Страница 5 из 12
Наталка всплеснула руками:
– Ну, звичайно ж ви голодни, а я навантажу своими справами! Мий папка в червони армии. Вин артиллерист! Ну, давайте спочатку поимо!
И Наталка тут же принесла крынку молока и разлила его по кружкам, затем Скоробогатов открыл тушёнку и вывалил её в картошку. Наталка отложила отдельную порцию в глиняную чашку.
– Це моий бабуси!
– Конечно, конечно! – кивнул головой Георгий.
– Вона у мене май же не ходить, я ий виднесу.
Наконец Михаил, Георгий и Наталка приступили к обеду. Если честно, то у Георгия и Михаила уже разыгрался волчий аппетит, но они старались сдерживать себя.
После того, как с обедом было покончено, Наталка принесла фотографию отца, завернутую в старую газетку, и бережно её оттуда достала:
– Вона у мене одна. А я братику хочу портрет батька видиспати. Братик у мене той же воюе. И вин не бачив папку в форми.
Когда Георгий увидел фотографию отца Наталки, то у него на лбу пролегла тень. У Георгия, как у художника, была очень хорошо развита память на лица, и он сразу узнал этого артиллериста.
Глава третья
Наталка ничего не заметила. Она по-прежнему бойко и увлечённо о своём тараторила:
– Мого братика звуть Василем. Його призвали в армию у вересни (в октябре, – прим. авт.) 1941 року, а батьку через два мисяци. Днями у нас побував товарищ по служби Василя, и передав вид нього лист (письмо, – прим. авт.) Виявляется вин лежит в госпитали зовсим порядом, в Прилуках. Вин запитував (он спрашивал, – прим. авт.) про батьку, а я про нього до сих пир ничого не знаю. У меня вид нього лиш одне лист прийшов до того, як ми попали пид нимця. У ним и була вкладена фотография. Ось я хочу написати Василю, а фотография у мене с батькой одна и мени ии жалко посилати, я краще з листом тодди пошлю малюнок (рисунок, – прим. авт.). Намалюешь мени?
– Запросто, – ответил Наталки Георгий.
Георгий вырвал из своей заветной тетрадки лист и стал зарисовывать с фотографии артиллериста, отца Наталки. Он не мог ошибиться, да, это был тот самый артиллерист, но как о нём сказать этой девочке сейчас?
***
Это случилось совсем недавно. Их часть продвигалась к Лубнам и уже на подступах к этому небольшому городку они наткнулись на немецкий заградительный отряд. Бой был ожесточённый, и для усиления наступающих частей им предоставили две батареи из двенадцати 45-милимитровых орудий. Они должны были разнести в щепки немецкий укрепрайон на подступах к Лубнам, состоявший из нескольких дотов. Чтобы прикрыть эти батареи от немецкой пехоты к ним прикрепили роту, в которой были Георгий Неустроев и Михаил Скоробогатов. Им дали несколько часов, чтобы они окопались. Земля оказалась уже подмёрзшей, и пришлось тяжело, когда наша пехота стала в неё зарываться. И вот, только рота вырыла окопы, как внезапно со стороны города появились танки. Примерно рота, двенадцать «пантер». Их никто не ожидал на этом участке фронта. Танки двигались прямо на наши позиции. За ними цепью следовали немцы в мышиного цвета форме, кое кто из них был в камуфляже. Немцы двигались перебежками и пригибаясь. Наши орудия начали обстрел танков. Били они по «пантерам» прямой наводкой. «Пантеры» ответили тоже огнём из своих орудий. Начался тяжёлый бой.
Снаряды разрывались везде, и трудно было высунуть голову, но тяжелее всего пришлось артиллеристам. И хотя их орудия были тоже наполовину прикрыты брустверами, но всё равно для немцев они оказывались как на ладони. Вот один танк задымился и стал кружиться на месте, его подбили наши. Затем замер второй. Но и наше одно орудие разворотило прямым попаданием танкового снаряда. Весь расчёт этого орудия частями разбросало в радиусе нескольких метров. Картина была скажем прямо жуткая. И причём это произошло всего лишь в метрах пятнадцати от позиции Георгия и Михаила. Повсюду были разбросаны конечности артиллеристов и их изуродованные тела. У кое-кого вывалились кишки и прочие внутренности, а командира орудия, совсем юного парнишку, и такого же светловолосого и вихрастого, как и Георгий, отброшенным ударной волной лафетом перерезало напополам.
– Твою мать! – вырвалось с искусанных и потрескавшихся губ Георгия. Он побледнел и отвернулся, и рывком выставил пулемёт перед собой и покосился на Михаила. – Не смотри туда! Не смотри! Там страх божий! Может и стошнить!
– О-ой, ма-амочка! – невольно вырвалось у Михаила, который тоже побледнел.
– Надо фрицам дать прикурить! Они уже достаточно сблизились с нами, – зло процедил Георгий. – Сча-ас, счас от меня получите!
– Юрик сказал, что стрелять будем по его команде, – откликнулся рядовой Скоробогатов.
– Так что он тянет? – совсем занервничал Георгий. – Ну что он там?!
До немцев было уже метров сто-сто-двадцать, и тут Юрий прокричал:
– Пли-и-и-и!
Георгий дал очередь, затем вторую. И слева и справа бойцы их взвода начали стрельбу. Немцы стали чаще зарываться в землю, а вот их «пантеры» упорно продолжали двигаться вперёд. Вскоре ещё их две машины были подбиты, но и наши батареи лишились двух орудий. Одно было поражено опять прямым попаданием, а у второго осколками от разорвавшегося рядом снаряда был выкошен весь расчёт. Бой продолжался ещё с час. В итоге от двух батарей 45-ти миллиметровых орудий осталось только половина стволов, а на подступах к нашим позициям замерло семь подбитых «пантер» и до сорока немецких солдат и офицеров упокоились навечно.
***
Прибыли санитары. Они попросили бойцов помочь им погрузить раненных в два санитарных автобуса ГАЗ-03-30 и в одну бортовую машину ГАЗ-42. Раненных и убитых с нашей стороны было очень много. Только тяжело раненных набралось тридцати семь человек.
Георгий пожалел двух хрупких молоденьких санитарок и подошёл к их носилкам.
– Девчата, помочь? – спросил девушек младший сержант.
– Ой, конечно! – откликнулась одна их них, что была побойчее. – А то сегодня вообще все бойцы тяжёлые. Особенно артиллеристы. Мы с Алькой уже надорвались их таскать!
Георгий взял носилки и направился к одному из развороченных орудий. На подходе к нему он увидел лежавшего навзничь подносчика снарядов. Георгий склонился над ним и перевернул его на спину. Он оказался не убитым, а тяжело раненным. Ему перебило обе ноги, и у него беспрерывно фонтанировала кровь. Мужчине было за сорок лет. Он захрипел и открыл глаза.
– Жи-ивой, кажись! – радостно отметил Георгий.
– Не помер ще… – прохрипел раненный. – Братик, глянь, у мене ноги е, або немае их?
– Перебиты, – ответил Георгий.
Тут подбежали санитарки. Они сразу же начали перетягивать артиллеристу жгутами его посечённые осколками ноги и останавливать кровь.
– Бра-атик, – вновь заговорил раненный артиллерист, – помру я… о-ох, помру…
– Да что вы, дядя, – на этот раз откликнулась бойкая санитарка. – Во-о-он какой здоровяк, ещё жить да жить тебе, сердешный. Родишь ещё себе деток на старости лет и будешь им радоваться!
– Та е вже у мене. Бра-атик, – вновь обратился раненный артиллерист к Георгию: – Тут у мене не далече мое село. Там дочка и дружина (жена, – прим. авт.) з матию живуть. Якшо будеш в том сели те знайди их и передай вид мене лист (письмо – прим. авт.). Я написав його для них. – Немного отдышавшись, артиллерист глазами указал, где письмо. – Передашь?
– Передам, – Георгий достал письмо артиллериста из его нагрудного кармана и спрятал у себя.
С помощью девчат погрузил артиллериста на носилки и спросил уже хрипевшего раненного: – А как тебя зовут? И как называется твоя деревня, браток? – … Мене звуть Иваном Ма-а… Ма-акаровичем. А село моя… – Раненный не успел договорить. У него откинулась голова, глаза остекленели, и он отдал богу душу.
– Отмучился, сердешный, – произнесла бойкая санитарка. – И вправду… – чуть не плача добавила она, – не жилец он был. Он много потерял крови. Запоздали мы. Э-эх…
Уже мёртвого артиллериста Ивана отнесли к остальным таким же бедолагам, которых должны были тут же захоронить. Для них сейчас в двух шагах от окопов рыли могилы. Георгий так и не выяснил, как называется та деревня, из которой был родом умерший на его руках артиллерист, но теперь, увидев фотографию отца Наталки, он понял, что этот Иван Макарович и был как раз её отцом. Но как это сказать девочке? Признатся ей в том, что её отец умер прямо на его руках и что она уже стала сиротой?