Страница 10 из 11
– Давно? – незнакомец хмурится, покачивается и кое-как хватается за стену, пытаясь удержаться на ногах.
– Так вчера заселилась, – лепечу тоненько, здраво опасаясь, что вот прямо сейчас этот внушительный, а по делу просто малохольный неудачливый грабитель рухнет тут замертво. А мне потом перед стражами порядка оправдывайся, откуда в доме вновь прибывшей в столицу феи труп взялся.
– На каком основании? – хрипловато, явно с трудом бросает мужчина и таки оседает на пол. Правда сознание не теряет, а всего лишь дышит часто и со свистом.
– Я в наследство его получила, от тётки, – говорю тихо, успокаивающе даже, а сама подбираюсь ближе. Зачем? Сложно сказать… Целителем я никогда не была, а и поди вот так разберись, отчего эдакому детине плохо. Но не бросать же его вот так, как есть?
Мужчина дышать хрипло перестаёт, замирает, а потом глаза открывает резко и подаётся вперёд, хватая меня своими здоровенными ручищами за хрупкие плечи.
– Дайана тётка твоя? – и столько непонятной радости в его голосе, что я пугаюсь пуще прежнего и думаю, что идея с помощью не зря с самого начала казалось мне провальной. Он же просто сумасшедший!
Руки я его осторожно с плеч снимаю, при этом стараюсь улыбаться, чтобы не дай боги не оскорбить душевнобольного, и признаюсь, отползая чуток назад:
– Она самая.
Уточнять, что об этой родственнице я узнала всего лишь сутки назад, не стала. Отчего-то мне кажется, что эта новость ему вовсе не понадобится. Но… Лучше бы сказала, тогда бы может быть избежала угрожающе-просящего:
– Приготовь отвар из черноягоды! Сейчас же!
Лапищи его вновь на моих плечах оказываются, а я… Я с трудом сглатываю ставшую вязкой слюну.
Молчу. А что ещё мне остаётся делать?
– Ну! – встряхивает меня так, что зубы клацают.
Приходится сознаваться.
– Не умею я.
Пару мгновений тишины и удивлённое:
– Как это?
Казалось бы, что непонятного в трёх словах «не умею я»? Всё же ясно, как белый день, но нет же, ему разжевать надо.
– А вот так, – развожу руками, насколько это возможно в тисках его немилосердных объятий. – Не умею я отвар делать, и знать не знаю, о какой черноягоде вы говорите.
Во втором я чуть слукавила, о черноягоде мне хоть немного, но всё ж было известно, только знать ему об этом необязательно. Да и никому не надо, честно говоря. Ягодка эта запрещённая, а используют её и вовсе для зелий противозаконных.
Мужчина с минуту смотрит на меня, пытливо так, но я и глазом не веду. В том, что касается закона, я чиста, аки младенец. И никому-то не доказать обратного.
– Лжёшь, – припечатывает и, наконец, отпускает руки.
Я демонстративно потираю плечи, дабы смутить малахольного наглеца, но он смущаться вовсе не намерен. Вздыхаю глубоко, и признаюсь:
– Врать я не приучена, так что вам придётся мне поверить.
Незнакомец приподнимает брови, ухмыляется, и кажется, от ухмылки этой серость да туман в глазах куда-то пропадают.
– Поверить? Чёрной ведьме? – насмехается и от этой насмешки становится… Обидно? Да, только самую малость.
– А я не ведьма, и не чёрная, – возвращаю насмешку, – я фея, потомственная. У меня и документы имеются.
Уголки его губ медленно опускаются, он прислоняется затылком к стене, прикрывает глаза и совершенно не стесняясь говорит:
– Значит дело дрянь.
Соглашаюсь. Так, на всякий случай. С душевнобольными встречаться мне доводилось, но то было в местах людных, а не в заброшенном доме, который десятой дорогой обходят. Поэтому кроме как соглашаться мне ничего и не остаётся.
Минута, другая… Тишина тяготит. И я спрашиваю, шёпотом отчего-то:
– А что за дело?
Мужчина глаза открывает, смотрит на меня несколько мгновений к ряду, потом качает головой и устало выдаёт:
– Не важно, – думает секунду и добавляет: – Уже не важно.
Будь во мне любопытства чуточку больше, я бы непременно спросила, почему дело вдруг перестало быть важным, но… Я вновь поднимаюсь на ноги, подхожу к выходу и открываю дверь:
– Раз это, – говорю вроде уверенно, только неловкость всё равно теснится в груди, – Уже не важно, может вы уйдёте из моего дома? Мне очень спать хочется.
Последние слова выходят такими жалостливыми, что самой себя утешить хочется. Ещё и глупое желание вернуться к дяде Росму появляется, там я хотя бы знала, чего ожидать от ворчливого родственника, не то, что тут.
Ночной посетитель окидывает меня внимательным взглядом, в котором наравне с удивлением плещется что-то ещё, что-то незнакомое прежде. Заминка затягивается, и я уже собираюсь повторить свою просьбу, как мужчина с трудом встаёт, подходит почти вплотную.
– Неужели не боишься? – и губы растягивает в жутковатой улыбке.
Есть за мной такой грешок – устаю бояться. И вот сейчас вновь наступает тот самый момент.
– Почему же, – устало пожимаю плечами, – боюсь. Только спать мне хочется сильнее, чем бояться.
Сомневаюсь, что он проникнется насыщенностью прошлого дня, что я с трудом пережила без сердечного приступа и прочих смертельных хворей. Потому молчу, лишь жду, нетерпеливо вздыхая.
Мужчина вновь улыбается, на этот раз без намёка на сумасшествие и скрытые наклонности душегубца.
– Хорошо, – кивает удовлетворённо, хотя я решительно не понимаю, что же хорошего он видит во всём этом бедламе, и выходит за дверь.
Деревья со скрипом расступаются и корявые ветви возвращаются на свои привычные места. Удивляться я не стала, лишь угрожающе сощурилась, мысленно обещая дому-предателю разобраться чуть позже. И разбирательства эти вряд ли ему понравятся.
Далеко ночной посетитель не уходит, оборачивается, прячет руки в карманы брюк, только сейчас замечаю, что и крой, и сама ткань выглядят модно и дорого. По губам скользит ухмылка:
– Как тебя хоть зовут, потомственная фея?
То ли от взгляда его с задорными искорками, то ли от ухмылки этой, чувствую, что лицо вспыхивает жаром смущения.
– Криска, – бросаю тихо и смущаюсь пуще прежнего, – то есть Кристиана меня зовут.
– Кристиана, значит, – хмыкает понятливо.
– А вы? – спрашиваю зачем-то. Да только ответа так и не дожидаюсь, потому что на дорожке, где ещё мгновение назад стоял мужчина, уже никого не было.
– Чертовщина какая-то, – бурчу тихо и закрываю дверь.
Дом, как мне кажется, вздыхает с облегчением, а я грожу в пустоту пальцем и говорю:
– А с тобой мы потом поговорим!
Наследство моё обещанием прониклось – ни одна доска не скрипит пока я поднимаюсь в спальню. Даже кровать и та молчит несмотря на то, что я, словно змея верчусь на матрасе из стороны в сторону. Но, наконец-то, засыпаю, чтобы проснуться от ярких назойливых лучей солнца. И никаких незнакомце поблизости не наблюдается…
Может быть, мне всё приснилось?
Я долго лежу на кровати, пока мне это не надоедает. Потом поднимаюсь, усаживаюсь на краю матраса и спрашиваю:
– Что скажешь в своё оправдание?
Пока лежу, вспоминаю всё что произошло прошлой ночью до мельчайших подробностей. И с каждой минутой тревожусь всё больше. Если дом живой, магией наделённый, а по всему выходит, что сообразительность особняка и его строптивый характер, мне вовсе не привиделись, то как же он пустил незнакомого человека? А из этого вытекает другой вопрос – какие же отношения связывали его с Дайаной, раз он не побоялся прийти к ней за помощью?
И сколько ещё таких «близких» знакомых у покойной тётушки имеется? Надо же мне как-то подготовиться к нашествию ночных гостей.
Дом молчит, пыхтит жалостливо, но выдавать секреты прежней хозяйки совсем не торопится.
– Так значит? – щурюсь недовольно и встаю на ноги. – Хорошо, – пожимаю плечами, – похоже мне тут не рады. Пора возвращаться в деревню к дяде Росму.
Конечно, я не думала, что старая развалина так легко сдастся, но… Дом шипит, шатается и принимается каяться во всех грехах разом, даже в тех, которые меня совсем не волновали и ни коем образом не касались.