Страница 17 из 26
О блин, эти южные попрошайки еще и с характером. Я должен быть тонким психологом, чтобы кормить этих попрошаек Басю и Помпея.
Сегодня в Южном городе утром шел дождь. «Вот, – подумал я, – и в Южном городе бывает дождь», – и улыбнулся.
Если честно, я только сегодня понял радость таксиста, который в июне вез меня в санаторий. Я жаждал жары, огненных лучей, теплого моря, а он с каким-то восторгом и трепетом рассказывал мне о том, что май был дождливым и июнь, по всем прогнозам, обещает быть дождливым, и значит, будут персики, инжир и айва.
Я здесь уже почти месяц, и это первый дождь. Ну как дождь. Морось. Я даже зонта не взял, надел кепку. Пока дошел до работы, даже не промок.
Веду войну с чем-то неведомым. Коты почему-то любят, когда сухой корм лежит в тарелочке. Я сначала положил корм в фарфоровое блюдечко. Блюдечко на следующий день исчезло. Тогда я вырезал котам миску из пластиковой бутылки. На следующий день миска из пластиковой бутылки исчезла, но вернулось блюдечко. От греха подальше я вернул блюдечко хозяина квартиры в шкаф. Вырезал новое пластиковое блюдечко для котов. Продержалось двое суток. Я даже обрадовался. Но сегодня и оно исчезло. Шаманизм. Здесь живут духи Южного города, они не любят пластиковые миски, но возвращают фарфоровые блюдечки. Может поднести духам Южного города подношение. Пиво, раки, копченая красная кета, черная икра и собольи шубы. Мне сказали, что возможно коты не доедают фрискас, и кто-то носит остатки фрискас своим кошкам, забывая вернуть миску.
Завтра ночью обещают мороз. -2°! Надо проверить, каково это – мороз в Южном городе. При минус два встанет транспорт, детей не пустят в школы, интеллигенция Южного города получит цингу и обморожения!
Ничего не могу поделать с собой. В Южном городе я просыпаюсь за час до будильника. И здесь и в Москве будильник стоит у меня на семь часов утра. В Москве я всегда с ужасом ждал дребезжащего мучительного сигнала будильника, чтобы резким движением его отключить. Потом еще полчаса лежал в постели до того предельного времени, когда не встать уже нельзя, иначе опоздаешь на работу.
Здесь же неведомая сила подкидывает меня в шесть часов, я открываю глаза еще в темноте, иду чистить зубы, разминаю тело, а потом выхожу на крыльцо покормить кота.
Не знаю, что с котом делать. Кот Бася, по-моему, решил, что теперь я его хозяин. По крайней мере, если раньше он просто ел и уходил по своим делам, то теперь спит возле двери. Может взять его в дом? Всё как в той смешной картинке про кота: «Хочешь стать моим хозяином?».
Если в конце прошлой недели ходил на работу по мощеным пешеходным улицам и находил в этом свою прелесть, то в субботу свернул на проспект, наполненный гудящим транспортом, что напомнило мне Москву. Обнаружил под боком у себя недорогое кафе, которое работает с семи утра. Очень удобно, если встаешь, как идиот, в шесть. Сегодня уже в семь был в этом кафе. Заказал американо и пирожок с капустой.
В Южном городе наступила осень. Местные жители, закутанные в теплые одежды, еще две недели назад говорили мне, чтобы я не ходил в майке, хоть на улице было и плюс 22, но я их не слушал. Оказывается, они знают что-то очень важное о своем городе, потому что сегодня я получил насморк и болит горло. О боги! Насморк в Южном городе. Во всем этом есть какая-то насмешка для северного человека, который снимает с себя одежду при первых лучах теплого солнца. Но в конце октября нельзя верить солнцу, особенно на Юге.
– Хорошо бы сейчас шашлыки сделать, – сказал я Платону и оглядел двор пятиэтажек и уходящий в даль проспект. Двухэтажный дом Платона с соткой земли стоял в центре этого двора Южного города, и в Москве я бы жарить шашлыки не решился. Платон улыбнулся:
– Пойдем.
Он завел меня в квартиру, открыл какую-то узенькую незаметную дверь в подвал, и мы стали спускаться по винтовой лестнице. Спускались мы долго, а когда добрались до дна, то мне открылась просторная каменная комната, вырубленная в скальной породе. Я присвистнул:
– Ничего себе.
– Только никому не говори.
– Ты что к ядерной войне готовился?
– Ну а что, работа у меня теперь не морская, сидячая, с платами и схемами, придешь вечером, возьмешь лом и долбишь, думал погреб сделать, а потом майдан начался, за детей страшно, ну я пять лет и долбил.
Я осмотрел тусклую комнату. Под потолком зияло еле заметное оконце, похожее на бойницу, в углу стояли баклажки с пресной водой, громоздился ряд консервов, на стене висел автомат Калашникова, вверх уходила вентиляционная труба, в центре стояли диван и мангал.
Платон показал рукой на мангал и произнес:
– Бери-ка.
Мы взяли мангал и вынесли во двор.
– Баранину лучше брать у татар, ты знаешь, где сидят татары?
– Знаю, – сказал я, взял деньги и пошел на центральный рынок…
Любимая, я помню, мы летели на Родос, и ты вместо завтрака в самолете купила лотерейный билет за 2 евро. Красивый статный грек-стюарт так близко наклонился к твоему лицу, показывая лотерейные билеты, что я заревновал.
– Зачем тебе лотерейка, – сказал я, – давай я лучше куплю тебе гамбургер за 10 евро.
Но ты отказалась. Ты предпочла мифический дом на берегу Эгейского моря за 2 евро вполне конкретному гамбургеру за 10 евро.
А потом уже в России я все хотел спросить тебя, как поживает лотерейка, может ты что-то выиграла, например, дом на берегу Эгейского моря, но все забывал. Может у тебя теперь есть и дом, и гамбургер, но ты просто скрываешь это от меня.
Эх дом на берегу Эгейского моря. Зачем тебе он, если теперь мы можем жить в Южном городе и каждые выходные бродить по берегу Черного моря. Разве тебе не нравится Черное море? Разве море имеет национальность и территориальные границы. Море было всегда, еще до людей. Еще до войны. Мы умрем, а оно будет шипеть и трепыхаться. Ах да, я забыл, санкции, санкции.
Сижу около ломбарда Капитал с барельефом Карла Маркса, пью кофе у Адама и жую шоколадный круасан. На крыльце ломбарда появляется двухметровый здоровенный бритый Вадик с щенком подмышкой. Он резко открывает скрипучую дверь, входит в ломбард и ставит щенка на стойку перед оценщиком. Так как дверь остается открытой, то мне хорошо слышен разговор двухметрового Вадика и оценщика.
– Это что? – брезгливо спрашивает оценщик и пытается согнать блохастого щенка со стойки.
– Это Багратион, – радостно сообщает Вадик.
– Вижу, что не Кутузов, – оценщик сгоняет щенка со стойки, но щенок не уходит.
– Всего 1000 рублей.
– За что?
– За Багратиона.
– Мы принимаем только золото, – в помещении жарко, оценщик достает платок и вытирает пот со лба.
– Это не щенок, а золото, – начинает Вадик расхваливать щенка, – он не гадит, спит на подстилке, ест все, даже арбузные корки и мармелад, спит с детьми и охраняет все подряд, настоящая порода!
– Да, знатный охранник, – оценщик скептически осматривает тощего щенка. Щенок начинает лизать ему руку. Оценщик в страхе одергивает ладонь, – но мы принимаем только золото!
– Хорошо, 700 рублей.
– Только золото!
– 500.
– Я сейчас вызову Росгвардию!
– О! Он может пригодиться Росгвардии! 300 рублей!
Щенок встает в позу, подразумевающую отправление малой нужды на стойке оценщика.
– Пошел вон, то ворованного осла приведут из зоопарка, то черепаху из ботанического сада, то щенка, – оценщик свирепеет и жмет тревожную кнопку.
Вадик забирает Багратиона и выходит из ломбарда. Зевает, осматривает улицу Карла Маркса, видит меня и кричит:
– Привет, Славик!
– Привет, – говорю.
– Багратиона хочешь, всего 100 рублей?
– Вадик, мне не нужен ни Багратион, ни Наполеон, ни император Александр, а сто рублей я тебе так дам.
– Я что попрошайка, у меня ИП!