Железом по белому

1

— Да, будет так, будет так, будет так!

Аристократа веревка найдет!

Да, будет так, будет так, будет так!

Аристократов повесит народ!

Коль не повесит — тогда разорвет,

Не разорвет — значит, точно сожжет!

Да, будет так, будет так, будет так!

Нет ни дворянчиков, нет и попов!

Да, будет так, будет так, будет так!

Равенства взлет, равенства взлет!

Освободится грюнвальдский народ!

Да, будет так, будет так, будет так!

Йохан равнодушно проводил взглядом группку подвыпивших студентов, весело горланящих песню, за которую лет двадцать назад бросали в тюрьму, не спрашивая имени и звания. Впрочем, откуда на территории студенческих кварталов возьмется полиция? Она не совалась сюда никогда с того самого момента, как был заложен первый камень в фундамент Университета, политый чернилами, вином и кровью. С тех самых пор эти жидкости льются здесь непрерывно.

Студенты… Веселое, беззаботное, шальное племя, искренне верящее, что уж они-то точно смогут перевернуть этот мир вверх тормашками. Зачем? Об этом они не задумываются: цель не важна, важно движение к цели. Каким образом? Это тоже неважно, они ведь — за народ? Вот пусть этот самый народ и сделает им революцию. Чтобы весело было, чтобы толпы на улицах, баррикады, стрельба, летящие камни… Весело же!

Сами студенты, по мнению Йохана, были из тех собак, что лают. Как известно, кто говорит — не делает, кто делает — не говорит. А считать, что ты приближаешь царство всеобщего равенства, шатаясь пьяным по улице — просто глупо. Глупее разве что требовать немедленно повешения аристократов на фонарях. Йохан мог бы поклясться, что в той горланящей компании был как минимум один отпрыск аристократической семьи, искренне считающий себя таким же угнетенным, как и «народ», который он видел в лучшем случае — из окна отцовской кареты.

Впрочем, эта песня — всего лишь часть студенческого эпатажа, который закончится сразу же после получения звания. И отчаянные революционеры, задиры и выпивохи превратятся в тихих, благонравных, порядочных буржуа.

Йохан скользнул взглядом по стенам домов, с внутренним недовольством обнаружив, что ни на одном из них нет таблички с номером дома. Да что там дома — тут и названий улиц не обнаружишь.

Да, задача по поиску мастера айн Хербера оказалась чуть сложнее, чем представлялось еще вчера…

Непонятная пара, Фройд-и-Штайн, которые искали того же мастера во исполнение неких своих планов, посоветовали ему поискать часовщика в его старой мастерской, что в студенческих кварталах, на улице Матушки Хёниг.

Ну и как, спрашивается, эту улицу найти? Если обиталище студентов как будто сошло с иллюстраций книг о диковековых городах: узкие улочки, высокие, нависающие над камнями мостовой, стены домов, узкие стрельчатые окна, тусклые фонари, проклятье, даже не газовые — масляные! И, разумеется, никаких табличек. Уже и так вечереет, скоро совсем стемнеет и никто его и на порог не пустит.

— Мастер школяр, — обратился Йохан к одному из здешних обитателей, студенту в огромном старинном берете и с небольшой гитарой за спиной. Наследник миннезингеров стоял лицом к стене, непринужденно поливая ее.

— Кто обратился с правильными словами к Гуго айн Фолькенштайну? — еле ворочающий языком юноша развернулся… не прекращая того, зачем подошел к стене. Йохан еле успел отскочить.

— Карл Фабер из Зоннеталя. Я ищу улицу Матушки Хёниг.

Студент, покачиваясь, потянул штаны, завязал завязки и задумался. Так надолго, что казалось — он так, стоя, и уснул.

— Значит так, — неожиданно очнулся «гид», — Мы сейчас на улице Серых Яиц. Вам нужно пройти прямо по ней, до Громового дуба, это старое дерево, растущее на перекрестке, от него свернуть направо, на улицу Короля Марка, если увидите, что над дверью старого чучельника висят три чайки — значит, угадали, если нет — вернитесь назад и попробуйте свернуть направо еще раз. Пройдете по улице Короля Марка, увидите слева арку, над которой написано «Добро пжаловать!» — туда не идите ни в коем случае! Пройдите во вторую за ней арку, там увидите вывеску часовой мастерской айн Хербера — вот это и будет улица Матушки Хёниг.

— Спасибо, — ошарашено произнес Йохан, несколько удивленный не только настолько точным маршрутом, который выводит его точно к месту поиска, но и тем, что язык студента почти не заплетался.

— Да было б за што…

А, нет, опять начал заплетаться…

Йохан еще раз взглянул на чуть живого студента, судя по всему, размышляющего над тем, не лечь ли ему поспать прямо здесь и сейчас. Замерзнет же, дурачок, ранняя весна на дворе, снег еще местами лежит под стенами домов…

Впрочем, студент, видимо, был не настолько пьян, поэтому покачиваясь и что-то напевая, двинулся вдоль по улочке.

Йохан же зашагал в другую сторону… ай!

Комок старого, залежалого снега, точно влепился ему в спину, испачкав пальто. Юноша обернулся.

Студент, задорно хохоча, удирал вдоль по улице, довольный проказой. Вернее, так, похоже, казалось самому студенту сквозь пивные очки: на самом деле он, мерзко хихикая, шагал сложным зигзагом, раскачиваясь, как корабль в шторм.

Вот негодяй…

2

Гуго айн Фолькенштайн, студент третьего года обучения юридического факультета, решил, что отбежал достаточно далеко от того места, где он славно залепил снежком в того буржуа, который спрашивал дорогу до улицы Медовой Матушки. Надо было его послать на соседнюю, улицу Медовых девочек, вот бы получилось смешно… хотя нет. Если не видишь результата проказы — то и неинтересно вовсе. А вот закатать в снежок конское яблоко — это было можно…

— Прощу прощения, мастер школяр…

Кто это? Перед глазами Гуго все расплывалось, так что он смог увидеть только улыбку, такую обаятельную, что сам поневоле разулыбался. Да и голос…

— Чем могу помочь? — насколько возможно галантно спросил он, снимая с головы берет факультета и подметая им грязь с уличных булыжников.