Мой Тургенев

Это было великое торжество искусства! Не бывшие в тот вечер в оперной зале не в состоянии представить себе, до какой степени может быть наэлектризована масса слушателей, за пять минут не ожидавшая ничего подобного…»

С первых представлений восторженные русские зрители были восхищены удивительным голосом Виардо, гибким и могучим, столь разнообразным, что она пела и высокие колоратуры, и партии драматического сопрано, и даже контральто (Фидес в «Пророке», Орфей Глюка). По признанию Сен-Санса, французского композитора XIX века и друга певицы, «…её голос, не бархатистый и не кристально-чистый, но скорее горький, как померанец, был создан для трагедий, элегических поэм, ораторий. Когда она пела, то некрасивость ее совершенно уходила на задний план. Сценическая ее выразительность была столь же высока, как и умение петь. Голос имел удивительное, даже гипнотическое свойство». Она была не только одаренной, но и умной певицей, умела воздействовать на публику, собирала полные залы, где держала всех зрителей в оцепенении.

Неизвестно, на каком из представлений на петербургской сцене Тургенев услышал Полину Виардо, однако ясно одно, что выступление Виардо потрясло восторженного молодого писателя, произвело на него неизгладимое впечатление.

Попасть на представление ему было нелегко, билеты на итальянскую оперу были очень дорогими, а Тургенев часто бывал почти совсем без средств к существованию. Странное дело, все считали его богачом, зная о несметных богатствах его матери, но мало кто догадывался о том, что с этими богатствами расставалась вдова весьма неохотно и держала своих сыновей в черном теле. А при малейшем неповиновении лишала их содержания полностью.

Об этом воспоминал его близкий друг Павел Анненков: «Он умел мастерски скрывать свое положение, и никому в голову не могла прийти мысль, что по временам он нуждался в куске хлеба. Развязность его речей, видная роль, которую он всегда предоставлял себе в рассказах, и какая-то кажущаяся, фальшивая расточительность, побуждавшая его не отставать от затейливых похождений и удовольствий и уклоняться незаметно от расплаты и ответственности, отводили глаза. До получения наследства в 1850 г. он пробавлялся участием в обычной жизни богатых друзей своих займами в счет будущих благ, забиранием денег у редактора под ненаписанные еще произведения – словом, вел жизнь богемы знатного происхождения, аристократического нищенства, какую вела тогда и вся золотая молодежь Петербурга, начиная с гвардейских офицеров.

Случалось, что между займами, скоро утекавшими, он оставался без куска хлеба. В одну из таких минут он отыскал ресурс, о котором сам рассказывал чрезвычайно картинно. Под предлогом беседы он стал ходить в один немецкий трактир на Офицерской улице, куда приятели собирались дешево обедать, и, толкуя с ними, рассказывая и выслушивая анекдоты, он рассеянно брал хлеб со стола и уничтожал его беспечно по ломтику. Это была его дневная пища. Однако ж старый, покрытый морщинами и сгорбившийся лакей гостиницы, заметивший, наконец, эту проделку, подошел однажды к нему при самом выходе его и тихим голосом сказал ему с упреком: «Хозяин меня бранит, что я поедаю хлеб на столах, а вы, барин, больше моего виноваты». «Я не имел ничего при себе, – прибавил Тургенев, – чтобы вознаградить за поклеп, а когда настолько разбогател, что мог сделать для него что-либо, старика уже не было в трактире».

Ему приходилось прибегать к самым невероятным ухищрениям, чтобы попасть в оперу и он всячески изворачивался, чтобы не опозориться перед своими состоятельными знакомыми. Анекдоты об этом ходили в кружке Грановского. Когда m-me Виардо появилась на петербургской сцене и сводила с ума публику, то Кетчер, живший тогда в Петербурге, и его друзья абонировали ложу где-то чуть ли не под райком; конечно, это было чересчур высоко, но Тургеневу приходилось завидовать даже им, потому что его мать, поссорившись с ним, не высылала ему ни копейки; очень часто не хватало у него денег даже для того, чтобы купить себе билет, и тогда он отправлялся в ложу Кетчера, но в антрактах непременно спешил вниз, чтобы показаться лицам, с которыми привык встречаться у m-me Виардо. Один из этих господ обратился к нему с вопросом: «С кем это вы, Тургенев, сидите в верхнем ярусе?» – «Сказать вам по правде, – отвечал сконфуженный Иван Сергеевич, – это нанятые мною клакеры; нельзя без этого, нашу публику надо непременно подогревать…».

Ему было стыдно и неудобно перед своими знакомыми, но то огромное впечатление, которое производили на него пение и игра мадам Виардо искупало все. «Тургенев не раз припоминал себе тот невыразимый восторг, в какой когда-то повергло его художественное исполнение г-жой Виардо лучших ее ролей, – вспоминал друг писателя Яков Полонский. – Он припоминал каждое ее движение, каждый шаг, даже то впечатление ужаса, которое производила она не только на партер, даже на оперных хористов и хористок».

Художник А. П. Боголюбов описал то впечатление, которое производили выступления Полины Виардо на слушателей: «…Рот ее был большой и безобразный, но только она начинала петь – о недостатках лица и речи не было, она божественно вдохновлялась, являлась такой красавицей могучей, такой актрисой, что театр дрожал от рукоплесканий и браво, цветы сыпались на сцену и в этом восторженном шуме царица сцены скрывалась за падающим занавесом…» Вот такой «царицей сцены» и «красавицей могучей» ощутил Тургенев Виардо и это чувство осталось у него на всю жизнь.

Известный судья и общественный деятель А. Ф. Кони высказал свое мнение: «…Тургенев, сразу подпавший под обаяние ее чудного голоса и всей ее властной личности. Восторг, ею возбуждаемый в слушателях…, но для массы слушателей Виардо он был, конечно, преходящим, тогда как в душу Тургенева этот восторг дошел до самой сокровенной ее глубины и остался там навсегда, повлияв на всю личную жизнь этого «однолюба» и, быть может, в некоторых отношениях исказив то, чем эта жизнь могла бы быть».

«Хорошо поет, проклятая цыганка», – ревниво призналась даже мать Тургенева, услышав ее пение, но поощрять увлечение своего сына не пожелала, ведь у нее уже сложились определенные планы в отношении его женитьбы на богатой московской невесте.

28 октября 1843 года в доме преподавателя литературы во Втором кадетском корпусе А. А. Комарова Тургенев познакомился с мужем Полины Луи Виардо. Луи был заядлым охотником, и на приеме у них с Тургеневым мгновенно завязался самый оживленный разговор. Рассказы Тургенева о прелестях русской охоты привлекли внимание Луи, и они стали планировать совместную охоту в предместьях Петербурга. Вскоре Тургенев посылает Луи письмо с приглашением на охоту и не может удержаться, чтобы не выразить восхищение пением его жены:

«Дорогой господин Виардо,

Я только что от Зиновьева. Вот что он сообщил мне по поводу этой охоты: к четырем часам надо быть готовым и уже отобедать; косули будут несомненно, лоси тоже, но не в таком количестве… Итак, приветствую вас и до свидания. «Che quereis Panchito» (слова испанской песни, П. Р.) неотступно преследует меня со вчерашнего вечера. Это – прелестная вещь, а ваша жена было бы неверно сказать – величайшая, она, по моему мнению, единственная певица в дольнем мире». В этом письме в полной мере высказано восхищение, которое вызывало в душе Тургенева пение Полины Виардо, для него она – «единственная певица в дольнем мире».

А 1 ноября 1843 года, утром, в доме на Невском, против Александрийского театра, Тургенев познакомился и с самой певицей. Полина Виардо позднее так вспоминала об этой первой встрече с Тургеневым: «Мне его представили со словами: «Это – молодой русский помещик, славный охотник и плохой поэт».

В лице Тургенева Полина Виардо встретила молодого красивого восторженного поклонника, который был для нее готов на все, и она, как «дьявольски умная» женщина это оценила и применила с пользой для себя. Ведь она была известна своим высказыванием: «Для того, чтобы женщина пользовалась успехом она должна придерживать около себя и совершенно ненужных поклонников, просто для стада». Вот одним из этого многочисленного стада в начале отношений и был для нее Иван Тургенев. Он преклонялся перед певицей и не жалел для своей любимой ничего, а дать он мог довольно много. Это не только связи в высшем петербургском обществе, но и реальная помощь в изучении русского языка, оттачивании произношения, выборе романсов для исполнения.