Гильдия Чёрных Кинжалов

Люди обступали меня со всех сторон. Кто бранился, кто причитал, кто посмеивался — но ни один не протянул руку, чтобы помочь встать. Оно, может, и к лучшему — я не очень люблю непрошенную помощь, не знаю, как на неё реагировать. Самостоятельно, правда, подняться получилось не очень хорошо — неудачно наступила ладонью на осколок лампы-ловушки. Пока я его вытаскивала и размышляла, настолько ли чист носовой платок в кармане моего плаща, чтобы им можно было зажать кровоточащий порез, к месту происшествия подоспел городовой.

— Порча государственного имущества! — громогласно прокомментировал он и схватил меня за локоть. — Сейчас в участок со мной пойдёшь, хулиганка!

— Я из Гильдии Чёрных Кинжалов. Извольте не тыкать. Где ваш участок?

Выбора у меня, к сожалению, не было. Раз виновата — значит, виновата, придётся отвечать.

Конечно, это всё было очень не вовремя. Но зато я спасла Гелптома.

***

В кабинете следователя царил полумрак, пропахший почему-то квашеной капустой, которую я терпеть не могу. От этого запаха подкатывало к горлу, и я невольно думала о том, что, если меня всё-таки вырвет, я паду так низко, что никогда больше не поднимусь. По крайней мере, в собственных глазах. Но пока мне как-то удавалось сохранять достоинство. Даже несмотря на то, что я прекрасно понимала, какие альтернативы меня ждут. Законы я знаю хорошо — вызубрила к первой же сессии, а потом ещё два раза ради ежегодных проверок.

За порчу государственного имущества — а лампы-ловушки являлись именно государственным имуществом — полагался штраф в пятьсот фертов. Нет денег — занимайся общественными работами в течение двух недель. Моя стипендия составляла пятьдесят фертов, а работа в Гильдии начиналась только по истечении месяца, полагавшегося каждому выпускнику на то, чтобы попрощаться с вольной студенческой жизнью и заодно заполнить кучу документов. Я собиралась этот месяц потратить на поиски убийцы Аргеллы. Но теперь…

— Итак, выплатить штраф вы не можете, — подвёл неутешительный итог следователь со скучными рыжими усами. На кончике металлического пера, замершего над протоколом, набухала чернильная капля. — В таком случае, две недели исправительных работ…

— Подождите!

Мой выкрик остановил перо, снова устремившееся к бумаге.

Следователь вопросительно поднял брови, глядя на меня исподлобья. Но я молчала, теребя собственные руки.

Разумеется, я бы лучше отработала, чем стала бы просить деньги у своей семьи.

Но две недели… Я не могу себе этого позволить! Столько времени уйдёт впустую! Найти убийцу Аргеллы — это гораздо важнее, чем ущемлённая гордость. И ещё карьера… репутация… Я так хотела работать в Чёрных Кинжалах, а сейчас могу загубить все свои возможности. Но вот если правильно повести разговор, можно обойтись и без заведения дела… Однако только при наличии денег.

Я мысленно взвыла, почти воочию увидев торжествующее выражение на лице батюшки. Усмешка на тонких губах, лёгкий прищур… У нас с отцом одинаковые глаза, но я очень редко щурюсь, смотрю открыто. А этот… двуличное ничтожество. Просить у него… Нет, я не смогу.

— В определённых обстоятельствах можно отсрочить работы, — осторожно произнесла я. — Если я представлю справку о плохом состоянии здоровья, например…

— Думаете, подобная справка в начале вашей карьеры лучше, чем исправительные работы? — с сомнением протянул следователь. — Не знаю, не знаю… Хиляков в вашей Гильдии любят ещё меньше, чем правонарушителей.

Твари пустынные, а ведь он прав. С такой бумажкой меня даже в службу очистки не возьмут — это специальное подразделение Гильдии, которое занимается ликвидацией пустынных тварей, пробирающихся на улицы Морлио (а таких, увы, гораздо больше, чем принято считать). Скучная, надо сказать, работёнка, у наших она считается далеко не самой престижной — хотя без неё эти существа потеряли бы последний страх.

Ладно, в конце концов, это моя семья. И всё вполне может пройти безболезненно, если правильно подступиться к делу.

Если папаша пришлёт какого-нибудь слугу, вообще замечательно, те меня опасаются, как неродную, и выговаривать, даже от имени отца, постесняются. Долг я смогу вернуть месяца через три, тоже с кем-нибудь отправлю, чтобы не встречаться ни при каких обстоятельствах… Только нужно написать, что это в первый и в последний раз. Пусть видят, что лишь крайняя нужда толкает меня на эту просьбу. Если бы время не работало против меня…

Решение уже было принято, но озвучить его всё равно оказалось нелегко:

— Я могу написать письмо родителям?

***

Она пришла только на следующий день. Такая надменная, словно явилась на какой-то приём. Шляпка, пелерина, каблуки. Острый носик вздёрнут, серые глаза, доставшиеся нам обеим от отца, полуприкрыты веками. А волосы у Кельки мамины — светлые, вьющиеся. Мою сестру вообще многие считают красавицей. Я слышала, у неё и жених уже нашёлся. Вернее, утвердился — находились-то и раньше, но кажется, тут уже шли разговоры о помолвке, то есть дело было решённое как будто.

Я была уверена, что охранник откроет камеру, и уже шагнула, чтобы выйти, но тут Келька жеманно кашлянула, и этот звук буквально пригвоздил меня к месту.

Охранник стоял поодаль, как обычно бывает на свиданиях с заключёнными. Он не собирался открывать дверь.

— Отец просил передать, что ты ничего от нас не получишь, — сказала сестра вместо приветствия. — И что позора он не боится. В семье, как говорится, не без уродки.

Я стиснула зубы.

— Ясно.

— Ещё он просил уведомить тебя, что ты неблагодарная выскочка, и что он всегда знал, что ты так кончишь.

— Ясно, — повторила я. — Это всё?

Конечно, это было всё. Наша встреча была затеяна ради этого взгляда свысока, ради возвышения правых над виноватыми — правой моей семьи над вечно виноватой мной.

— У тебя будет время подумать, пока ты будешь работать, — сказала Келькара Кей-Лайни.

Приговор был озвучен. Она ушла.

А я осталась.

Вечером пришёл следователь и подписал протокол.

Две недели я должна была работать подмастерьем фонарщика, помогая ему зажигать уличные светильники и лампы-ловушки в северных кварталах города.

Первую половину дня я могла быть предоставлена самой себе. Мне даже разрешено было пройти собеседование в Гильдии для получения должности.

Однако в Гильдии меня поставили в резерв, сообщив, что вакансий пока нет, но как только место освободится…

Спасибо хоть кинжал не отобрали.

***

Когда я возвращалась домой после первого рабочего вечера (пришлось протереть от пыли около ста фонарей, и пальцы ныли, как отшибленные), меня нашёл Гелптом.

— У тебя из-за меня неприятности, девочка, — вздохнул он.

Я пожала плечами:

— Ерунда. Скажи лучше, удалось ли тебе что-то выяснить?

— Вряд ли тебе это поможет, — покачал головой Гелптом. — Есть два призрака, которые видели девушку там, где произошло убийство. Но вынуждены были убраться оттуда до того, как всё случилось, потому что почувствовали дикий страх.

— Страх? — недоумённо нахмурилась я. — Но чего они испугались?

Призраков напугать не так уж легко. Им, как я уже говорила, могут внушить ужас лампы-ловушки, однако же, на месте, где убили Аргеллу, ничего подобного не было. Иногда страх оказывается связан с земной жизнью привидения, он может быть чем-то, что нужно преодолеть духу, чтобы обрести возможность подняться в небеса — но чтобы у двух призраков этот страх оказался одинаковым?

— Они сами не поняли, чего испугались, — сказал Гелптом. — Это очень странно, Тина. По всему выходит, что если ты хочешь найти убийцу своей подруги, тебе придётся столкнуться с необъяснимыми вещами… и, скорее всего, ужасными. Подумай, стоит ли тебе, с твоей впечатлительностью…

— С моей впечатлительностью? — исподлобья глянула я на призрачный силуэт Гелптома.