Страница 32 из 46
- А такой-то (лучше имя совершенно никому не знакомое) поехал меня провожать в Гатчину.
Это выходит очень эффектно. И весь вагон может полюбоваться на злобное недоумение ваших друзей.
А вы улыбайтесь и бросайте им цветочки на память. И кричите прямо в их ошалелые глаза:
- Пишите! Пишите! Пишите!
На этом ритуал кончается.
В начале июня мадам Гужеедова стала делать прощальные визиты своим светским приятельницам.
Прежде всего отправилась к Коркиной, с которой так мило провела вместе прошлое лето в третьем Парголове.
- Ах, дорогая моя! - воскликнула Коркина. - Неужели же вы опять обречены на прозябание в этом моветонном Парголове! Как я вас жалею!
- Почему же непременно в Парголове? - обиделась Гужеедова. - Точно свет клином сошелся. Найдутся и другие места.
- Уж не за границу ли собрались? Хе-хе-хе!
- Почему ж бы мне и не поехать за границу?
- А на какие медные? Хе-хе-хе!
- Отчета в своих средствах, дорогая моя, я вам отдавать не намерена, - надменно отвечала Гужеедова. - И довольно бестактно с вашей стороны говорить таким тоном, тем более что киснуть в Парголове будете именно вы, а я поеду за границу.
- Куда же вы едете? - даже испугалась Коркина.
Гужеедова на минутку растерялась.
- Куда? Собственно говоря, я еще не... А впрочем, я еду в Берлин. Ну, да, в Берлин. Чего же тут удивительного? По-французски я говорю очаровательно...
- Да кто же с вами в Берлине по-французски говорить станет? Хе-хе-хе! В Берлине немцы живут.
- Я просто оговорилась. Я хотела сказать: Париж, а не Берлин. Я еду в Париж.
- В Париж - теперь, в такую жарищу?
- Пустяки. Париж именно теперь и хорош. Я обожаю Париж именно теперь.
- О вкусах не спорят. А я еду в Карлсбад.
- Да что вы? А как же Парголово-то?
- Далось вам это Парголово! Я и в прошлом году попала туда совершенно случайно. Мужу не дали отпуска. А вообще я каждое лето провожу в Карлсбаде. Там у нас чудная вилла! Ее так и называют: вилла русских аристократов.
- Это кто же аристократы-то? - с деланной наивностью спросила Гужеедова.
- Как кто? Мы! Я с мужем, моя сестра с мужем, сестра мужа с мужем и мадам Булкина.
Все это Гужеедову так горько обидело, что дольше сидеть она уже не могла.
- Прощайте, дорогая моя.
- Чего же вы так торопитесь? Посидим, поболтаем.
Гужеедовой, собственно говоря, очень хотелось сказать ей, что беседа с такой вруньей и хвастуньей не может доставить удовольствия даже самому грубому вкусу, но, вспомнив, что она - светская дама, отправляющаяся освежиться в Париж, сморщилась в самую утонченную улыбку и отвечала, картавя, как истинная парижанка:
- Ах, я так тороплюсь! Вы знаете, перед отъездом всегда так много дела: туалеты, визиты...
- Ах, я вас вполне понимаю, дорогая моя! - впала и Коркина в светский тон. - У меня тоже такая возня с модистками.
- Как жаль, что мы не встретимся за границей!
- Ах, да, ужасно жаль. Приезжайте, дорогая, к нам в Карлсбад, прямо на нашу виллу. Организуем пикники, поедем на Монблан... Я вам потом пришлю адрес. Так бы обрадовали!
- Мерси! Мерси! Непременно! Но, к сожалению, назад я собиралась ехать прямо через Испанию...
От Коркиной Гужеедова отправилась к Булкиной.
- Дорогая моя! Вот еду за границу...
- Да что вы! Ах, счастливица! Впрочем, я, вероятно тоже поеду.
- Куда?
- Конечно, в Рим. Вечный город! Красота! Чуткая душа, понимающая задачи искусства, должна каждый год ездить в Рим. Я и без того так виновата, что в прошлом году не собралась. Знаете, прямо поленилась.
- А Коркина собирается в Карлсбад.
- Ах, ненавижу эти курорты. Пыль, доктора, толкутся все на одном месте, как мухи на блюдечке. Тоска! Нет, я признаю только Вечный город.
- Я всегда в Париже останавливаюсь в самой лучшей гостинице. Ее так и называют: гостиница русских аристократов, - сказала Гужеедова и вдруг сразу почувствовала себя удовлетворенной, словно отомстила Коркиной.
- Ах, не верьте им, дорогая моя, - успокоила ее Булкина. - Эти французы такой продувной народ. Может быть, у них остановился когда-нибудь какой-нибудь русский генералишка из самых завалящих, а уж они сейчас рады раструбить по всему свету, что у них аристократическое общество. Хвастунишки французишки, ветрогонный народ.
Гужеедова, увидев, что ее не поняли, глубоко вздохнула и поникла головой. Тяжело быть непонятой близкими людьми!
Прошло недели три.
Солнце высоко поднялось над третьим Парголовым и палило прямо в спину мадам Гужеедовой, возвращавшейся с купанья.
Она уже свернула на боковую дорожку и поднималась по косогору к своей дачке, как вдруг ее поразил знакомый голос.
Она оглянулась и увидела разносчика с ягодами и около него даму. Лицо дамы было прикрыто зонтиком, но из-под зонтика раздавались очень знакомые звуки:
- Нет, милый мой! Этакой цены тебе никто не даст. Не уступишь - не надо. Куплю у другого.
И вдруг, опустив зонтик, дама обернулась.
Гужеедова тихо ахнула и даже присела от ужаса. Перед ней стояла Коркина.
"Боже мой! - думала Гужеедова. - А я не за границей! Какой срам! Какой позор!"
Но Коркина сама была страшно сконфужена. Сначала отвернулась и сделала вид, что не узнает Гужеедову, потом передумала и, заискивающе улыбаясь, стала подходить ближе.
- Дорогая моя! Как я рада, что вижу вас здесь! Вы знаете, я раздумала ехать в Карлсбад. Откровенно говоря, я совсем не верю в эти курорты. Какая там вода! Все вздор. Нарочно выдумали, чтобы русские деньги грабить. Сплошное мошенничество.
- Как я счастлива, что вы здесь, - оправилась Гужеедова. - Как мы заживем очаровательно. Вместо того чтобы тащиться в пыльном и душном вагоне, как приятно подышать нашим чудным северным воздухом. Вы знаете, одному человеку, заболевшему на чужбине, доктора прямо сказали: "Дорогой мой, вас может вылечить только воздух родины". А мы разве ценим воздух родины? Нам всякая дрянь дороже...
- Ну как я рада! Пойдемте, я вам покажу чудный вид. Вот здесь, около коровника.
- Тут? Да тут какое-то белье висит...
- Чье бы это могло быть? Посмотрите метку. А? Н. К.? Ну, это верно Куклиной. Бумажные кружева! Какая гадость! Нос задирает, говорит, что от арбуза у нее голова кружится, а сама крючком кружева вяжет для рубашек.