Обычные люди

– Ох, прости, Нина. Не узнала тебя. – Она протянула мне руку, и я неуверенно пожала ее в ответ – мои ладони вспотели от волнения. – Решила посмотреть до открытия? Скажу откровенно – правильно сделала. Вечером будет куча народу. И каждый сочтет своим долгом похвалить рисунки и сфотографироваться с тобой. Все уже почти готово, так что добро пожаловать на твою выставку. – Она сделала широкий приветственный жест, сверкнула улыбкой и ушла по делам, на ходу давая указания сотрудникам галереи.

Я вернулась в начало. Мои первые наброски, мне одиннадцать лет. Ничего особенного, но золотой свет обегал их, отгораживая и защищая. Драгоценная яйцеклетка, с которой все началось. Свет тянул за собой дальше, вырывал из белого пространства пейзажи Петербурга с людьми-чудовищами, людьми-плезиозаврами, их детей, камбалят и трилобитов. Туристические пароходики с закутанными в одеяла мозазаврами ехали по узкому каналу. Девочка на самокате торопилась уехать от деревьев, протягивающих к ней скрюченные узловатые лапы. За ними – временной излом, его создает свет в виде молнии. За ним – стакан с пепси, пейзажи Нью-Йорка: Манхэттен, лужайка Центрального парка с цирковым шатром, усталый уличный мим прислонился к ограде – отдыхает. Очертания островов Нью-Йорка – какими они были до основания города: леса, пустоши, над ними парит в воздухе рогатый корабль. «Эра плезиозавров», «Эра Коломны», «Эра Нового Света и пластикового стакана» – так были подписаны периоды.

После Нью-Йорка золотые трубки завивались, как рисуют в учебниках по физике завихрения воздуха у самолета, и долетали до «Эры Сан-Франциско», которая разбивалась на «Эру Школы» и «Эру Колледжа». Эра Сан-Франциско занимала больше половины пространства. Рисунки здесь были уверенные. Море, холмы, цветы и пальмы. Сокурсники в колледже. Девушка на серфе, вид снизу, из-под толщи воды, название – «Глазами мозазавра».

Под названиями стояли даты римскими цифрами. Я рассматривала свои же картины будто впервые.

– Нина, хочешь выпить с нами шампанского? За-куски только что привезли. Отметим окончание нашей работы!

Я оглянулась – Лу кричала мне, высунувшись из незаметной двери у входа. В зале было пусто. Пока я рассматривала свои рисунки, техники отрегулировали освещение, сотрудники галереи сверили все рисунки с каталогом и собрали оставшийся мусор. Здесь успела побывать и уборка – незаметно для меня пол помыли, стало свежо, пол отражал золотые лампы в местах, где не высох.

– Нет-нет, спасибо. Мне вечером еще фотографироваться с кучей людей и принимать поздравления, – крикнула я в ответ.

Лу рассмеялась и исчезла в двери.

В дальнем конце зала картины, подвешенные к потолку за цепочки, описывали полукруг, не соприкасаясь со стенами, а светящиеся золотые трубки вились между ними. Казалось, они существуют сами по себе, растут из золотого осьминога посреди зала – не было видно ни стыков, ни креплений. Но, присмотревшись, я заметила тончайшие капроновые нити, на которых они держались. Все было сделано так, что ах. После полукруга начиналась «Новейшая Эра». Под каждым названием и датой стояли пометки, в каких конкурсах участвовала работа и какой приз взяла.

Я постояла под люстрой-осьминогом, оглядывая зал, запоминая все так, как есть сейчас, – без людей, шампанского, фотографов. Сфотографировала на телефон зал, заблюрила так, чтобы было ничего не разобрать, но интрига сохранялась, и запостила в «Инсту» с пометкой «Сегодня в 7 p.m».

До открытия оставалось еще несколько часов, в которые я планировала сделать наброски для обложки альманаха параллельного курса по литературному мастерству, куда вошли несколько рассказов Стиви. Сборник издавался за счет спонсоров, и мне даже обещали заплатить.

Но, стоя под осьминогом, я поняла, что ничего не получится. Что я сейчас выйду из галереи и отправлюсь бродить по городу, пока не настанет пора возвращаться. Буду смотреть на людей, машины, собирать энергию, чтобы потом направить ее в нужное русло.

Выходя, я заглянула в кабинет оформителей. Лу и ее коллеги расселись на коробках и сваленных в беспорядке предметах. Они ели принесенные из дома сэндвичи, смотрели видео на телефоне и хохотали. Я не стала их отвлекать и направилась к выходу, но, когда двери разъехались, Лу заметила меня и крикнула:

– Удачного открытия!

Я обернулась – они салютовали мне сэндвичами и чашками. В ответ я подняла вверх большой палец и вышла на улицу.

Глава 4,

в которой открывается выставка

Я перешла на другую сторону улицы, пропуская машины, и снова стала смотреть на рисунки через окна. Золотой свет отключили, и зал вернулся в будничное, черно-белое состояние. Сновал уборщик, замелькали туда-сюда Лу и ее коллеги. Техники вернулись с перерыва, поставили стремянку под осьминогом: один техник забрался на нее и проверял крепления, второй поддерживал лестницу. Тихая улица в центре: редкие машины не раздражали, пешеходов не было, раскидистые деревья бросали тень на тротуары. Мягкое солнце неназойливо грело голову и плечи. Все вокруг было совершенным, законченным, красивым – и деревья, и солнечный свет, и старое кирпичное здание галереи.

Над галереей сдавались в аренду студии художников, мастерские. Такие арендовались в складчину, на несколько человек, арендовать одному – слишком большая роскошь. Я знала это, потому что Стиви снимал похожую мастерскую вместе с двумя сокурсниками.

Я побрела к ним, надеясь, что Стиви у себя в мастерской и я пересижу у него несколько часов. По дороге передумывала несколько раз: разворачивалась, собираясь то прогуляться у пирсов, то сходить в колледж, то позавтракать, то пообедать, через минуту забывала об этом, но часа через два уже звонила в домофон. Дверь открыли не спрашивая.

В большой комнате с заляпанными краской стенами, разделенной ширмами на три зоны, у выхода из лифта два человека в сварочных масках придерживали свернутые вместе несколько листов железа, а третий человек, тоже в маске, сваривал листы. Я про шла мимо них и легла на диван в дальнем углу мастерской. С него из окна во всю стену открывался вид на залив и Алькатрас[4] вдалеке. Сердце почему-то стучало, хотя все было хорошо и я должна была быть абсолютно спокойна.

– Волнуешься? – спросил, входя, Стиви.

– Что вы там варили?

– Помогали Чейзу. ДНК из железа для конкурса студенческих работ.

Треск сварочного аппарата заглушил мой смех.

Мы пили чай, молча смотрели на залив и на перекресток под нами.

– Не о чем волноваться. Все получилось потрясающе, – убеждала я сама себя.

– Ты уже видела? – удивился Стиви.

– Да, ходила только что. Они сотворили настоящее чудо.

– Но все равно волнуешься?

– Наверное. Не знаю. Странные ощущения.

– Хочешь поговорить об этом?

Я рассмеялась:

– Отстань, пожалуйста. Мне хватает моего психотерапевта.

Мы помолчали. Допив чай (органически выращенный и произведенный на ферме в Айове), Стиви принялся за работу. Он уже три месяца делал Гипсовую даму, ее пугающий силуэт иногда являлся мне во снах.

Я не могла усидеть на месте, попрощалась со Стивеном. Хотела без разговоров проскользнуть к выходу, но Чейз перехватил меня у лифта и минут десять рассказывал о своей ДНК. К счастью, в мастерскую пришла его девушка, и он переключился на нее.

– Официальное открытие – в 7 p.m. Сбор гостей – в 6.30 p.m, – громко напомнила я, закрывая дверь лифта.

– Sure, see you[5], – одновременно ответили все.

– Добро пожаловать! Вы есть в списках? – приветствовал меня охранник на входе. В костюме с галстуком-бабочкой, но на лбу написано: «Я вышибала, не шути со мной».

Я попыталась сообразить, есть ли у меня приглашение на собственную выставку. Пока думала, из галереи выскочила Лу. На ней был сногсшибательный брючный костюм. Короткие белые волосы уложены на правую сторону. Днем в рабочей одежде она выглядела по-домашнему, сейчас – высокомерно.

4

Остров-тюрьма для особо опасных преступников. С 1973 года работает как музей.

5

Конечно, увидимся (англ.).