Страница 2 из 18
Егоров погасил все устройства, кроме примитивного кислородного рекуператора и телевизора, подключённого к двум внешним камерам наблюдения. Залез в спальный термомешок и выждал минут сорок, до тех пор, пока температура в яхте не приблизилась к нулевой.
Потом не выдержал, включил отопление, а спустя пару минут и остальную электронику. Преследователя на экранах не наблюдалось.
Гелиображник сделал пару взмахов крыльями, подплыл к терминатору – границе света и тени и похватал дефлюцинат светящимся хоботком. Егоров отвернул кораблик от кометы и потянул вожжи вниз, подтвердив намерение мысленной командой. Космический мотыль неохотно, лениво нырнул в подпространство, медленно набирая глубину и, наконец, перешёл на свою комфортную межзвёздную скорость.
Через два часа они достигли ближайшей из карликовых планет внешнего облака. Всплыли, чтобы гелиображник немного отъелся. За это время Егоров успел прожевать сухпай и собрать данные с локаторов. В радиусе десяти ближайших миллипарсеков нашлась шлюпка добытчиков дефлюцината и патрульный зонд-транслятор.
Преследователя локатор не заметил. Конечно, оставалась вероятность, что на том корабле было что-то вроде шапок-невидимок – новых средств невидимости из Альянса, о которых в последние годы ходили слухи. Но в прошлые всплытия локатор преследователя находил. Егоров решил, что оторваться удалось и приказал зверю нырять, передал вожжи автопилоту, завёл будильник и снова залез в спальный мешок.
Путь до красного карлика занял ещё шесть часов.
Когда Егоров проснулся, мотыль уже был готов всплывать и искал место поудобнее. Хвосты сотен гипототемов дали подсказку, и мотыль направился к рою светящихся воронок. Они вынырнули в окрестностях логистической станции «Проксима Таганая».
Егоров запросил данные кораблей в зоне видимости, и его ждал сюрприз. На этот раз приятный.
Правда, ему пришлось перелопатить данные десятка крупных кораблей, зависших у станции в поиске подходящего места для посадки. Фото, фамилия капитана и название одного из них показалась Егорову знакомыми. Пару лет назад он слышал от общих друзей о том, что один из его одноклассников стал капитаном крупнотоннажного сухогруза. Егоров осторожно качнулся в невесомости, перевернулся и поймал висящий на шнурке терминал сообщений, запустил и пролистал списки собеседников. Просидел долгие три минуты, ожидая, пока прилетят и прогрузятся статусы всех возможных людей в системе.
Память на лица не подвела Леонида. Иконка напротив его школьного друга, Артёма Ольгердовича Артемьева, зажглась приветливым зелёным цветом.
2. Академик Гамаюнов
История приобретения Егоровым яхты началась полтора года назад, когда казалось, что брак со второй супругой мирно завершён.
На счету тогда ещё было сто десять тысяч кредитов – приличный капитал, которого вполне хватило бы на неплохую квартиру где-то на средних кластерах Уральского Союза Планет. Или даже на выращивание дома на окраине. Именно тогда Егорова в первый раз вызвали в суд.
Анимированный портрет Его Императорского Величества глядел на Леонида надменно и чуточку укоризненно. Наверное, таким взглядом любой уважающий себя галактический император глядит на всех дважды разведённых поэтов, променявших подданство Империи на гражданство какого-нибудь второстепенного Союза Планет.
Конечно, позже это казалось ошибкой – заявиться в первое адвокатское бюро, которое попалось по дороге от Центрального Районного Суда к районному же космопорту. Следовало хотя бы немного повыбирать, поспрашивать, почитать отзывы – ведь адвокатов в прилегающих к Суду кварталах было хоть пруд пруди. Но время поджимало, денег на проживание в столице у небогатого поэта становилось всё меньше, а душевное состояние после получения судебных документов не располагало к обдуманным действиям.
Егоров очень скоро не выдержал взгляда Императора. Нервно пригладил поредевшую шевелюру, отвернулся и уставился в комод, старинные завитушки которого подсвечивались голограммами с подписями ящиков. "Бумажные документы", "Чайные принадлежности", "Личные вещи" – строго и педантично. Мрачные стены адвокатского бюро «Коробейников, Филимонов и партнёры» давили на поэта и вызывали у него в голове нецензурные рифмы. Егоров чувствовал себя виноватым, хотя совесть его была чиста.
Адвокат первой гильдии Филимонов надул щёки, отложил на стол две электронные бумажки с многотомными делами клиента и изрёк:
– Дело – швах.
– Как это – «швах»? – удивился поэт.
Филимонов встал и подошёл к окну, заложив руки за спину.
– Ну, господин Егоров. Вы же поэт, мастер слова. Должны знать эти старинные обороты. Плохо дело. По семейному кодексу придраться к заявлению вашей бывшей супруги невозможно. Платите алименты за пропущенные два года.
– Но ведь дети?.. – приуныл Егоров.
– Два замечательных мальчика-близняшки, судя по голографиям. Сколько им, три? Да, они, скажем так, негроидной расы. Цвет кожи и черты лица проявились не сразу. Но ведь когда они родились, вы были в браке? Признали отцовство?
– Да, признал.
– Но мальчики сначала были белокожие, так?
Филимонова, судя по выражению лица, казус со сменившими цвет младенцами даже не забавлял и не удивлял. Видимо, такие дела в его практике либо уже встречались, либо вообще не были редкостью. Егоров поморщился. Тема обсуждения ему приятной не казалась.
– Я же подумать не мог, что они со знакомым хирургом произведут модификацию младенцев… Нет, конечно, я желаю им здоровья, даже немного скучаю по ним последние пару лет, но это же…
– Не ваши дети? А вы сможете это доказать? У нас защита боди-модификантов. Вас вся эта чепуха сейчас должна волновать в последнюю очередь, милейший. Сколько, говорите, она с вас требует?
Адвокат подхватил со стола бумажку с исковыми заявлениями, но Егоров опередил его.
– Триста пятнадцать тысяч союзных кредитов.
– М-да, около шести тысяч суздальских «червонцев». У вас есть такие деньги? Вы же получали хорошую пенсию до того, как поменяли гражданство два года назад?
Егоров сжал губы. Рассказывать про то, что почти все свои накопления перед сменой гражданства он отправил в фонд гильдии космических поэтов Империи, и показываться ещё большим идиотом, не хотелось.
– Есть сто десять. Точнее, чуть меньше, я пока живу в отелях и собирался купить недвижимость в Уфе или Новоуральске. Остальное придётся заработать. Но Евангелион Степанович, разве нельзя убедить суд провести тесты, доказать, что дети – не мои, а… негритянские?
Оттопыренная губа адвоката разбила последние надежды поэта.
– Суд на такое не пойдёт. Суд всегда встаёт на сторону того, кто подаёт заявление о разводе. Она же предоставила бумаги, что цвет кожи поменялся по другой причине. И что нет доказательств измены. Тестирования ДНК вот уже десять лет объявлены средневековым пережитком и сугубо добровольные. А если вы вдруг попытаетесь выкрасть детей для проверки… Леонид, вы же бывший гардемарин, отказавшийся от гражданства Империи, отказавшийся от приличной пенсии из-за… поэзии, я так понимаю?
Егоров встал со стула.
– Нет. Поэтом я был и до смены гражданства. По зову души и из принципов. Из-за постоянных поборов со стороны коллег, постоянной занятости мне стало невозможно творить. Я не против Империи и Императора. Но мне захотелось окраин. Поэзия – это всего лишь оболочка.
– Думаю, мою консультацию на этом можно завершить, – Филимонов тоже встал со стула, подал бумаги, натужно улыбнулся и подал руку для рукопожатия. – С вас сто пять червонцев.
Когда Егоров, скрепя сердцем, ткнул истёртой кредиткой по золочёному картридеру и собрался уходить, Филимонов добавил:
– И ещё… Поторопитесь. Вы, наверное, в курсе, что с Императорским Коллекторским Бюро лучше не связываться.
– Это почему?
– Ну, знаете… Разное про них говорят, вы и сами, наверное, слышали.
Егоров, разумеется, слышал разное. Но паранойи на тему бездушных киборгов, откручивающих головы и доставляющих их в суды, у него не было, и он пропускал все услышанные легенды про Коллекторское Бюро и прочие спецслужбы мимо ушей. Ещё не забылись те времена, когда Егоров верой и правдой служил Императору в гардемаринском полку на орбите Суздаля. Он перебрал с пафосом, но не врал про смену гражданства. Бывший офицер поменял паспорт больше по финансовым мотивам, но отнюдь не из-за боязни перед государством. Да и переход из подданства Империи в гражданство более слабого и отсталого Союза в силу мирных отношений держав в последние годы не рассматривался как измена родине.