Лекарство от любви

Кай зашагал прочь, подальше от всех этих людей. Станционный двор не был обнесен оградой, однако справа его ограничивали длинные, с узкими горизонтальными оконцами под крышей дощатые сооружения конюшен и каретных сараев, а слева — неширокая речка, откуда доносился шум водопада; к ней-то Бенедикт и направился. Под мостом через речку была устроена деревянная плотина; перед нею образовался пруд. В пруду плавали большие карпы — красные, оранжевые и желтые; повар ежедневно вылавливал их сачком, дабы приготовить фирменное блюдо для гостей, а те, кому еще не пришла очередь усладить вкус путешественников, пока что могли услаждать их зрение. С другой стороны моста можно было полюбоваться водопадом: вырывавшиеся из специальных щелей в запруде потоки воды, казавшиеся твердыми изогнутыми листами блестящего серо-зеленого стекла, шумными каскадами обрушивались вниз, обращаясь в яростно кипящую пену.

Водопад высотой в семь ярдов Кая не впечатлил — ему доводилось видеть не в пример более живописные и грандиозные природные аналоги — так что он вновь перешел на ту сторону моста, где пруд, и некоторое время смотрел на разноцветных рыб, не подозревающих о своей скорой участи. Подумал даже, не посвятить ли стишок им, щеголяющим друг перед другом яркой чешуей, пока повар уже шагает к пруду с сачком — но решил, что напрашивающиеся аналогии слишком банальны и очевидны.

— Здравствуйте!

Кай обернулся на детский голос. Рядом с ним стояла девочка лет шести, в зеленом платьице, с надкусанной булкой в руке. Вероятно, ребенок кого-то из проезжающих, выскользнувший из-под опеки усталой матери.

— Здравствуй, — ответил Кай с легкой улыбкой. Детей он не любил, но и неприязни к ним не испытывал — если только те не канючили, не плакали и не визжали, чего он совершенно не выносил. Но вежливо здоровающаяся девочка определенно была воспитанной и поощрительной улыбки вполне заслуживала. Впрочем, не более; демонстрируя свое нежелание поддерживать разговор, Кай облокотился на перила и вновь принялся смотреть на пруд, где отражалось синее небо с редкими облаками и пока еще летнее солнце.

— Уж ты, какие рыбки! — воскликнула девочка, восхищенно глядя на карпов, и, отщипнув кусочек от булки, бросила им. Вода вскипела; сразу несколько разноцветных рыбин устремились к подачке. Преуспел большой ярко-красный карп, отпихнувший желтого Девочка засмеялась и стала кидать им еще. Кай скосил глаза, некоторое время наблюдая за сценой кормления (рыбы толкались и разевали круглые рты, вызывая опять-таки вполне прозрачные ассоциации), затем вновь перевел взгляд вдаль, на зеркало пруда, возвращаясь к своим мыслям.

— Элли! Элли, слезай оттуда! — услышал он женский голос со стороны двора.

Кай вновь скосил глаза направо. Течение сносило крошки под мост, к самой запруде, и туда же смещались рыбьи баталии; чтобы лучше видеть, девочка взобралась на нижнюю перекладину перил и перегнулась через ограждение. Дородная женщина в чепце и коричневом дорожном платье поспешно, насколько позволяла ее комплекция, шагала к ней от здания станции. Но сражающиеся за остатки булки рыбы были для Элли определенно интереснее далеких криков матери; она уже легла животом на перила и тянулась все дальше, силясь заглянуть под мост…

— Стой! — резко воскликнул Кай, понимая, что сейчас произойдет. Но его окрик возымел противоположное действие: девочка дернулась от неожиданности, и ее туфельки соскользнули с нижней перекладины. Кай выбросил руку, чтобы схватить ее — и тут же вспомнил. Он успел остановить свое движение в последний миг, когда его пальцы уже почти коснулись Элли — и отдернул руку с такой поспешностью, словно только что сунул ее в костер.

Девочка перекувырнулась через перила и с коротким вскриком рухнула в воду, сразу же исчезнув под мостом. Страшно закричала женщина в коричневом.

Кай смотрел на свои пальцы, словно на какой-то чужой, незнакомый и опасный предмет. «Может быть, ничего бы и не было, — думал он. — Я бы просто схватил ее за платье. Я бы не коснулся ее кожи. По крайней мере, у нее был шанс, а теперь… Но, может быть, ее еще успеют достать и откачать?» В последнее, впрочем, он и сам не верил. Если бы она просто упала в воду рядом с берегом — может быть, но не рядом с запрудой. Сила потока, устремляющегося сквозь узкие щели на свободу, утянет под воду даже лучшего пловца.

Толстуха подбежала, задыхаясь, перегнулась через перила; какое-то мгновение казалось, что она сама бросится вслед за дочкой. Затем резко развернулась к Каю багровым от прилива крови перекошенным лицом:

— Почему?! Почему ты ее не удержал?!

— Я… не успел, — ответил он.

— Врешь! — крикнула она. — Я видела, видела! А может, ты ее еще и подтолкнул! — она вскинула руки, словно собираясь не то обрушить на Кая град ударов, не то вцепиться ногтями в его лицо.

— Не прикасайтесь ко мне, — испуганно произнес Бенедикт, отступая и давя в себе рефлекторное желание схватить ее за запястья.

— А то что? Самого бы тебя туда сбросить! — она продолжала орать, наступая на него.

— Ваша дочь сейчас там, — холодно сказал Кай, совладав с собой, и показывал пальцем под мост. — Если вы будете кричать и махать кулаками, это ей не поможет.

Как ни странно, этот довод возымел действие. Женщина отвернулась от Кая и снова бросилась к перилам. От здания станции уже бежали другие люди — пассажиры и работники.

Что именно случилось, они поняли быстро. Толстуха, правда, продолжала кричать и обвинять во всем Кая. Несколько мужчин с мрачным видом обступили его, требуя объяснений; кто-то заговорил, что надо вызвать стражу и «разобраться, кто он такой». «Вот только этого не хватало!» — тоскливо подумал Бенедикт, а вслух спокойно сказал:

— Разве вы не видите, что эта женщина не в себе от горя? Я просто не видел, как девочка полезла через перила. Когда увидел — было уже слишком поздно. Зачем бы мне убивать чужого ребенка, которого я вижу впервые в жизни?

На его счастье, они удовлетворились этим логичным объяснением и занялись более насущной задачей — как вытащить девочку из-под воды. Что пытаться нырять возле плотины — самоубийство, они, как и Кай, поняли сразу. На воду спустили лодку, принесли из сарая на берегу весла и длинный багор…

Вытащить Элли удалось лишь через полчаса, после нескольких неудачных попыток. Когда она показалась над водой, толпа — к этому времени на берегу и на мосту собрались, кажется, все путешественники со станции — глухо ахнула, а мать девочки, все еще, очевидно, сохранявшая безумную надежду, лишилась чувств. Несколько рук подхватили ее и уложили на траву.

Элли вытянули из воды за голову; стальной крюк вошел в ее открытый рот и вышел через глаз. Это, разумеется, не имело никакого значения — девочка была давно мертва. Второй глаз был закрыт слипшимися волосами; изо рта и носа лилась розовая вода.

В борт лодки тыкались разноцветные карпы, выпрашивая подачку.

Дальнейшее путешествие Кая протекало, однако, без приключений. В первой же лавке по пути он купил тонкие белые перчатки, придавшие ему щегольской вид (хотя стоили они, как хороший обед), но теперь, когда они у него были, ситуаций, в которых они спасли бы кому-то жизнь, больше не возникало. Он по-прежнему ехал один, что было дороже, нежели в дилижансе, но безопаснее во всех смыслах — учитывая, что официально он все же оставался разыскиваемым преступником. Немногочисленные люди, с которыми ему приходилось иметь дело по пути — возницы, работники почтовых станций, хозяева деревенских харчевен — были почти сплошь мужчинами, да и к тем у него не было никакой надобности притрагиваться. Кай нигде не останавливался дольше чем на два-три часа — он задерживался бы и еще меньше, но, поскольку официально он путешествовал по частной, а не казенной надобности, иногда именно столько приходилось ждать лошадей; спал же он на ходу в экипаже, что, с одной стороны, позволяло бороться с дорожной скукой и экономить деньги (какие бы там золотые горы ни были обещаны ему в будущем), а с другой — Каю хотелось покончить с сосущей тревогой неопределенности как можно скорее.