Забыть Миссанрею

В полдень — короткий отдых и второй завтрак, после чего наступало время спортивных занятий. Многочисленные тренировки, рукопашный бой, плавание, стрельба, бесконечные полосы препятствий, силовые упражнения, и так — до обеда, который подавали в четыре часа. После ужина — еще два часа занятий, теперь уже самоподготовка и дополнительные курсы. В семь часов — ужин и свободное время, большую часть которого курсанты тратили на выполнение домашних заданий. Весьма немногие отводили это время на отдых и общение и не только потому, что таких счастливчиков не было. Просто курсанты выматывались так, что больше всего на свете хотелось спать.

Такой темп выдерживали не все. За первый месяц группу покинули шесть человек. Один получил травму на тренировке, у двоих случился нервный срыв, еще двое подали рапорт о переводе в другие группы и на другие факультеты, и один вообще забрал документы, сообщив, что такая учеба слишком тяжела, чтобы ее выносить. Итого в начале второго месяца из тридцати осталось лишь двадцать четыре человека, не считая тех, кого выгнали-таки после памятного всем ночного марш-броска.

Лейа была в числе тех, кто остался. Девушка упрямо цеплялась за шанс стать «звездной кошкой», хотя чуть ли не каждый вечер выдерживала словесные баталии с родителями, которые спали и видели вернуть блудную дочь в лоно семьи.

— Милая моя, — лицо матери на крохотном экранчике видеофона слегка дрожало — специальные глушилки блокировали дальнюю связь, — может быть, хватит? Ты уже доказала нам, что девушка волевая, целеустремленная, сильная и умеешь держать слово. Мы прониклись, дорогая. Мы тебе верим…

— А раз верите, то почему не оставите в покое? — огрызнулась Лейа. — Мы живем в свободной стране. У меня, между прочим, те же права, что и у мужчин. Разве не так?

— Так, но у тебя есть обязанности, которых у мужчин не может быть по определению. Ты женщина. Будущая мать.

— Мам, не начинай. Я хочу быть «звездной кошкой», и я ею буду. Как тетя Гнейса. Она дослужилась до кептена и…

— Она дослужилась до кептена и всю жизнь была одинокой. — в голосе матери зазвенели истеричные нотки. — Я не желаю для своей дочери такой судьбы.

— Мам, для двух своих сыновей ты такую судьбу почему-то желаешь…

— Они — мужчины. Это их долг. А ты…

— А я сделала свой выбор. Мам, — Лейа вздохнула, — я тебя люблю, но если и ты меня любишь, то поймешь меня и наконец оставишь меня в покое. Смоны — военная династия. Ты знала, на что шла, когда выходила замуж за папу. И ты сама дочь военного…

— Да, но у меня вполне мирная профессия. Я — экономист. И это не мешает мне во всем поддерживать твоего отца. И ты могла бы…

— Нет, мам. Не могла бы. И закончим этот разговор, ладно? У нас отбой через полчаса, а мне еще в душ бежать и…И у меня еще реферат не дописан. По сравнительным тактическим характеристикам новых бронемашин разных классов.

— Великие звезды. И это моя дочь, — вздохнула мать. — Ладно. В выходной навестишь нас? Я приобрету домашние печенья. Тебе какие взять? С ягодами или шоколадом?

— Бери и те, и другие, — махнула рукой Лейа. — Я всякие твои домашние печенья люблю.

— Хорошо. Ждем в гости. Береги себя, девочка. И не перезанимайся там чересчур.

— Пока, мам, — Лейа первая отключила комм.

Вообще-то, коммы курсантам не полагались. Их выдавали всего на два часа в день под расписку, перед отбоем, и то не всем, а только тем, кто отличился в учебе или спорте, как награду. За пять минут до отбоя комм полагалось вернуть.

Лейа выбралась из раздевалки в тренажерном зале, где разговаривала с матерью. Не потому, что девушка стеснялась, просто это было единственное место, где в это время суток можно было побыть в одиночестве.

Теперь надо было всего лишь проскользнуть мимо раздевалок и дальше по коридору вдоль всех тренажерных залов. Их было шесть, по три с каждой стороны, а всего дверей было десять — еще были две душевые, отдельно для девушек и юношей, кабинет начальства и еще склад для особого инвентаря, который выдавался только на старшем курсе, да и то не всем и не каждый день. Первокурсники — «слепыши», как звали их в академии — проводили тут почти каждый день, кроме выходного и второго дня каждой недели, так что за полтора месяца они успели вдоль и поперек изучить расположение дверей и окон в корпусе.

И сейчас Лейа, только вступив в коридор, сразу заметила, что из-под четвертой двери идет свет.

Для «слепышей» были предназначены два зала — первый, где они проводили большую часть тренировок, и второй, куда они ходили не каждый день и ненадолго, от силы на полчаса. Во все остальные залы заглядывать не то, чтобы запрещалось, просто на них у первокурсников просто не хватало времени и сил. И еще эти залы постоянно были заняты старшими. А бывало и так, что кое-кто из офицеров и преподавателей, а также аспиранты заглядывали сюда на огонек. Тряхнуть стариной, размяться, просто вспомнить прошлое и поддержать форму.

Лейа была почти готова к тому, что увидит очередного старта или даже лейта и даже заготовила пару фраз на тот случай, если старший по званию увидит ее. Но едва девушка бросила в щелочку любопытный взгляд — интересно же, кому приспичило тренироваться за пять минут до отбоя. — как заготовленные фразы вылетели у нее из головы.

Тут были не просто тренажеры, а тренажеры-стимуляторы боя. Одни походили на простые вращающиеся ящики, снабженные манипуляторами. Другие довольно четко имитировали различные разумные расы. Эти манекены имели несколько уровней сложности и самообучающиеся программы. Круче них были только списанные армейские киборги, которые использовались как спарринг-партнеры в пятом зале.

И сейчас один такой стимулятор был включен… по счастью, не на полную мощность. А перед ним, облаченный только в штаны, босой, блестящий от пота, прыгал, раскачивался, переступал с ноги на ногу, приседал и извивался один из ее сокурсников.

Звали парня Айвен Гор. Это был тот самый сумрачный красавец со шрамом, который в первый день сначала отказался вмешиваться в назревающий конфликт, а потом неожиданно выступил против кептена Антрацита, сделав ему замечание по поводу того, как следует и как не следует разговаривать с женщиной.

Кстати, Антрацит сдержал угрозу и действительно запомнил «слепыша», пытавшегося его учить. Он устроил курсанту Гору собачью жизнь — придирался по поводу и без повода, за первый месяц дважды отправлял на гауптвахту и четырежды назначал ему наряды вне очереди. Если группа выполняла задание, именно курсанту Гору доставался самый трудный участок. И именно его чаще винили в том случае, если группа задания не выполняла. Более того, кептен негласно поощрял издевательства над «слепышами» со стороны обоих своих помощников и даже пару раз прямо указывал им на курсанта Гора. Собственно, из-за постоянных окриков и придирок Лейа и узнала имя парня. Айвен…Красивое. Как и он сам.

Но что он делает здесь и сейчас, в чужом зале, за несколько минут до отбоя? Тренируется или ему опять назначили наказание?

Нет, это переходит все границы. В конце концов, один из помощников кептена — ее кузен. Тобир Смон должен прислушаться к словам если не самой кузины, то ее отца. Всему есть предел. Эти трое — кептен и старты — словно нарочно издеваются над ним. Даже Суаза Смелый не так часто становится предметом их насмешек, хотя у парня, выросшего на глухой отсталой планете, существовали пробелы в научных знаниях. Он почти не разбирался в высшей математике и физике, информатику освоил на уровне рядового пользователя соцсетей, языки знал с пятое на десятое, по паре самых распространенных выражений от каждого, на обществознание и астрономию у него был свой, какой-то доисторический, взгляд… Правда, в физической подготовке Суаза Смелый всегда был в первой пятерке, как и его вечный оппонент Джон. Но даже когда бывший охотник брякал что-то вроде «А на пятом небе восседают души праведников…» — над ним не смеялись так, как над Айвеном Гором, если тот случайно путал местами два символа.