Всё предусмотреть

Несмотря на субботу, окон горело мало. Тьму успокаивающе прокалывали вспышки сигнализаций. Автомобильные маячки выглядели глупо, будто могли защитить от наползающей из леса темноты. В будние дни на всю округу оставался только дядя Толя, и по ночам казалось, что живёшь в вымершем мире, над которым по старой смешной привычке ещё светят звёзды.

Иногда Вова отходил на ближайший взгорок, за которым начиналось озеро, откуда смотрел на свой участок: в долгой скрипящей тьме теплилось одинокое пристанище. Над ним раскачивались печальные берёзы, а дальше небо и то, что после него. Было любопытно и страшно, будто живёшь на каком-то странном корабле, который несётся сквозь космос или время, и выходить с его палубы небезопасно – там, за оградой бродит то, с чем не должен встречаться человек. Даже в огород, увлажнённый к ночи, идти не хотелось. Тем более в туалет, который стоял в увитом плющом конце. Вова подошёл к калитке, просунул между дощечек то, что как раз можно было просунуть, и привычно опорожнился, закинув голову в ночь.

На обратном пути калитка раскрылась – пришлось вернуться и плотно прислонить дверцу к столбику, пообещав себе сделать замок. Выдерга по-прежнему лежала на крыльце. Идти с нею за дом, куда не доставал свет, не хотелось. Вокруг фонаря вились последние мотыльки.

У компьютера Вова сделал вид, что занят работой, но за полночь чай снова потянул на улицу. Там похолодало, рот остывал приятной белой дымкой. К запаху тлена примешалась ночная влажность, и голова закружилась от ясности, которая передалась небу – звёзды мерцали высоко и всеядно, ибо видели дальше человека.

По дороге, разбрызгивая щебёнку, кто-то шёл.

Раздался глухой, немного пьяный мат. Показалась мужская фигура. Фонарь, упираясь в спину худенького заборчика, не мог выхватить лица. А вот Вова, вышедший на крыльцо, был как на ладони. В желудке неприятно кольнуло. Сами собой напряглись плечи. В голове на всякий случай промелькнули мысли. Попавшись на глаза, глупо было забираться в дом. Ещё глупее идти к калитке делать своё дело. Пришлось, изображая безразличие, потянуться, засунуть руки в карманы и уставиться вбок.

Из темноты спросили:

– Друг, как на озеро пройти?

Голос был сиплый, куриный – нехороший, заискивающий голос. Ему не шла дружелюбность. Таким голосом задают первые наводящие вопросы, чтобы потом хрипло, с выпученными глазами, задать вопрос самый главный.

– А вон туда, мимо забора налево, – Вова вполне определённо махнул рукой, – между домами дорожка. Метров десять всего.

Он намеренно говорил исчерпывающе, чтобы пресечь возможные уточнения. Тело пьяненько навалилось на забор, так, что свет немного высветил его, и вежливо попросило:

– Не в падлу, покажи дорогу. А то я тут заблудился.

Незнакомец оказался мужиком лет сорока, невысоким, высохшим как эта осень, с клиновидной кепочкой на голове и плечевой сумкой для одной семечки. Наклонившись, он цепко осматривал парня, а сам прятался, утекал в темень таким же тёмным спортивным костюмом.

– Да чего показывать. Вы вот идите мимо, тут дорожка поворачивает и прямо по ней. Озеро, считай, за домом этим.

Мужик, положив ладони на забор, склонил голову. Подумалось, что сейчас его вырвет, но мужчина прошептал что-то непонятное, отлепился от ограды и пошёл так, как указал Вова. Тот втайне от самого себя обрадовался, но тут же осёкся, когда незнакомец, вместо того чтобы углубиться в проход между домами, остановился у затворённой калитки.

– Слушай, – другом уже не пахло, – Тебе что, сложно дорогу показать?

– Вы дальше пройдите, – внутри Вовы всё трепетало, но он напустил в голос строгости, – там два шага, и будет озеро. Вот, по дорожке.

– Слушай, – повторил пьяница, и нехорошо усмехнулся, – ты так со всеми разговариваешь?

– В смысле? – спросил Вова и сразу понял, что так спрашивать было нельзя. Догадки чужака окрепли: перед ним стояло дохлое испуганное тело, с которым можно говорить совсем на другом языке.

– Ты чё заменжевался? – мужчина облокотился на калитку, и та раскрылась, – Ба-а, а ворота-то не на замке.

Он без спроса зашёл на участок и прислонился к берёзе. Приобретя точку опоры, мужик спросил:

– А чё у тебя борода-то?

– Ничего, – и этот ответ был неправильным.

– Ты побрейся. Тебе не идёт, – сказал пришелец, и тихо, всё ещё проверяя, добавил, – как пидоры, блядь.

Колкие глаза на безбровом лице уставились на Вову. Они знали, что парень не ответит так, как нужно ответить, и то, что гопник всё решил за него самого, просчитав всё каким-то древним дорожным инстинктом, вновь заставило испытать стыд за собственную нерешительность.

– Вы идите куда шли, – правая нога сама собой начала отплясывать танец, – озеро вон там. Всё!

Вова сделал визгливое движение уйти, но в полуобороте его прервало замечание:

– Ты чё грубишь, Вася? Я куда хочу туда иду, – тело отлепилось от берёзы и, подходя, запело гнусную песенку, – ты ведь знаешь, что в субботу вор не ходит на работу, а у нас суббота каждый день.

Лампочка высветила цепкого мужичка, бритого наголо. Надувшиеся скулы прорезались плохо зажившими ссадинами. Голубенькие зрачки горели на едва белом, почти прозрачном белке. Разбитым губам не хватало сигареты. Мужик поднёс ко рту руки, подул на них – до Вовы долетело лёгкое опьянение – и показательно размял пальцы. Блеснули тусклые перстни.

– Отрастили мудя на лице, – сплюнул гопник, – ты смотри на меня мандавошек не натряси.

Вова молчал, подогревая нападки.

– Ты как с такими джунглями живёшь? Там, блядь, с обезьяной познакомиться можно.

Нога уже не просто дёргалась, а плясала лихой варварский танец. Вова сделал шаг назад, но непослушная нога прыгнула совсем в сторону, и он, под смех надвигающегося мужчины, чуть не плюхнулся на землю. Пришлось схватиться за перила крыльца, и пальцы сами собой нащупали выдергу. Вова обхватил её двумя руками и выставил инструмент перед собой.