Страница 13 из 15
О выступлении на вершину через час нечего и думать. Не было бы хуже. Ведь может подняться буран, и нам придется несколько суток отсиживаться на этих скалах, среди льдов и фирновых полей. Кто может знать капризы великана Эльбруса?
Кажется, никто не спит спокойно: часто ворочаются, слышны перешептывания.
К 2½ часа ночи ветер стал ослабевать, и вскоре совсем затих. Небо очистилось. В голубых лучах луны купался Кавказский хребет.
Штурм Восточной вершины
Переговорив с Омаром, будим спящих. Нужно быстро подниматься для подъема.
Трое не идут на вершину: это – Склярский, который со вчерашнего дня скверно себя чувствует, Шендригайлов, откомандированный нами на выполнение более важного дела для альпинизма; остается также Эрих Брешар – ему запретил подниматься старший брат, Рудольф.
Остальные – Щеглов, Тизенгаузен, Еланчик, Братолюбов, Самарин, Р. Брешар и проводник Омар – быстро приготовляют себя в боевой вид.
Стояла морозная, тихая, зимняя ночь.
Нам не нужно брать с собой все то, что мы тащили на эти камни. Нужно иметь в виду большую трудность подъема в разреженной атмосфере, с малым количеством кислорода. Притом мы должны в этот же день вернуться обратно.
Еще со вчерашнего вечера на нас надето все теплое – егерское белье, шерстяные чулки, свитеры, поверх которых надеты гимнастерки.
Надеваем шлемы, подвязываем к поясам кошки, разбираем ледорубы и альпенштоки. Карманы набиваем сахаром и шоколадом. Аптечка, которую нам приготовил доктор Склярский, очень проста: йод, вата, два бинта и, на случай горной болезни, нашатырный спирт и аспирин. Альпийский трос (веревку) не берем, т. к. дальше ледниковых трещин не будет. В карманах у нас фланелевые маски для защиты лица от ультрафиолетовых лучей, которые на больших высотах поражают не только глаза, но и кожу.
К 3½ часа приготовления закончены, и мы выступаем.
– Смотрите не подкачайте! – напутствуют нас остающиеся.
Идем все в каком-то торжественном молчании. Через 10 минут спохватились. Фотокорреспондент краевой газеты «Молот» тов. Братолюбов нарушил главную свою профессиональную привычку – забыл статив с панорамной головкой. Охваченные горячкой восхождения, некоторые настаивают, не задерживаясь, продолжать подъем.
– Товарищи, мы лишаемся возможности сделать точные панорамные снимки окружающей вереницы гор, – возмущается Еланчик и, быстро сбежав по скалам, возвращается с забытым инструментом.
Поднимаемся ввысь. Вид – чарующе феерический: внизу, в бледном освещении луны, четко вырисовываются макушки высочайших гор Кавказа, а на севере, над снеговыми полями, загадочно, как сфинксы в предрассветном мраке, маячили белоснежные конусы Эльбруса. Мирно дремавший Приют одиннадцати скрылся.
Небо – светлее и светлее. Восток, загораясь, окрашивает в розовый цвет снежные вершины хребта, которые, по мере нашего подъема, уходят все ниже и ниже, развертываясь вширь и в длину. Вершины скучиваются и теряют свой грозно-неприступный вид, приобретая в то же время какую-то своеобразную дикость. Под ногами скрипит замерзший снег.
По описанию тех, кто дошел до нас на вершину, с Приюта одиннадцати они надевали кошки, но мы этого не делаем. Подбитые к подошвам гвозди обеспечивают достаточный упор нашим ногам. Несколько раз останавливаемся, чтобы дать возможность Братолюбову заснять окружающую панораму.
Холод чувствовался очень сильно. Небольшой ветерок леденил лицо. Хотелось, чтобы скорее выглянуло солнышко. Подкрепляемся шоколадом.
Вскоре начинает сказываться разреженность атмосферы. Мы наметили примерно такой темп восхождения: 25 шагов подъема – 10 секунд отдыха, в следующий этап 25 шагов – 25 секунд, 10 шагов – 10 секунд, 10 шагов – 25 секунд. Одним словом, темп нашего движения дальше должен быть таков, чтобы переходы постепенно уменьшались, а отдых соответственно увеличивался.
Дорога шла по твердому фирну довольно ровно, но достаточно круто. Казалось, до вершины – совсем недалеко. Но это только казалось.
Впереди виднеется небольшая гряда камней, это так называемый «Приют Пастухова». В прошлом столетии достиг вершин Эльбруса впервые из русских альпинистов известный военный топограф Пастухов. На эти виднеющиеся камни его несколько раз сволакивали без памяти сопровождавшие горцы. Но, будучи очень настойчивым альпинистом, он опять стремился ввысь, и в результате 13 июля 1890 года достиг Западной вершины в сопровождении казаков Нехорошего, Таранова и Мерного, а второй раз взошел на вершину 29 августа 1896 года.
Подъем становится все труднее и труднее. Темп продвижения приходится все время сокращать. У Братолюбова начинаются приступы горной болезни. Пройдя еще немного, он решает идти обратно, возвращается с ним и Самарин, который с самого начала не ставил себе целью восхождение на вершину.
Мы заранее условились, что никакого принуждения и никаких препятствий для отстающих мы чинить не будем. Обратный спуск должен производиться каждым самостоятельно, без всяких провожатых. По издавна установившимся правилам горовосхождения проводник идет до вершины, какая бы по численности ни была группа – хоть один человек.
Было досадно, что не придется дальше делать фотоснимков.
Почему-то жмем друг другу руки. Нас осталось пять.
Как мы после узнали, с Братолюбовым при съемке горной панорамы сделался внезапный приступ горной болезни, он упал в обморок и покатился по откосу. Очки-консервы разбились, порезав стеклами его лицо. Если бы не своевременная помощь Самарина, который задержал его и привел в чувство, Братолюбову угрожал бы не совсем приятный «санный путь» по ледяным полям Эльбруса.
Между тем, не зная, что произошло сзади нас, мы мерно и методически поднимались вверх.
Солнечный диск – уже высоко. Все освещено его лучами, но они не греют.
Еще одна потеря. Щеглов лаконически заявляет, что он промерз насквозь, что солнце хотя и взошло, но вряд ли на такой высоте будет греть, поэтому он возвращается обратно.
Настроение понижается. Возвращение Щеглова как-то подрывает веру в успех восхождения.
В четвертом часу достигаем Приюта Пастухова, представляющего небольшую груду камней. Название Приюта – очень условно: укрыться от снежного бурана здесь немыслимо, кругом все открыто.
Располагаемся на отдых. Закусываем шоколадом и сыром, которым угощает нас Омар. Разговор не клеится, да он и не может клеиться, так как из четырех человек один говорит по-балкарски, один по-немецки и двое по-русски.
Прошло полчаса. Отдыхать долго нельзя – нужно лезть дальше.
Дорога становится однообразной – снег, снег, только один снег.
Впереди медленно двигается проводник. Слышны ровные удары ледоруба, а затем серебряный звон катящихся по откосу кусочков фирна. Ленточкой движется вся наша группа по свежевырубленным ступеням.
Солнечные лучи слишком ярки. Опасаемся за часть лица, не закрытого очками-консервами и шлемом. Но фланелевые маски, которые у нас в карманах, не надеваем на лицо – воздуха и так слишком мало.
Подъем становится заметно круче. Время бежало, но расстояние до седловины как будто не уменьшалось.
Уж давно погасли, потонули в белоснежной пустыне две маленькие точки Пастуховского приюта. Ноги налились свинцом, в груди бешено клокочет сердце.
После Приюта Пастухова очень резко стала сказываться разреженность воздуха. Через какой-нибудь час ходьбы вся наша «планово-отдыхательная» шкала была до конца исчерпана. После 10 шагов мы отдыхали уже не 25 секунд, а до тех пор, пока не восстановится полностью дыхание. Другого выхода не было, иначе дальше идти было нельзя. В голове шумело, шоколад в рот лез очень туго. С удовольствием проглатывали сочные куски лимона. Лицо не перекашивалось от этого, а скорее наоборот – лимон расправлял горловые судороги. Натирали виски коньяком, затягивались, как хорошей сигарой, нашатырным спиртом – после этого в голове свежело, усталость исчезала и казалось, что снова можно двигаться свободно вперед. Кажется, что можно пройти шагов 50, но делаешь 10 – и опять такая же история.