Страница 2 из 16
Нет, я не буду пересказывать эти главы, отмечу только, что все книги Сталин просматривал, одни читал на раз, к другим возвращался многократно, книги испещрены пометками цветными карандашами, надписями, страницы загибались, закладывались… Он с ними работал неустанно и в обязательном порядке всю свою жизнь. «Моя дневная норма – 500 страниц» – говорил он иногда, показывая на стопку книг на столе.
Читал он и толстые журналы, новинки современной литературы. Когда его спросили, какие из списка белоэмигрантских журналов ему выписать, он нетерпеливо перебил: все, конечно все! Историк Борис Илизаров написал о вожде: «Единственный свободный читатель в стране» – и, наверное, он прав, ведь даже после запрета на книги Троцкого и Каменева в библиотеке Сталина они оставались на полках.
Он встречался с писателями, кого-то поощрял, кого-то категорически не воспринимал, кому-то даже в рукописях правку вносил, были свои предпочтения… Живой человек, думающий, заблуждающийся, ищущий. Нет, мне многое даже в Сталине-читателе не близко, но подкупает его попытка постичь мир, услышать и понять мудрость веков, руководствоваться ею. ЧТО искал он в книгах, не находя в близком окружении людей?
Умирал диктатор всеми брошенный, на полу, его смерти ждали, а рядом на этажерке лежала нераспечатанная стопка новых книг.
Я думаю, политики – создания совсем другой крови, нежели поэты и философы. У них другие резоны, по-иному устроен мыслительный аппарат. Но многие ли из них так преданы книге? Кстати, маргиналии Сталина (так называют пометки на полях) изучают специалисты, они опровергают многие расхожие представления об этой личности.
Свои библиотеки собирались во все времена людьми самых разнообразных профессий и устремлений, к примеру, знаменитую библиотеку Циолковского вспоминают с придыханием. Позволю себе еще пару всемирно известных примеров.
В 1741 году умер врач и ботаник Ханс Слоун, он оставил Британскому музею в дар свыше трех тысяч рукописей и 40 тысяч книг. Маленькое замечание: музей состоялся через 50 лет после того, как парламент с благодарностью принял этот дар, собственно, благодаря ему и случился музей, была заложена его основа!
Точно также благодаря дару президента Джефферсона (семь тысяч томов личной библиотеки) возникла Национальная библиотека США.
В Румянцевскую публичную библиотеку, о которой я уже упоминала, лишь за первые 55 лет существования поступило полсотни крупных личных собраний. Для сравнения: в порядке обязательных поступлений на полки встали 500 тысяч томов, а в качестве дара от доброхотов – 300 тысяч. Сопоставимо!
О книголюбе и артисте Н.П. Смирнове-Сокольском и его библиотеке я рассказывать не буду, он сам написал двухтомник о своем увлечении «Моя библиотека» – потрясающий рассказ о сосуществовании Человека и Книги. Разве можно подобный союз разрушить, да никакими кострами-пожарищами его не истребить!
Я как-то написала целое исследование о том, как с первых лет советской власти, в пору разрухи и государственной неопределенности, была поставлена цель – создать по стране густую библиотечную сеть, чтобы к чтению привлечь всех…кто не может сам купить книгу, кто еще и не грамотен! По всему Советскому Союзу было организовано свыше 300 тысяч библиотек, на государственный кошт. А ведь надо было еще ликвидировать безграмотность, напечатать книг столько, чтобы всем библиотекам хватило, да и для личного пользования досталось, обучить библиотекарей. Колоссальные средства!
После перестройки Горбачева библиотек в России стало на порядок меньше – около 30 тысяч. Упали на порядок, а то и в сто раз тиражи книг. Да и кто сейчас пойдет учиться на библиотекаря? В наше время они были с университетским образованием, как Вера Тарасик, моя ближайшая подруга.
А я еще помню по Североуральску (30 тыс. горожан), что хорошие библиотеки были в клубе строителей и в клубе горняков, а еще – городская и детская, а еще – в школах и в доме пионеров. Но моя мама считала, что в семье обязательно должна быть домашняя библиотека, с 6 утра занимала очередь в книжный магазин, чтобы подписаться на первую Детскую энциклопедию, позже – на Большую советскую энциклопедию, на Всемирную литературу, Малую историю искусств в 10 томах. Бурно радовалась, что по случаю купила собрание сочинений Гиляровского, двухтомник Тютчева просто обожала. Книжки народной библиотеки, детские, русская классика шли в дом регулярно, своим чередом.
В Ленинграде, будучи студенткой, я с восторгом открыла для себя букинистические магазины, антикварные…И мы все без конца дарили друг другу книги, у меня они с дарственными надписями моих преподавателей, друзей, а потом и авторов. Удивительно, но они и в самом деле какие-то особенные, хранят сердечное тепло тех дорогих мне людей. Не представляю, как бы я в теперешнем своем состоянии жила без них. Радуют, спасают, разговаривают со мной и продолжают открывать мир.
Мой друг, долгие годы работавший в журналах "Урал" и "Уральский следопыт", собрал огромную библиотеку, которая едва не вытеснила из квартиры его самого вместе с семьей. Он подарил ее областной публичной библиотеке, которая давно облизывалась на это сокровище. Ведь государство практически прекратило заботиться о библиотеках, поступления редки. А сам Юний Алексеевич Горбунов со страстью взялся возрождать павленковские библиотеки по всей России, переиздавать книги, входившие в первую серию ЖЗЛ, задуманную Павленковым еще до Горького. Удивительная, потрясающая эстафета! Кроме того Горбунов создал энциклопедию русских писательниц – сотни биографий подвижниц, от дочери Петра Первого Елизаветы до феминисток наших дней. Но не может найти издателя – нет у бедного книжника на это средств.
Видимо, время возвращается вспять – к редким рукописным фолиантам.
2. Прости нас, Александр Сергеевич…
Сто лет назад, на сломе эпох и мировоззрений, Исаак Бабель написал «Одесские рассказы», цветистым языком запечатлев в них еврейский преступный мир портового южного города. Я их читаю и дивлюсь, насколько любит жизнь повторяться в своих фантазиях! И вот уже на обратном повороте маховика, в перестройку, наши братаны в малиновых пиджаках и золотых цепях являются копией того, бабелевского мира: "Аристократы Молдаванки, они были затянуты в малиновые жилеты, их плечи охватывали рыжие пиджаки, а на мясистых ногах лопалась кожа цвета небесной лазури. Выпрямившись во весь рост и выпячивая животы, бандиты хлопали в такт музыки, кричали "горько" и бросали невесте цветы".
Бандитские налеты, рейдерские захваты, купля-продажа женщин, крышевание – все, как встарь! Ради этого пишет Бабель, чтобы ткнуть нас носом в неизменность человеческой натуры при всех ее потугах на преобразования?
Но вот я дохожу да рассказа "Фроим Грач", в котором истинный главарь и мозговой центр преступного сообщества является безоружным в ЧК – просто поговорить о плененных бандитах, о цене вопроса. Есть же негласные правила, которые всегда действуют лучше законов! Чекисты в восторге, руководители начинают лихорадочно прикидывать, как они раскрутят его… Но пока они бегают по кабинетам, красноармейцы в полном своем праве расстреливают Грача, о чем тут думать! Правда, их несколько озадачивает поведение старого бандита. И хоть один из палачей говорит "Все они одинаковы", второй в задумчивости возражает: "Нет, перед смертью – разные, вот хоть этого возьми…"
Еще примечательнее разговор чекистов, один из которых, одессит, еще не может понять, как так можно сразу – убить человека. А второй находит потрясающий довод:
«Они сели рядом, председатель, которому исполнилось двадцать три года, со своим подчиненным. Симен держал руку Борового в своей руке и пожимал ее.
– Ответь мне как чекист, – сказал он после молчания, – ответь мне как революционер – зачем нужен этот человек в будущем обществе?
– Не знаю, – Боровой не двигался и смотрел прямо перед собой, -