до колен, высокие сапоги, густые эполеты, ордена. Прическа дамская.
П Р О Ф Е С С О Р Ш А. Фрак, узкая юбка, крахмальное белье, пенсне. Худая, плешивая, сзади волосы заплетены в крысиный хвостик с голубым бантиком.
П Е Т Р Н И К О Л А Е В И Ч, ее муж. Широкий сюртук. Кружевной шарф, лорнет, сбоку у пояса веер.
Д Е Н Щ И Х А. Толстая баба, волосы масленые, закручены на затылке; мундир.
А Д Ъ Ю Т А Н Т К А. Военный мундир. Сильно подмазанная. Пышная прическа, сбоку на волосах эгретка.
С Т Е П К А. Черные панталоны, розовая куртка, передник с кружевами, на голове чепчик, на шее бантик. Очень некрасив.
И З В О З Ч И Ц А. В повойнике, сверху шляпа извозчичья. Армяк. Кнут.
Г Л А Ш А. Горничная.
Гостиная. У стены большой старинный диван. Вечер. Горят лампы. Через открытую дверь виден накрытый стол; м а т ь вытирает чайные чашки. В а н я у стола читает. К о л я в велосипедной шапке лежит на качалке. К а т я ходит
по комнате.
К А Т Я (волнуясь). Возмутительно! Прямо возмутительно! Точно женщина не такой же человек.
К О Л Я. Значит, не такой.
К А Т Я. Однако во многих странах существует женское равноправие, и никто не говорит, что дело от этого пошло хуже. Почему же у нас этого нельзя?
К О Л Я. Значит, нельзя.
К А Т Я. Да почему же нельзя?
К О Л Я. Да вот так, нельзя, и баста.
К А Т Я. Баста потому, что ты дурак.
М А Т Ь (из столовой). Опять ссориться? Перестаньте. Как не стыдно...
К А Т Я. Он меня нарочно дразнит. Знает, что мне тяжело... что я всю жизнь посвятила... (Плачет.)
К О Л Я. Ха, ха! (Поет.) Жизнь посвятила и жертвою пала. И жертвою пала.
Слышится звонок.
М А Т Ь. Перестаньте, вы там. Кто-то звонит.
Входит о т е ц.
О Т Е Ц. Ну-с; вот и я. Что у вас тут такое? Чего она ревет?
К О Л Я. Она жизнь посвятила и жертвою пала.
М А Т Ь. Ах, замолчите, ради Бога. Отец усталый пришел... Вместо того чтобы...
О Т Е Ц (хмурится). Действительно, черт возьми. Отец целый день служит, как бешеная собака, придет домой, и тут покоя нет. И сама, матушка, виновата. Сама распустила. Катерина целые дни по митингам рыскает, этот болван только ногами дрыгает. Сними шапку! Ты не в конюшне! Отец целый день, как лошадь, над бумагами корпит, а они вместо того, чтобы...
М А Т Ь. Пойди, Шурочка, попей чайку.
О Т Е Ц. Иду, Шурочка. Я только один стаканчик. Опять бежать нужно.
М А Т Ь (передавая ему стакан, который он выливает стоя). Бежать?
О Т Е Ц (раздраженно). Ну да, очень просто. Что это, первый раз, что ли? Верчусь, как белка в колесе. Для вас же. У нас сегодня вечернее заседание. Ах да - совсем и забыл. Я ведь для того и зашел. Позвольте вас поздравить, душа моя. Дядя Петя произведен в генералы. Нужно будет устроить для него завтра обед. Ты распорядись. Вино я сам куплю.
М А Т Ь. Ты сегодня поздно вернешься?
О Т Е Ц. Вот женская логика. Ну разумеется, поздно. (Берет портфель не за тот конец. Из него вываливаются бумаги и длинная розовая лента.)
К О Л Я. Папочка... лента.
О Т Е Ц (быстро сует ленту в портфель). Ну да... ну да, разумеется. Деловая лента... Ну, до свиданья, Шурочка. (Треплет ее по щеке.) Спи, мамочка, спокойно. (Уходит.)
М А Т Ь (вздыхая). Бедный труженик!
К О Л Я. Гм! гм! Деловая лента.
М А Т Ь. Что?
К А Т Я. Вот тоска! Я прямо с ума сойду.
М А Т Ь. Это от безделья, душа моя. Поработала бы, пошила бы, почитала бы, помогла бы матери по хозяйству, вот и тоски бы не было. (Уходит.)
К О Л Я. Пойду, помогу матери по хозяйству. (Уходит в столовую. Видно, как берет ложку и ест варенье прямо из вазочки.)
К А Т Я. Не желаю. Я не кухарка. Я, может быть, тоже желаю служить в департаменте. Да-с. И на вечерние заседания ходить желаю. (Коля громко хохочет, вскакивает и грозит кулаком.) Как я вас всех ненавижу. Теперь я равноправия не хочу. Этого с меня мало! Нет! Вот пусть они посидят в нашей шкуре, а мы, женщины, повертим ими, как они нами вертят. Вот тогда посмотрим, что они запоют.
В А Н Я. Ты думаешь, лучше будет?
К А Т Я. Лучше? Да, мы весь мир перевернем, мы, женщины...
В А Н Я. Э, полно! Новой жизни жди от нового человечества, а пока люди те же, все останется по-старому.
К А Т Я. Неправда! Ты все врешь. Ты все нарочно. И во всяком случае, передай твоему Андрею Николаевичу, что я за него замуж не пойду. Не намерена! Повенчаемся, а он у меня на другой день спросит, что у нас на обед. Ни за что! Лучше пулю в лоб.
В А Н Я. Да ты совсем с ума сошла!
К А Т Я. Кончу курсы, буду доктором, тогда сама на нем женюсь. Только чтобы он ничего не смел делать. Так только по хозяйству. Не беспокойтесь, могу прокормить.
В А Н Я. Да не все ли равно.
К А Т Я. Нет-с, не все равно. Совсем другая жизнь будет. Не ваша, не дурацкая, потому что женщина не такое существо, как вы, а совсем наоборот.
В А Н Я. То есть что наоборот?
К А Т Я. Да все наоборот. А вы все выродились. От продолжительной власти совсем одурели. Твой же Андрей Николаевич умиляется над профессором Петуховым: ах, ученый! ах, милая рассеяность! чудак, не от мира сего... Просто старая калоша, и не моется никогда. Все вы друг перед другом умиляетесь. Жен обманываете, в карты дуетесь, и все у вас очень мило выходит. Разве женщина могла бы себя так вести?
Г О Л О С М А Т Е Р И. Катя! Я прилягу. Если услышите папочкин звонок, разбудите Глашу - она так крепко спит.
К А Т Я. Хорошо! Я все равно всю ночь не засну.
Ваня уходит и запирает свою дверь.
К А Т Я (стучит в его дверь кулаком). Так и скажи ему, что не пойду! Слышишь? Не выйду! (Сидит на диване и плачет.)
Бедный Андрюша... И я бедная!.. Что же, будем ждать, пока все станет навыворот... Буду доктором... Андрюша... (ложится на диван) верю, что все сбудется... Вот счастье-то было бы. (Зевает.) Уж я бы их.. (Засыпает.)