Страница 18 из 27
А потому мы упирали больше на цифирь, решала теперь любые задачки, и легко считала в уме, кстати, этого раньше я не помню, похоже ум её стал ещё легче и быстрее теперь или мне казалось так, потому что она двести шестьдесят лет упражнялась без меня, а я теперь только напоминал ей всё. И вскоре я рассказал ей о том, что я теперь знал о времени, о том, как я измерил и разделил его на часы и минуты. Она выслушала внимательно, как всегда, не перебивая и спрашивая то, что хотела уточнить, и в завершении начертила на глиняном черепке что-то, сказав:
– Щас, погоди, я покажу… а ты скажешь, правильно ли?
Знаете, что я увидел? Те самые цветочки, что некогда нашёл на её вышивках в доме Эрика под Каюмом, она всё та же, и знания в ней, и чувства, но лишь прикрыты плитой, сквозь которую всё равно светит она, её ум, её душа.
– Верно, – сказал я, счастливо улыбаясь.
– Как ты дошёл до этого? Ты такой умный… – вдохновенно произнесла она, качая головой.
Этого я не мог снести.
– Нет, Яй. Это ты. Ты придумала, – сказал я. – Ты придумала это очень давно и такие вот цветочки вышила на рубашке. А я увидел и всё окончательно разложил в моей голове, и названия этим частям суток дал. Часы и минуты.
Она засмеялась, отмахнувшись, не веря мне.
– Только вот до сих пор не пойму, как ты до шестидесяти-то дошла?
– Я дошла? Ну ты… придумаешь. Хотя, как… Что тут такого… сердце так стучит, вот что. Как раз шестьдесят раз в твою минуту… – сказала она, словно, доставая откуда-то с дальней полки эту мысль.
Точно! Ведь именно так и есть! Шестьдесят ударов в минуту, понятно, что в среднем и понятно, что примерно, но… Однако Аяя неожиданно словно напряглась или задумалась, погружаясь куда-то в себя.
– Знаешь что, Арюшка… Знаешь, еще, что… Я хотела тебя спросить… Ты ведь как лекарь разумеешь… – задумчиво сказала она и посмотрела на меня встревожено. – У меня теперь как-то… всё не так. Не так как было. Теперь сердце у меня бьётся быстрее. Я заметила. И в шее иногда стучит… и ещё мушки перед глазами цветные мелькают, как наклонюсь или разогнусь неожиданно. Я… не больна? Ты ведь понимаешь и в этом? Вот, посчитай, – она взяла мою ладонь и приложила себе между грудей.
И верно, сердце её стучало немного часто. Она напряжённо смотрела на меня, и не успел я что-либо сказать, хотя не очень знал, что именно мне сказать ей, как она сама сказала:
– Я знаешь, что думаю… Нет, лучше покажу… хотя чудно это, но…
И отошла от меня, поманив за собой в дом.
– Сейчас покажу кое-что, и ты… скажи тогда…
Она подошла к ложу и легла на спину, разровняв платье на животе, показала мне на бугор вроде большого яблока возвышающийся над лоном.
– Вот, – она смотрела на меня. – Это у меня… это у меня… ребёнок там, да? Я видела женщин с большими животами, но вначале должны быть маленькие, не сразу ведь большие… Это ребёнок, да?
Я подсел к ней и тоже погладил плотный бугор на её тёплом животе, моя ладонь накрыла его весь. Ребёнок, теперь сомнений быть не могло, как раз к трём месяцам срок…
– Ребёнок, верно догадалась.
Аяя села тогда и испуганно посмотрела на меня.
– А… откуда? Я ведь не замужем…
– Яй… – я едва сдержался, чтобы не захохотать. Во-первых: я был счастлив, а во-вторых: это было невообразимо смешно, что человек, изучивший все звёзды на небе и их движение, способный складывать и умножать в уме трёхзначные числа, не знает, откуда берутся дети. – Аяй… ребёнок… ребёнок от меня.
– Не понимаю.
Понять и, правда, нелегко, если ты беременна раньше, чем тебе исполнился год… н-да, никто не дал ей повзрослеть. Не дал и я…
– Дети получаются оттого, что мы любимся с тобой, – сказал я, чувствуя, как горячо зарделось моё лицо и даже шея.
– Батюшки… Да ты что?! Что у всех так? – она распахнула глаза. – Что для этого любятся? А я думала, женятся, оттого и дети. Вот это да…
Она села на кровати, растерянно, одёргивая юбку.
– Это… Но… я не пойму всё же, как…
– Для этого и придуманы мужчина и женщина, для того всё в мире, притяжение и любовь, чтобы возрождалась и продолжалась жизнь.
– Жизнь… все живые существа так? Как мы.
– Ну… почти – уклончиво сказал я, совсем не хотелось углубляться в подробности размножения земных тварей, на деле одно, а на словах… я не мог говорить с ней об этом. – Но у людей от любви, не по обязанности, как у животных.
Аяя посмотрела на меня, вставая, и сказала через плечо:
– Напрасно ты думаешь, что у зверей всё не по любви. И они очень даже любят друг друга. Не все, конечно и просто так некоторые, потому что время весеннее, но… Так мы теперь… Мы… мы…. Как считать, Арюшка, мы теперь… ты мой муж? А свадьбы ведь не было у нас…
Она подошла к столику, на котором лежали всевозможные гребни и ленты рулончиками, и стала перебирать это всё. Вопрос… Жениться на ней – это самое моё большое желание уже столько лет, что я и не помню, когда я не хотел этого, но как теперь сделать это? Как сделать так, чтобы мы были женаты, перед всем миром, Богами, предвечными, перед людьми, но так, чтобы Вечная не узнала о том? Как я смогу сделать это?
Я растерялся. Всё что я мог, это подойти к ней, и обнять её плечи, выдыхая на её волосы, чуть-чуть растрепавшиеся на затылке. Но Аяя по-своему, конечно, поняла моё замешательство. Она повела плечами, уклоняясь от моих рук, и голову склонила от губ и дыхания моего. Она обернулась ко мне, отодвигая мои руки.
– Погоди, Арюшка, ты… Ты не отвечаешь… Ты не хочешь жениться на мне?.. Я… Ты не хочешь, потому что… ты думаешь, я… нечестная? Из-за Кратона? Потому что… потому что я не… не девственница с тобой… была… потому что Кратон…
Вот это тоже стало откровением, девственница? Выходит, с Той стороны она вышла девственной во всех отношениях?.. Боги… Так Кратон… Теперь мне захотелось его убить. Я не думал, я даже помыслить не мог… Хотя, что я удивляюсь? Прежняя Аяя умерла, на теле возвращённой Аяи не было даже следа от громадной раны, что убила её, как ни от чего не было следов, ни одного шрама, а нельзя сказать, что у неё их было мало когда-то… Потому и забеременела она… Дар и испытание от повелительницы Царства Мёртвых, она ослабила ее, как могла, выпустив в мир прежней, но чистой, беззащитной. И вот она беременна и, скорее всего, от меня, а я не могу жениться на ней! Чудовищно…
– Яй… жениться на тебе – это… Ты даже вообразить сейчас не можешь, как я этого хочу… Но…
– Не бывает никакого «но», если ты меня хочешь в жёны! Значит, не хочешь! Значит, не гожусь! – вдруг заплакала она и, оттолкнув меня, выбежала из дома. Я поспешил за ней, но не увидел ни в саду, ни во дворе. Эрик, зато вышел из своего дома и смотрел на меня, хмурясь.
– Чего ты мечешься-от, паршивец? Лица на тебе нет, случилось чего? – спросил он, подойдя ближе.
Я со вздохом сказал:
– Случилось… Аяя поняла, что тяжела. И… думает, что я не хочу на ней жениться.
Эрик даже замахнулся, белея лицом.
– Убил бы тебя! Ч-щёрт… что невтерпеж было?.. Господь велик…. – он закатил глаза. – Что теперь делать-то? От Кратона забрал, чтобы самому… Он хоть как честный жениться мог, ты же теперь… тьфу! – он действительно сплюнул на гладкие плиты в их ладном дворе.
Мне казалось, слюна его зашипит на этих плитах, так он был зол. Однако в следующую минуту смягчился и сказал:
– Ладно, давай отсюда на сегодня, вали! Я успокою её, уговорю, придумаю что-нибудь про тебя, дурака.
Ничего не оставалось, как подчиниться. Я отправился восвояси, доверяя брату самое дороге, что у меня было и есть, с твёрдым намерением вернуться через сутки.
А в Кемете меня ждала новость – было объявлено о свадьбе Кратона и Уверсут. Ей рожать было вот-вот, и свекор решил всё же узаконить права своего внука таким образом. Я не мог осуждать его, но не мог и сочувствовать, потому что я теперь ненавидел его куда больше, узнав, что он… Не хочу даже про себя произносить это!
Я вошёл под своды дома Вералги со стороны сада и застал Викола, как бывало уже не раз и не два. Они с Вералгой встречались едва ли не чаще чем мы с Аяей теперь. Я считал её своей бабкой, да и Викол был сед, но глаза у него и у неё теперь посверкивали молодыми огоньками и, очевидно, между ними всё было хорошо. Похоже, куда лучше, чем между нами с Аяей. Во всяком случае, жениться Викол мог сколько угодно, ежли бы им вздумалось…