Поцелуй бабочки

Осмотрев подозрительный зуб, Раиса Валентиновна сказала, что надо лечить, и назвала цену. Я бы упал, но космическое кресло не позволило. Улизнуть же из-под Раисы Валентиновны не было никакой возможности, мне уже протягивали договор с подробным описанием прав и обязанностей сторон: «Стоматологическая помощь на возмездной основе…», и так на четырех страницах. Сумма «возмездной основы» значилась в долларах. Отступать было поздно и некуда — космический трон мягко обволакивал тело.

«Черт с ними, с деньгами! — подумал я. — Зато не буду о зубах волноваться, одной проблемой меньше».

Подмахнул бумаги, и Раиса Валентиновна приступила.

Она с двумя ассистентами больше часа хлопотала вокруг моего зуба.

Мягко гудела машина, шипел слюноотсос. Раиса Валентина обменивалась с ассистентами таинственными репликами: «Дайкал… септонес… геркулайт». Особенно запомнилось мне слово «пьезон».

Потом, с толстой папкой истории моей болезни, я был представлен менеджеру по финансам. Потом платил деньги в расчетном узле, уставленном компьютерами…

Описывать дальнейшие подробности нет нужды — побывать на подобном спектакле может любой гражданин, имеющий в кармане три-четыре сотни долларов.

Вылеченный зуб заболел ровно через десять дней, за три дня до начала путешествия.

Потрясая договором, я помчался в «Ренуар», где меня встретили с удивлением.

— Во-первых, мы вас первый раз видим! — сказали мне.

— Что?

— А во-вторых, мы вам все сделали первоклассно. Вот и рентген подтверждает. — Раиса Валентиновна показала на экране монитора черно-белые разводы. — Видите, как прекрасно пройдены корневые каналы, до самого верха. И переодонт в норме, и корень чистый.

— Какой, к черту, корень! — завопил я. — Болит, а мне на полгода в море уходить.

— Плывите на здоровье!

— Так ведь болит!

— Просто после лечения у зуба повышенная чувствительность, — объяснила Раиса Валентиновна и сняла маску. Под маской оказалась прелестная молодая ведьма. — Не паникуйте, — нежно сказала она. — Надо полоскать, и все пройдет… — И проворковала еще несколько научных терминов типа «пьезон».

Дал себя уговорить, старый дурак.

И вот теперь, с бесполезным полосканием за щекой, с головой, раскалывающейся от боли, я спрашиваю себя: каким образом я, прожженный старый бобер, которого ни обмануть, ни объехать, не узнал во всех этих передовых «дуэтах» и «ренуарах» самодовольную ухмылку бессмертного Женьки Редькова? Тут тебе и «даун менеджеры», и «геркулайты», и «полный пьезон»!

Синдром Редькова

Давным-давно в наших кинематографических палестинах служил администратором некто Женя Редьков, и слыл он человеком прогрессивных взглядов, по сегодняшней терминологии «продвинутым». Себя продвинутый Женя называл почему-то Юджином, курил сигары, прикуривая от газовой зажигалки, что по тем временам считалось «круто», но администратором был, сказать по правде, никудышным: за какое бы дело ни брался, заваливал непременно по причине бездарности. Отличался, кроме прочего, вороватостью и брехливостью, но был на редкость деятелен, не ленив, бойкоязычен и весьма информирован, то есть производил впечатление не просто прогрессивного человека, но и допущенного к информации, остальным, прочим смертным, недоступной. Создавалось такое впечатление при помощи двух десятков иностранных слов, которыми Женька густо сдабривал свою трескотню, и респектабельного вида — галстук-бабочка, неизменный портфель и шляпа. Приглядевшись внимательней, правда, можно было заметить, что бабочку Юджин соорудил из куска подкладочной тряпки, а шляпа «стетсон» произведена в городе Великие Луки. По этому «самопалу» ложная респектабельность и деловитость Редькова легко распознавались, и герой представал во всей своей никчемности, не вводя в заблуждение окружающих дешевым понтом. Потому-то кинематографическая карьера Юджина закончилась довольно быстро — со студии его поперли, после чего неунывающий Редьков благополучно перескочил вместе с бабочкой, сигарой и беглым английским куда-то на тарную базу. Но так было когда-то. Ныне же, когда эпоха тотального дефицита канула в лету, узнать разодетых по фирме Редьковых, сидящих за компьютерами в евростандартных офисах, практически невозможно. Тут-то для них и начался настоящий ренессанс, и синдром Редькова накрыл страну, как пандемия гриппа.

Сегодня, пыля иностранными терминами, криворукие, бездарные Редьковы не только лечат зубы и ремонтируют двигатели, но и благополучно вредят во всех остальных областях человеческой деятельности. В последние годы Женькину фамилию я встречаю то в списке лиц, представленных к правительственным наградам, то вдруг физиономия Редькова мелькает на экране телевизора среди высокого начальства.

Последний раз я столкнулся с Юджином в самолете. Выступая уже в ранге академика, Редьков летел в Страсбург на какой-то симпозиум. Правда, что академия, действительным членом которой заделался Редьков, была сродни его прежней самопальной бабочке — что-то вроде «Академия общественных движений». Тем не менее звание свое продвинутый Женька-Юджин носил с достоинством.

— Занимаюсь консалтингом, — сообщил он мне.

— Батюшки, — охнул я. — Кого же ты консультируешь?

Юджин загадочно улыбнулся, намекая на неделикатность моего вопроса, и закурил сигару.

И так всю жизнь — Редьковы загадочно улыбаются, а я загибаюсь от боли. На переходе из Хапсалу в Роомассааре стало ясно, что дальше так продолжаться не может. Я поставил перед собой зеркало, прокалил на огне лезвие для художественных работ, прицелился, зажмурился и резанул поперек десны… потом выполаскивал гной. Почти сразу же стало легко и хорошо, боль прошла, и наступило счастье. Но ненадолго, на следующий день у вице-президента начались головокружения.

Головокружение

— Как она кружится? — мучил я его вопросами.

— Так… — Президент покрутил рукой вокруг головы. Зрачки за стеклами его очков сделались неподвижными.

— Я спрашиваю, головокружение от чего — от напряжения или вообще?

— От успеха, — пошутил президент.

Хотя здоровьем он не обделен, несмотря на восьмой десяток и чрезвычайную худобу, впереди еще несколько месяцев похода по заграницам и, разумеется, никакой медицинской страховки. Я расстроился, кажется, больше, чем от собственного зуба, но виду не подал, понаслышке зная, что в подобных ситуациях главное не сеять панику.

В списке лекарств, составленном врачом, головокружение не значилось. Я перебрал бесполезные ампулы и таблетки с надписями: голова, понос, ангина… и решил, что нош-па точно не навредит. Что-то наплел товарищу о спазмах сосудов, про себя решив, что, если до Киля не рассосется, будем что-то решать. Рассосалось.

Роомассааре

…потрясли новой шикарной мариной, на уровне международных стандартов.

В том месте, где в недалекие застойные времена шумели камышовые заросли, теперь красовались новенькие тиковые ризалиты со всеми «прибабахами» — швартовные утки, вода, электричество… Офис харбор-мастера — аккуратный домик-пряник.

— Чистая Европа, — вздохнули мы с президентом. — Как будто и не бывало тут советской власти никогда.

Под стать марине молодой бравый эстонский пограничник в новой хрустящей форме. В сопровождении двух таможенных девушек он пожаловал к нам на борт, чтобы отметить убытие, но тут «случился облом» — отмечать «убытие» из страны оказалось невозможным, поскольку в документах отсутствовало «прибытие».

Уяснив, что яхта «Дафния» давно и безнаказанно бороздит территориальные воды суверенной Эстонии, не имея на то никаких прав, щеголеватый пограничник задумался.

Я с любопытством наблюдал за тем, как добросовестный страж закона преодолеет абсурдную ситуацию. От напряжения он покраснел и принялся куда-то названивать. Выход задерживался, и тогда в помощь бедолаге пограничнику из стратегических запасов «Дафнии» была извлечена бутылка водки.