Мой Тургенев

23 апреля прошли выборы в Учредительное собрание. Выборы сопровождались рабочими выступлениями: рабочие обвиняли власти в подтасовке выборов, в результате чего не прошли их кандидаты, зато прошло несколько крайне антисоциалистически настроенных консерваторов. Наконец, 4 мая открылось вновь образованное Учредительное собрание. Собрание резко негативно относилось к парижским рабочим и их социалистическим претензиям; рабочие платили ему взаимностью.

15 мая против Собрания была проведена 150-тысячная демонстрация, к которой примкнули вооруженные национальные гвардейцы. Лозунгом демонстрации было вооруженное выступление в поддержку Польши (в это время начались волнения в прусской и австрийской частях Польши). Демонстранты ворвались в Бурбонский дворец, где заседало Собрание, и поначалу действительно требовали вооруженной поддержки поляков. Однако затем на трибуну поднялся рабочий-кожевенник Юбер (освобожденный из заключения, где он пребывал за участие в заговоре против Луи-Филиппа) и крикнул: «Именем народа, объявляю Национальное собрание распущенным!». Было провозглашено новое правительство, из социалистических и радикальных лидеров (Барбес, Бланки, а также Альбер и Луи-Блан, несмотря на их протесты). Одновременно толпа захватила Ратушу. Однако сбежавшаяся национальная гвардия освободила правительственные здания и арестовала Альбера и Барбеса; Луи Блан эмигрировал, как и Юбер, заочно приговоренный к ссылке в колонии. Это незапланированное, авантюристическое выступление в итоге обезглавило рабочее движение, лишило его своих признанных лидеров.

Тургенев в это время жил в Париже в одном доме (на углу улицы Мира и Итальянского бульвара) с поэтом и революционером Георгом Гервегом. Герцен приехал со своим семейством в Париж 23 апреля 1848 года. Тургенев очень часто посещал семейные дома Гервегов, Герценов и Тучковых.

Революционные февральские дни 1848 года застали Полину и Луи Виардо в Берлине. Они оба были ярыми республиканцами и пришли в полный восторг от начавшейся революции. Уже 7 марта 1848 года они вернулись в Париж. Виардо писала Жорж Санд 14 марта: «Ах, моя Ninou

Революция разгоралась в Европе. Революция во Франции подтолкнула развитие революционных событий в Германии, где уже в марте начались народные волнения. 18 марта 1848 г. берлинские рабочие, поддержанные всем народом, подняли вооруженное восстание и после героической борьбы на баррикадах заставили королевское правительство вывести войска из Берлина, произвести перемену министерства, дать амнистию заключенным и конституцию.

Тургенев, который находился в Париже, посылал семье Виардо подробные письма с отчетами о происходящих выступлениях. 15 мая он пишет: «Мне удалось пробиться сквозь строй гвардейцев у моста, и я взобрался на парапет. Я увидел массу народа, но без знамен, которая бежала вдоль набережной по ту сторону Сены… Но в это мгновение мы вдруг услыхали продолжительную барабанную дробь, со стороны Мадлен появился батальон мобильной гвардии и двинулся в атаку на нас… Батальон мобильной гвардии, подошедший от Мадлен, был встречен взрывами восторга буржуа… Возгласы «Да здравствует Национальное собрание!» начались с новою силой. Вдруг распространился слух, что представители снова вернулись в зал заседаний. Всё на глазах переменилось. Со всех сторон зазвучал сбор… Десять минут спустя все подступы к Собранию были запружены войсками; лошади крупной рысью с грохотом подвозили пушки, линейные войска, уланы… Буржуазный порядок восторжествовал, по справедливости на сей раз».

В эти дни в кафе Пале-Рояль произошла одна очень странная встреча Тургенева с «мусье Франсуа», не пожелавшим раскрыть своей фамилии. Впоследствии писатель посвятил этой встрече очерк «Человек в серых очках». Таинственный мусье, по-видимому, был близок к кругам буржуа и банкиров, контролирующим весь ход революционных событий. Революция в его глазах была бездарным, но трагическим фарсом, напоминающим театр марионеток, нити которого держали в своих руках люди, завладевшие богатствами целого мира.

– К черту политику! – восклицал мусье. – Делать ее весело; смотреть, как другие ее делают, глупо. Маленькие собачку так поступают, когда большие… наслаждаются жизнью… Национальные мастерские! Национальные мастерские! Были вы там? Видели их? Видели, как рабочие в тачках землю с одного места на другое перевозят? Вот откуда все пойдет. Что будет крови! крови! Целое море крови! Какое положение! Все предвидеть – и ничего не мочь сделать!! Быть ничем! ничем!

Этот странный человек заранее предвидел исход выборов и победу Луи Наполеона – ставленника крупной буржуазии. Он называл точное число голосов, которые получит каждый депутат.

Тургенев в тот же вечер передал все эти имена и цифры Герцену и очень запомнил его изумление, когда на следующий день все предсказания мусье Франсуа опять сбылись от слова до слова. «Откуда ты все это знаешь?» – спрашивал его не раз Герцен. Тургенев называл источник.

И вот, как по сценарию составленной заранее драмы, наступили трагические июньские дни. Учредительное собрание приняло закон о роспуске национальных мастерских в трёхдневный срок, объявило осадное положение и вручило диктаторскую власть военному министру, известному своей жестокостью в Алжире генералу Луи-Эжену Кавеньяку. Этот приказ о закрытии национальных мастерских переполнил чашу народного терпения.

– Началось! – воскликнула утром 23 июня прачка, принесшая Тургеневу белье. По ее словам, большая баррикада была воздвигнута поперек бульвара, недалеко от ворот Сен-Дени. Тургенев немедленно отправился туда. Сначала ничего особенного не было заметно. «Но вот впереди, криво пересекая бульвар во всю его ширину, вырезалась неровная линия баррикады». По самой ее середине небольшое красное знамя шевелило – направо, налево – свой острый, зловещий язычок. Один из блузников кричал: «Да здравствуют национальные мастерские! Да здравствует республика, демократическая и социальная!» Подле него стояла высокая черноволосая женщина в полосатом платье, подпоясанная портупеей с заткнутым пистолетом; она одна не смеялась и, как бы в раздумий, устремила прямо перед собою свои большие темные глаза».

Но уже слышалась дробь барабанов, и, волнуясь, вытягиваясь, как длинный червяк, шла навстречу инсургентам колонна гражданского войска. Грянул жесткий, короткий звук… Трагедия началась…

Тургенев видел улицы Парижа, залитые кровью рабочих. Тяжелое, однообразное буханье зависло над городом вместе с чадом и гарью зноя.

Однажды под вечер Тургенев услышал, как к этому буханью присоединились другие, резкие и как бы веерообразные звуки… Расстреливали инсургентов по мериям.

А затем задержали в Париже и самого Тургенева. Петр Алексеевич Васильчиков записал в своем дневнике со слов писателя:

«Тургенев сошел поутру вниз, чтобы посмотреть на улицу. К нему подошел вдруг офицер национальной гвардии и спросил его трагическим тоном, почему он не исполняет долг гражданина и не находится в рядах национальной гвардии. Тургенев ответил, что он русский. – «Ах, вы русский агент, приехавший сюда, чтобы возбудить раздор, гражданскую войну! Вы поддерживаете деньгами инсургентов!» Тургенев сказал ему, что у него не было ни копейки. – «Почему вы носите этот костюм? (Тургенев, зная, что ему нельзя будет никуда пройти, был в кургузой куртке) – «это для того, чтобы заключать сделки с инсургентами…»

По приказанию его Тургенева тотчас окружили четыре национальных гвардейца, и офицер сказал: «В мэрию». Mэрия находилась неподалеку от того дома, где жил Тургенев, и каждые 5 или 10 минут оттуда слышались небольшие залпы: расстреливали пленных инсургентов. Тургенев: «Но в мэрии расстреливают?» – «Да, инсургентов». Его повели: к счастью, на пороге соседнего дома Тургенев встретил одну M-me Grille, которая знала его и которая была известна всему околотку: она заступилась за него, и Тургенев был только приговорен к домашнему аресту.