Мой Тургенев

Как западники, так и славянофилы выступали против крепостного права, однако если первые отстаивали демократическое государственное устройство, то вторые поддерживали самодержавие, считая его близким по духу русскому народу. Тургенев в то время еще колебался, считая что обе точки зрения были по-своему верны, никак не мог определить свой выбор, свое мировоззрение, которое балансировало где-то посередине.

В то самое время Тургенев увлекся философией Монтеня, и его книгу «Опыты» постоянно видели у него в руках. Евгений Михайлович Феоктистов вспоминал: «Он был в совершенном восторге от этого писателя, увлекавшего его столь же глубоким знанием человеческой натуры, сколько образностью и меткостью своего языка. Симпатично действовал на него и самый характер Монтеня, который в одну из самых бурных исторических эпох, в то время, когда религиозный фанатизм разделил все общество на два проникнутые неистовою враждою лагеря, оставался как бы равнодушным зрителем этого движения и бесстрастно анализировал людские страсти и отношения». Как Монтень старался Тургенев лавировать между западниками и славянофилами, не разделяя полностью взглядов ни одного из этих течений.

Тургенева привлекало литературное творчество, а совсем не политика, поэтому он заинтересовался письмами Цицерона, которые читал в немецком переводе. А по вечерам сообщал своим приятелям впечатления от прочитанного: «Я ставлю себя в положение Цицерона, и сознаюсь, что после Фарсальской битвы еще больше, чем он, вилял бы хвостом пред Цезарем; он родился быть литератором, а политика для литератора – яд».

Через несколько месяцев Иван Сергеевич получил, наконец, ответ из Московского университета о том, что экзамен на звание магистра не может состояться, ввиду того, что кафедра философии упразднена. Тургенев вынужден был отправиться в Петербург и обратиться с аналогичным прошением в Петербургский университет. Там он, наконец-то, получил допуск к экзаменам и успешно их выдержал, однако никакого удовлетворения от осуществления своей мечты не ощутил. Он уже успел остыть к идеальным, возвышенным философским поискам истины и стремился, как и его друзья юности, спуститься на землю.

В мае 1842 года Тургенев снова едет в Спасское, где с упоением охотится на тетеревов, а позднее вместе с братом Николаем сопровождает матушку в Мариенбад на лечение водами. Он едет с надеждой встретиться в Германии с другом юности Михаилом Бакуниным. Эта встреча состоялась, и Тургенев с удивлением обнаружил, что и Мишель превратился из возвышенного философа в энергичного практика революционной борьбы, которую он пропагандирует в основанном им кружке. Бакунин посчитал, что Запад стоит ближе к революции, чем Россия, и поэтому решил развернуть свою деятельность именно там. Его зажигательный лозунг революционера-анархиста «в сладости разрушения есть творческое наслаждение» облетел в те годы всю Европу.

В разговоре с Тургеневым он с упоением развивал свои анархистские идеи: «Скажи мне, что уцелело от старого католического и протестантского мира? Разве ты не читал Штрауса, Фейербаха, Бруно Бауэра? Разве ты не видишь, что вся немецкая литература проникнута духом отрицания? Ясно, что дух, этот старый крот, выполнил свою подземную работу и скоро явится вновь, чтобы держать свой суд. Повсюду, особенно во Франции и Англии, образуются социалистически-религиозные союзы. Все народы и все люди полны каких-то предчувствий… О, воздух душен, он чреват бурями! Взываю к тебе, мой заблудший брат, покайся, царство Божие близко! Раскрой сердце для истины. Доверься великому духу, который потому разрушает и уничтожает, что он есть неисчерпаемый и вечно-созидающий источник всякой жизни!» Эти идеи он позднее высказал в своей знаменитой статье «Реакция в Германии», за что подвергся преследованию полиции и был вынужден бежать в Швейцарию.

Тургенев с интересом выслушивал своего друга, но и только…В глубине души он никогда полностью не разделял революционные идеи, он был против разрушения, насилия и стоял за созидание, улучшение и постепенное преобразование. Уже тогда он высказывался против всяких бунтов и революций, в чем еще больше утвердился позднее – после кровавых парижских событий 1848 года.

Была еще одна важная причина, из-за которой Бакунин хотел встретиться с Тургеневым. Бакунин надеялся, что Тургенев как его друг поможет ему в устройстве его материальных дел, уже в который раз, оказавшихся в невероятно запутанном состоянии. Он занимал деньги направо и налево, не задумываясь над тем, когда сумеет расплатиться со своими заимодавцами. Порою положение его было настолько трудным, что казалась неизбежной долговая тюрьма.

Бакунин думал, что Тургенев сумеет выручить его, погасив значительную часть его долгов. Надежды эти, может быть, и оправдались бы, если б Иван Сергеевич сам не находился в зависимости от Варвары Петровны, постоянно предостерегавшей его от ненужных трат. Она частенько напоминала Ивану Сергеевичу об отце, который, по словам ее, «денег не любил считать…» и запрещала всякие ненужные по ее мнению траты. Ивану Сергеевичу очень не нравилось, когда эта денежная зависимость от матери становилась очевидной его друзьям и знакомым. Чувство ли неловкости перед ними или некоторая беспечность, свойственная ему в молодости, толкали его порою на обещания, выполнить которые он не всегда был в состоянии. Так случилось и на этот раз. Обсуждая с Бакуниным его денежные дела, Тургенев обещал уплатить некоторые долги своего друга, но сделать это в полной мере и в обещанные сроки не сумел, что повлекло за собою ухудшение их взаимоотношений.

Уезжая в конце 1842 года из Германии в Россию, Тургенев увозил с собою письма Бакунина к родным и друзьям, его портрет, список всевозможных поручений, экземпляры журнала «Немецкий ежегодник науки и искусства», в котором была напечатана статья Бакунина «Реакция в Германии», подписанная псевдонимом Жюль Элизар. Эта статья произвела очень сильное впечатление на современников. Герцен называл ее «художественно-превосходной» и «замечательной».

В письме к брату Николаю Михаил Бакунин писал:

«Тургенев уезжает, и я пользуюсь случаем, чтобы переговорить с тобой о деле.

После долгого размышления и по причинам, которые объяснит тебе Тургенев, я решился никогда не возвращаться в Россию. Не думай, чтобы это было легкомысленное решение; оно связано с внутреннейшим смыслом моей прошедшей и настоящей жизни.

Это моя судьба, жребий, которому я не могу, не должен и не хочу противиться. Не думай также, чтобы мне было легко решиться на это – отказаться навсегда от отечества, от вас, от всего, что я только до сих пор любил. Никогда я так глубоко не чувствовал, какими нитями я связан с Россией и со всеми вами, как теперь, – и никогда так живо не представлялась мне одинокая, грустная и трудная будущность, вероятно ожидающая меня впереди на чужбине… Я не гожусь теперешней России, я испорчен для нее, а здесь я чувствую, что я хочу еще жить, я могу здесь действовать, во мне еще много юности и энергии для Европы».

Прощаясь с Тургеневым, Бакунин сказал: «Долго не увидимся мы с тобою. Мы идем совершенно разными, противоположными путями. Не забывай меня – я тебя никогда не забуду, никогда не перестану любить тебя и верить тебе. Когда ты позабудешь, я подумаю, что ты умер. Хорошо, что мы еще раз увидались: мы узнали друг друга – и я уверен, что где бы нам ни пришлось встретиться и в каких бы обстоятельствах мы ни были, мы пожмем друг другу руки».

В начале декабря 1842 года Тургенев возвратился из-за границы в Петербург. Перед этим он написал поэму «Параша», которую издал отдельной книжкой в апреле 1843 года за подписью «Т. Л.». В этой поэме Тургенев впервые выражает свое критическое отношение к семейной жизни; с грустной насмешкой смотрит на семейные оковы, считая, что с женитьбой мечты поэта кончаются и начинается скучная проза жизни. В самый день отъезда из Петербурга в Спасское Тургенев зашел к Белинскому (он знал, где критик жил, но не посещал его, лишь всего два раза встретился c ним у знакомых), и не назвавшись, оставил его человеку один экземпляр книги. Тургенев сильно рисковал, оставив своею поэму Белинскому, ведь он хорошо знал, что тот объявил беспощадную войну романтизму и в своих критических статьях гневно обрушивался на всякое поэтическое «лепетание в стихах». В деревне Тургенев пробыл около двух месяцев и, получив майскую книжку «Отечественных Записок», прочел в ней длинную критическую статью Белинского о своей поэме. «Он так благосклонно отозвался обо мне, так горячо хвалил меня, что, помнится, я почувствовал больше смущения, чем радости. Я не «мог поверить»» – вспоминал Тургенев.