Седовая падь

Хоронили всем селом, как и полагается. Пришла и Дарья проститься. Всем сердцем жалела она бедную женщину, к которой так неблагосклонна оказалась судьба. Ни детей, ни мужа не пощадила, ударила всей своей силой по хрупкому, людскому счастью. И кто виной, кому ответ держать?

С приходом теплых, майских дней обильно пошла в рост трава на лугах. Совхозные гурты, со всем поголовьем скота, перешли на летние пастбища и свободные от засева пары. Дойных коров стали выгонять в ночное и Николай, муж Дарьи, работал теперь то в ночь, то в день, поочередно меняясь с напарником. Он пас коров и, всю ночь напролет, по роду работы, был обязан находиться с табуном, не отлучаясь ни на минуту от голодного после зимовки стада.

Однажды вечером, собираясь уезжать на смену, он неожиданно для Дарьи, вдруг спросил.

– Так ты говоришь две собаки тогда тебя испугали: одна черная, другая белой масти? И глаза большие зеленые? Так что ли?

– Да, а что это ты спрашиваешь? – Дарья тревожно посмотрела на мужа.

– Нет, это я так. Пришло что-то на ум. Сам не знаю, – отмежевался Николай.

– Ну я поехал, пора уж, – вдруг заторопился он, одевая на широкие плечи брезентовый, тяжелый плащ. В дождь, он кстати.

Утром следующего дня, муж пришел домой позже обычного и устало завалился в кровать. Отоспавшись, во время обеда, неожиданно для супруги он вдруг рассказал, что всю ночь ему не давали покоя две огромные собаки, с ярко горящими в темноте глазами. По началу он их даже за волков принял. Только вот коровы себя как-то не обычно вели; вроде бы и не волки это вовсе.

Они разогнали и распугали всех коров, а исчезли лишь на рассвете. Лошадь, пугливо шарахаясь от бегавших поодаль собак, чуть было однажды не сбросила его на землю. Однако, будучи опытным наездником, Николай сумел удержаться в седле. Коров пришлось собирать по всей степи, вместе с приехавшими наутро напарником и бригадиром. Благо все коровы остались целы.

– Ума не приложу, что бы все это значило? – спрашивал Николай супругу, – да и коровы, обычно так не пугались собак, а напротив, норовили преследовать, интерес проявляли. Это в них есть. А тут?.. Дело в том, – немногим позже продолжал Николай, – что я и вчера их видел, но они не подходили близко, а лишь издали бестолково кружили у стада, то и дело укрываясь сводами темных, березовых подлесков.

– Вот, вот! А вам все шуточки, – вскинулась Дарья. – Интерсно, чьи же они? Ведь наверняка должен быть хозяин в деревне.

Как ни странно, но Николай так и не смог ничего узнать о хозяине двух огромных собак. Никто их нигде не встречал и слышать о них не слышали. Особенно он не распространялся и старался держать подробности при себе, считая не нужным и пустым делом, трепать языком. О чем и жену просил; не к чему будоражить народ слухами. В селе и без того любая весть на подхвате. Что лист по ветру, развеет – не удержать…

Только вот о разгадке мечтать так и не пришлось. В течении всего летнего периода, собаки никогда больше не появлялись и не тревожили, ни лошадь, ни коров Николая, да и в поселке о них не говорили.

В то самое лето, одной из темных ночей и поведал Василий своим друзьям, эту невероятную историю, не придавая особого значения глупым тревогам и опасениям матери. За рассказом друзья не заметили как рассвело и первые, бойкие лучи теплого летнего солнца, проникнув сквозь щели склада, вернули ребят в мир реальности; беспорядка и невообразимого хаоса. Словно повинуясь общей воле, они дружно принялись за работу и, уже в половине шестого стройные ряды аккуратно сложенных бумажных мешков, словно солдаты на параде, отдавали честь и радовали глаза усталых мальчишек.

Когда все формальности были выполнены, друзьям ничего не оставалось, как спокойно разойтись по домам, чтобы погрузиться в упоительно сладкий мир снов, после трудной, полной тревог и впечатлений, ночной смены.

То ли месяц миновал, то ли более; под осень уж, зашла к матери Василия как-то старушка в дом, из местных. Попросила напиться, да и говорит.

– Знамо дело, испугалась поди, аль храбриться станешь? – и зорким неподвижным взглядом уставилась на хозяйку, словно подать просила.

– Чего это я должна бояться, бабушка? – заинтересовалась Дарья. А она ей в ответ.

– Да как же, милая, ведь такие то собаки по нашему селу не бегают. Аль неправда? Уж больно большие, да странные; не лают, не кусают, а вот испугать до смертушки – это они могут…

У бедной женщины от растерянности только глаза и расширились; не знала что ответить.

– Вот ты женщина, по всему видать храбрая и не глупая, а то не соберись духом, да не погладь ее, кто знает, кто знает, чем оборотиться могло…

– От чего вы так странно думаете, бабушка? – Всерьез заинтересовалась словами старой женщины Дарья.

– Я, милая, сама через то прошла, а вот коли дозволишь, совет тебе дам. Не шепчи, дочь моя, про то никому; ни ребенку малому, ни котенку, ни лягушонку, дабы тот, кому поведаешь, поневоле сам с имя встретится. Не нами это выдумано, не нам и судить. И, как знать, как знать, сможет ли эту тайну пересказать кому после?

Дарья слушала, затаив дыхание, забыв про все домашние дела. С ощутимой тревогой колотилось в груди взволнованное сердце, вероятно от жутких воспоминаний пережитого.

– Я, молодой тоже храбра, да отчаянна девка была. От того и сижу сейчас перед тобой. Смекаешь, сколько времени то уж миновало. Да… Сказывала про сию напасть и я подружке своей; не смогла стерпеть, смолчать, захоронить в сердце. Не сразу пришла к тому, что об этом говорить нельзя…

Пропала через то моя подружка; по половодью в болоте сгинула, только приметну белу косынку на цепкой осоке и нашли. Кто ее затянул в то болото? Поведать то и некому… С того уж много лет миновало. Замолила я тогда вину свою, заглушила боль: ни детям, ни мужу о том страхе не сказывала. Милиционеры из району дознавались; подружки никак. Смолчала, дабы беду отвести. А ты, по всему, не ведаешь и не смекаешь, почто Стеша сгинула?

Дарья вскинулась, присев от неожиданности.

– Вот то-то и оно, милая, то-то и оно, – продолжала бабушка, поправляя и, потуже затягивая на голове старый выцветший платок.

– Стеша в тот вечер ко мне приходила, платье покроить. Сулила ей давно уж, летом еще. Тогда она мне о собаках и рассказала. Тебя все жалела. Просила я ее никому о том случае более не сказывать. Далее сама знаешь как вышло… А ты вот от чего с имя встренулась, голуба? – вот мой вопрос, по что тебя избрали? Теперь выходит двое нас, кто об этом страхе ведает. А может статься и третий, кто тебе обсказал.

Дарья насторожилась, не сводя пугливых глаз со старушки.

– Да я, бабушка, сейчас и припомнить то толком не могу; ни о чем подобном я и не слышала, а скорее может просто не придала значения, вот и не припомню. Но если вернет память, так непременно скажу вам. А откуда они вообще взяться то могли, собаки эти? Вы то, бабушка, должно знаете.

Старуха внимательно посмотрела на Дарью, словно сомневалась; поверять ли ей свои тайны, или просто предостеречь.

– Ты бы свечу зажгла, темно уж, глаз твоих не вижу.

Дарья тут же засветила лампадку; едва высветив тени углов, комната ожила. Шамкнув пару раз пустым ртом, бабушка внимательно посмотрела на хозяйку и продолжила.

– Время забывчиво, милая, как и люди не помнящие добра. Не ворошишь память, не теребишь ее воспоминаниями, так она и запамятовать готова, что скопила, за бытность свою. Природа- матушка любит во всем равенство; и добро, и зло вкруг кружит- не ведомо; кому, чего и сколько отмерено будет…

Дарья слушала с вниманием, отложив дела на потом, благо и побеспокоить их некому: муж на работе, а Василия в эту пору с «фонарями искать…»

– Ладно, так уж и быть, поведую тебе об этом, коли сама через напасть лиха хватила. Оборотни это! Да, – оборотни…

Глаза у Дарьи так и расширились, больно уж просто, без пролога, выразилась бабушка.

– Две старухи это. Колдовством они людей изводят; зло у них на народ; должно за долгую жизнь накопили. Вот и дают волю ворожбе, да страху. Сильны, да изворотливы они, не найти на это управу. В одном селе живем, наверное смекаешь о ком речь веду?