Страница 11 из 15
– Помню, – кивнул Вишап.
– Ну так вот, в России в период массовых репрессий о справедливом расследовании по делу обвиняемого не заботились. Вот чем угодил карательным органам господин Вышинский. Всюду закон придерживается истины: признание собственной вины нельзя считать доказательством оной. Может, человек берёт всё на себя, чтобы выгородить настоящего преступника? Или обвиняемый ненормален, нездоров. Да мало ли чего ещё… Потому признание вины – это вовсе не доказательство. А Вышинский утверждал обратное: признание человеком своей вины превосходит другие доказательства и является решающим в деле. Слышь, вороны вон – и те смеются над таким постулатом, даже птицам понятна абсурдность советских законов, сочиненных этим вот Андреем Януарьевичем. Чего молчишь, генпрокурор?
– Были б мы на Земле, я б вам показал абсурдность! – озлился Вышинский.
– Ты и так там на десятки лет наворочал, миллионы людей по твоим учениям безвинно жизни лишались… Твой метод устраивал только чекистов – коммунистов, которые массовые расстрелы превратили в конвейер смерти. Твой метод развязал большевикам руки: любой ценой вырви у арестованного признание. Одного стращали видом крови и пыток. Из другого выбивали этими изуверскими пытками признание, третьего подкупали обещанием свободы. И в итоге человек «признавался» в содеянном. И шёл по этапу в лагерь. А чаще – на расстрел.
Юридические «труды» нашего претендента – это вовсе не ошибки, а целое учение, попытка теоретически обосновать самочинные действия карающих сталинских чекистов. Очень уж угодил своими «трудами» Вышинский вождю народов. Видимость законности соблюдена, карательным органам стало меньше хлопот. Дела у них пошли в гору, машина террора заработала на полную мощность. Одним из главных положений генпрокурора было: истину установить в суде невозможно, преступление не восстановишь, не повторишь во всех деталях, суд использует только те материалы, которые даёт ему «дело». А там роспись обвиняемого в признании своей «вины». Всё, стряпай решение! А законом от 14 сентября 1937 года вообще упрощалось судебное разбирательство и отменена защита по делам лиц, обвиняемых во вредительстве. Стало у них действовать особое совещание, выносившее решение быстро и однозначно. Наркомат внутренних дел стал сам принимать решения о сроках наказания без каких – либо судебных разбирательств, без адвоката, даже без самих обвиняемых. Стали судить списками, точнее, уж и не судили, а выносили решения так называемые «тройки» – прокурор, чекист и секретарь обкома партии. Правосудие в СССР фактически было упразднено уже в тридцатые годы, олицетворением высшего закона стал Сталин и его репрессивный аппарат. Попрание элементарных человеческих норм стало для чекистов – палачей лестницей служебного роста, средством их обогащения. Только с января 1935 года по 22 июня 1941 года в России было арестовано 19 миллионов 840 тысяч «врагов народа», из них 8 миллионов сразу расстреляно, остальные погибли на этапах и сгнили в лагерях. Этот большевистский конвейер смерти пресекла война, которую развязал Гитлер. Но и во время войны чекисты продолжали выслуживаться и находили «врагов народа» как в тылу, так и на фронте. И не забывайте, арестовывали и гробили лучших людей.
– Так получается, – подал голос Араска, – что партия все годы вела войну со своим народом ещё до вторжения гитлеровских войск?
– Большевики обеспечивали борьбу ленинской партии с любой другой идеологией единственным методом – методом физического уничтожения своего народа. А подкладку для приговоров состряпал вот этот Андрей Януарьевич, чьи труды десятилетиями изучали в вузах будущие юристы: следователи, судьи, адвокаты, прокуроры… И потом успешно претворяли теорию на практике в течение десятилетий. Вот вам и генпрокурор!
– Так всё было? – с ухмылкой спросил Мефистофель, тыча в Вышинского потухшей трубкой.
– А как иначе? Я творил в свою в эпоху, старался в меру сил своих. По – другому нельзя. Мои законы одобрены Сталиным и шли на пользу. Нам партия и вождь всегда напоминали об обострении классовой борьбы. А почему моими законами так долго пользовались коммунисты – вы об этом Сталина и спрашивайте.
– Умница! – воскликнул главный дьявол, почёсывая копытом левое ухо. – Творец – мудрец! Какие таланты по истреблению людей вскрыла в народе эта революция и учение Ленина! Какие головы творили в сталинскую эпоху! Ну право, гении!.. Аппарат репрессивный у них работал, как машина, как вечный двигатель! Да – а – а, сейчас таких спецов там нету…
– Теперь, дорогой Тофель, там другая крайность. А миллионы душ прут и прут сюда, – напомнил Люцифер.
– Но ведь даже у нас, в аду, и то есть и адвокаты, и судьи, и прокуроры…
– Так то – у нас! Сравнил тоже ад с Россией. У нас завсегда порядка больше.
– Так сколько же сподручных было в ведомствах прокуратуры и ЧК ихней? – поинтересовался Мефистофель.
– Тысячи. Аввакумов был, Кобулов, Берия, Ягода тот, Менжинский… Работали мужички! Да была ещё бабёнка одна – Шурочка Какашидзе, равной коей по жестокости даже в нашем аду не сыскать! Больно уж она любила над мужиками поиздеваться, в евнухов их превращать. Её боялись не только заключённые, даже сами следователи. Про Ежова я уже говорил, про начальников ГУЛАгов – тоже. А сколько тыщ следователей – палачей! О! Нет, не посчитать! Выслушать каждого даже в вечности нашей невозможно. Сил не хватит. Ну, если ничем другим больше не заниматься…
– Не можем же мы все дела бросить и слушать только претендентов России на милостыню нашу, – заключил Мефистофель. – Вон того наглого очкарика лобастого давайте, больно уж напорист…
– Да это ж Лаврентий Павлович! – узнал вошедшего Араска. – Кто ж Берию не знает? И на Земле и здесь все понаслышаны о его подвигах в истреблении лучших умов России. Маршал Советского Союза как – никак! Такого можно и не выслушивать, а сразу первый приз давать…
– Нэт, вы послушайтэ, друзья дорогие, родные, умные! Имя моё до сих пор наводит страх на россиян. Я уж там постарался. Нэ даром хлэб ел. Скольких приказал к стенкэ поставить – этого даже вам нэ посчитать! Не поддаётся учёту работа моя на посту первого секретаря ЦК компартии Грузии и на посту министра внутренних дэл СССР. И смерть Кирова на моём счету. Он жэ, подлюга, приказ давал, чтобы менэ расстреляли как вражеского шпиона. Ещё при Ленине это было. Повезло менэ тогда, но истинные чекисты зла нэ забывают. Я в долгу нэ остался, – гордо напомнил Берия. – А что? И в Грузии харошо поработал…
– Ага! В первый же год своего правления ты там отправил за решётку почти всех руководителей, которые знали тебя как отъявленного негодяя. Позднее всех их по твоему приказу расстреляли. Все, кто знал тебя как подлеца, умерли не своей смертью. Хорошую практику прошёл на своей родине, выслужился. А Сталину такие палачи и нужны были, он не терпел рядом с собой умных, способных. Молодец, Лаврентий! О тебе и слов нет. Это ж твой лозунг висел во всех конторах и общественных местах: «Долг каждого честного человека искать врагов народа всюду, даже под собственной кроватью»?
– Конэчно. Я их всюду находил. И у станков, и в школах, и в колхозах…
– И потом к стенке приказывали ставить?
– С тэми, кто против нашей лубимой партии – церемониться нэ можно…
– Молодец! Садись вон в стороночке, одним из первых будешь. Таких как ты, мы вне конкурса пропускаем, – пресек его излияния Мефистофель.
– Э, да вы послушайте! Я мало чего сказал! Дайте доскажу, у менэ много чего есть…
– Дорогой! Ну кто не знает твоих подвигов?
– Нэ – эт! Всего никто нэ знает, кроме менэ…
– Ну ладно, ладно… Верим ведь, знаем, дорогуша, что равных тебе чекистов – коммунистов никогда не было в России. Мы таких заслуженных всюду без очереди должны пропускать. Гордимся тобой, дружище! Это пусть другие вспоминают о своих подвигах. А ты первый изувер на Земле! И этим всё сказано. Так ведь?
– Пачему-у? Мало чего забылось. Память у менэ хорошая…
– Да – да, умница. – уже раздражаясь назойливости Берия снова одобрил главный дьявол. – Другие ждут! Вон их скоко… Тихо, тихо! Сталин идёт, вождь и отец народов, которого в России почти каждый день вспоминают, хотя он уже более полувека как у нас…