Страница 3 из 7
Однажды папа спросил меня о том, как медсестры и доктора ко мне относятся. Если они относятся ко мне плохо, то он их поколотит. Я сказала папе, что все относятся ко мне хорошо. «Ну, конечно, – ответил папа. – Они знают, что ты дочка Рекса Уоллса».
Мама желала знать, что именно хорошего мне сделал медперсонал, и я рассказала ей о жвачке.
«Вот как!» – сказала мама. Она считала, что жевание жвачки – это ужасная плебейская привычка пролетариата и медсестра должна была проконсультироваться с родителями перед тем, как предложить мне жвачку и приучать меня к столь вульгарным манерам. Она заметила, что поговорит с той медсестрой. «Ведь я же твоя мать и имею право знать, как тебя воспитывают», – объяснила она.
– А вы без меня скучаете? – спросила я однажды мою старшую сестру.
– Нет, у нас много дел и постоянно что-то происходит», – ответила она.
– А что происходит?
– Ну, все идет как обычно.
– Лори, может быть, по тебе не скучает, но мы очень сильно скучаем, – вставил папа. – Тебе надо поскорее выходить из больницы доктора Пилюлькина.
Он присел на мою кровать и начал рассказывать историю о том, как однажды Лори укусил скорпион. Я уже много раз слышала эту историю, но мне нравилось, как папа ее рассказывает. Мама с папой были в пустыне, а Лори, которой тогда было четыре года, играла одна. Она перевернула камень, из-под которого вылез скорпион и ужалил ее в ногу. У Лори начались конвульсии, ее тело оцепенело и покрылось по́том. Папа не доверял больницам и отвез ее к шаману из племени навахо, который разрезал место укуса и смазал каким-то лекарством, после чего Лори быстро выздоровела. «В тот день, когда ты обгорела, маме надо было отвезти тебя к шаману, а не к этим пилюлькиным», – закончил свой рассказ папа.
Когда они приехали навестить меня на следующей неделе, голова Брайана была замотана грязной повязкой, на которой были видны следы засохшей крови. Мама сказала, что Брайан упал с кровати во сне и разбил голову, но они с папой решили не отвозить его в больницу.
– Вся комната была в крови, но, знаешь, одного ребенка в больнице нам вполне достаточно, – сказала мама.
– У Брайана такая крепкая голова, что, мне кажется, при падении пол пострадал больше, чем он сам, – заметил папа.
Брайан слушал родителей и громко смеялся.
Мама рассказала, что она купила мне лотерейный билет на ярмарке и выиграла полет на вертолете. Я никогда не летала на вертолете и была от этой новости в полном восторге.
– Когда я полечу? – спросила я.
– Мы уже за тебя полетали, – ответила мама. – Ох, как было здорово!
Потом папа начал пререкаться с доктором по поводу моих повязок. «Место ожога должно дышать», – объяснял он доктору.
Доктор ответил, что повязки необходимы для того, чтобы предотвратить заражение. Папа взорвался: «Да к черту заражение! Из-за этого у ребенка на всю жизнь шрам останется! Сейчас я и тебе шрам на память оставлю!»
Тут папа сжал кулак и замахнулся на доктора, который стал закрываться руками и пятиться из палаты. Вскоре появился охранник и сказал моим родственникам, что им пора уходить.
После этого случая медсестра спросила меня о том, все ли у меня в порядке. «Конечно», – ответила я. Я не переживала по поводу какого-то шрама. Медсестра сказала, что на тему шрамов мне действительно волноваться не стоит, потому что в моей жизни и так много других проблем.
Через несколько дней после этого случая папа приехал ко мне в больницу один. К тому времени я провела в больнице уже около шести недель. Папа заявил, что мы будем выписываться по-бразильски, в стиле Рекса Уоллса.
– Ты уверен, что так можно? – спросила его я.
– Положись на большой опыт твоего папы, – ответил мне он.
Он вынул из лямки мою правую руку и взял меня на руки. Я вдыхала знакомые запахи виски и табачного дыма, которые напомнили мне о доме.
Держа меня на руках, папа вышел в коридор. Вслед ему медсестра что-то закричала, и папа перешел на бег. Он открыл дверь с надписью «Пожарный выход», спустился по лестнице и выбежал на улицу. Наш старый Plymouth, который мы называли «Синей гусыней», стоял за углом. Ключ был в зажигании, и мотор работал. На переднем сиденье сидела мама, а на заднем – Лори, Брайан и Жужу. Папа положил меня рядом с мамой и сел за руль.
– Не волнуйся, дорогая, теперь ты в безопасности, – успокоил меня папа.
Через несколько дней после возвращения домой я снова варила на плите сосиски. Я была голодна, а мама в соседней комнате рисовала свою картину.
Мама увидела, что я готовлю, и сказала: «Молодец! Снова в седло и вскачь. Нельзя жить и бояться огня».
Я и не боялась. Более того, огонь нравился мне все больше и больше. Папа сказал, что я должна встречать противника с открытым забралом, и показал, как надо проводить пальцем сквозь пламя свечи. И я неоднократно повторяла это упражнение, каждый раз замедляя движение пальца в пламени для того, чтобы понять, какую температуру может выдержать моя кожа и не обгореть. Я начала наблюдать костры. Когда соседи жгли мусор в железной бочке, я внимательно смотрела на языки пламени. При этом подходила к бочке все ближе до тех пор, пока жар не становился невыносимым и я не могла больше его терпеть.
Соседка, которая отвезла меня в больницу, была очень удивлена тем, что я не боюсь огня. «А чего ей его бояться? – сказал папа. – Она уже один раз с ним сразилась и выиграла битву».
Я начала воровать у папы спички, пряталась за автоприцепом и зажигала их. Мне нравился звук, который издает головка с серой, когда чиркаешь по шершавой коричневой полоске, и как огонь с шипением вспыхивает. Я грела кончики пальцев у пламени, а потом победно размахивала спичкой. Зажгла лист бумаги, а потом подпалила небольшой сухой кустик и стала смотреть. Когда казалось, что куст вот-вот будет весь охвачен пламенем, я затаптывала огонь, матерясь, как папа: «Ах ты, сукин ты сын!»
Однажды я решила произвести эксперимент с моей любимой игрушкой – пластмассовой фигуркой Динь-Динь[3]. Она была около семи сантиметров роста, ее светлые волосы были собраны в конский хвост, и руки она уперла в бока, отчего вид у нее был очень самоуверенный. Я зажгла спичку и поднесла к лицу Динь-Динь для того, чтобы она могла почувствовать жар. В отблесках пламени лицо Динь-Динь казалось мне еще красивее. Спичка потухла, и я зажгла другую. На сей раз я поднесла спичку слишком близко к лицу игрушки. Глаза Динь-Динь расширились, словно от страха, и ее лицо начало плавиться. Я быстро погасила спичку, но было уже слишком поздно. Идеальный носик Динь-Динь исчез, а улыбка красных губ превратилась в оскал. Я постаралась быстро расправить пальцами черты лица Динь-Динь, но из этого ничего не вышло. Лицо игрушки затвердело, и я наложила на него повязки. Мне хотелось провести трансплантацию кожи, но я понимала, что для этого игрушку придется разрезать на кусочки, и воздержалась. Даже с оплавленным лицом Динь-Динь еще долго оставалась моей любимой игрушкой.
Спустя несколько месяцев после этих событий папа вернулся домой поздно ночью и поднял нас с кровати.
– Пришла пора поднять ставки и покинуть эту гнусную дыру, – возвестил он и добавил, что у нас есть пятнадцать минут для того, чтобы сложить наши вещи в машину.
– Папа, все в порядке? За нами кто-то гонится? – озабоченно спросила я.
– Не волнуйся, – ответил папа. – Предоставь мне решать эти проблемы. Я же о вас всегда забочусь?
– Конечно, – ответила я.
– Ну и прекрасно! – воскликнул папа.
Он обнял меня и приказал всем поторапливаться. Мы взяли только самое необходимое: закопченный мангал, датскую плиту, тарелки и столовые приборы, купленные в магазине военных товаров, ножи, папин пистолет, мамин лук и положили все это в багажник «Синей гусыни». Папа сказал, что ничего больше брать не надо, лишь то, что требуется для выживания. Мама выбежала на площадку перед нашим автоприцепом-караваном и при свете луны начала рыть землю. Она искала банки с нашими деньгами, которые зарыла здесь, но забыла, где именно.
3
Tinker Bell или Tink – маленькая фея из сказки Дж. Барри «Питер Пэн». Динь-Динь является, пожалуй, самой известной из всех сказочных фей англосаксонского фольклора. – Прим. перев.