Вик Разрушитель

– Господи, это же целая волокита! – закрыла лицо руками Марья Дмитриевна. – Надо через Попечительский Совет выбивать квоту! Даже в срочном порядке на это понадобится трое суток!

– Звоните сейчас! – Бергер схватился за ручку своего медицинского кейса. – Я могу уже сегодня заехать в Комиссию и отдать полагающиеся бумаги с анамнезом болезни. Под личную ответственность. Нет времени на размышления!

Белова взялась за трубку телефона, лицо ее мгновенно приобрело жесткое выражение. Пальцем набрала нужный номер, дождалась кого-то на другом конце провода и резким голосом потребовала соединить ее с Председателем Совета. Видимо, ее просьба осталась без ответа, и женщина едва не сорвалась на крик. Успокоившись под влиянием ментальных волн Целителя, она объяснила ситуацию собеседнику.

– Вас будут ждать в Комиссии, – сказала Белова устало, положив трубку на рычаг. – В течение двух часов вам нужно предоставить анамнез и заключение с личной печатью. Успеете?

– Да уже все готово! – Целитель встал, сделал легкий поклон, и не забыв шляпу, вышел из кабинета настоятельницы.

Пашку не успели спасти. На третью ночь он умер в лазарете. Его смерть как огромная кувалда обрушилась на наши головы. Многие из нас, конечно, встречались с костлявой, хороня родных и близких, после чего оказывались в стенах приюта. Но лично для меня уход Тихого стал настоящей загадкой и трагедией. Может оттого, что был впечатлительным ребенком? Одаренные, в отличие от простых людей, не имеющих искру, могут бороться с болезнями гораздо лучше. У них есть резерв сил, помогающий преодолевать любую хворь. Но Пашка сгорел быстро, как будто его искру пригасили принудительно. Жестоко и насильно.

Повзрослев, я много лет пытался добиться ответа на один-единственный вопрос: почему ребенку с искрой не смогли помочь, хотя все предпосылки для этого были? Опрашивал я всех лекарей, которых встречал на своем пути, и каждый давал мне версию произошедшего. А один из бывалых одаренных, очень умный китаец, с которым я однажды пересекся на своем жизненном пути, бросил всего лишь одну парадоксальную фразу, которая заставила меня глубоко задуматься и заново переосмыслить те волнительные и напряженные дни: «может быть, ему не повезло стать свидетелем какого-то события, вот и случилась болезнь».

А какое событие для Пашки оказалось роковым? И чем больше я задумывался над этим вопросом, тем меньше верил в случайность произошедшего.

Глава 4

С того трагического события прошло пять лет. Благодаря Забиякину мне удавалось очень удачно скрывать свою антимагическую сущность, и просто счастье, что я до сих пор оставался жив. Хотя странно было бы ждать иного. Кому я вообще был нужен? Физрук так запугал меня, что мне приходилось десять раз подумать о последствиях своих поступков. Поверьте, совсем нелегко подростку каждый день просчитывать каждый шаг и каждое слово.

– Спасибо, дядька Митрофан! – крикнул я на прощание с причала, возле которого несколько минут назад пришвартовался рыбачий каркас. – Я теперь только на следующие выходные смогу прийти!

Пожилой мужчина с густой бородой и такой лохматой шевелюрой, что на ней с трудом держалась старая фуражка с треснутым околышем, выслушав мой вопль, махнул в ответ рукой, прощаясь. На «Ушкуйнике» Митрофан Федорович был бог и царь; в своем хозяйстве он мог ориентироваться даже ночью или с завязанными глазами.

Капитан баркаса с экипажем в пять человек каждое утро выходил на лов рыбы в Ильмень, и только к вечеру, когда солнце касалось золотисто-багровым диском расплавленного серебра водной поверхности, поворачивал к берегу.

Но в выходные дни «Ушкуйник» оставался у причала, и матросы с остервенением наводили порядок на палубе и в помещениях. Для меня тоже находилось дело. Я драил бронзовую рынду, чтобы она блестела как новенькая и слепила глаза капитану, как сам выразил свое желание Митрофан Федорович.

Суббота посвящалась хозяйственно-уборочному дню, но если мы успевали до обеда навести порядок, то уходили в «плавание», и все красоты безбрежного водного пространства впитывались мною как губкой. Я уже не мечтал мчаться на тяжелом локомотиве сквозь огромные пространства империи, а все больше и больше ощущал желание ходить под парусами, вдыхать солоноватый, насыщенный запахами водорослей и йода морской воздух. Впрочем, мои желания находились в полной власти одного человека, плотно опекавшего меня. Я говорю о Забиякине, нашем приютском инструкторе-маге. Он всерьез следил за тем, чтобы я не вляпался в какую-нибудь историю и не раскрыл свои «способности».

Но говорят же люди, умудренные жизнью, любая тайна в самый неподходящий момент перестает быть тайной, как бы ты ее тщательно не хоронил в глубинах своей сущности.

До приюта предстояло пройти самые неприятные места Славенского конца. Ведь причал, где швартовался «Ушкуйник», находился неподалеку от Торга – своеобразного купеческого Двора, где в последнее время понастроили много торговых павильонов и зданий.

Проскочив причалы, я свернул по замусоренной и грязной дорожке до каменных лабазов, нырнул в узкий проход между ними и через несколько минут шел по Большой Михайловской, наиболее оживленной, особенно в субботу. В своей приютской одежде я выделялся среди горожан, разгуливающих по длинной улице, сверкающей огромными витринами магазинов, ювелирных и торговых лавок, бесконечных парикмахерских и кофеен. Уворачиваясь от столкновения с людским потоком я постарался побыстрее вырваться на менее оживленные улочки, и в конце концов неведомая сила занесла меня в тихий район, где стоял дом наместника Соловца.

Парочка хмурых охранников в черных пиджаках со зверским видом посматривали по сторонам, и любой, кто проходил мимо, старался ускорить шаг. Я прекрасно понимал этих мужчин. Стоя на солнце весь день, истекая потом под плотной тканью, и следя за порядком, не всегда сохранишь хорошее настроение.

– Чего вылупился? – неожиданно разлепил губы один из охранников, и ненароком приложил правую руку к отвороту пиджака. – Проваливай, не положено здесь торчать столбом! Живо!

Я знал, что у этих парней под пиджаками висят кобуры с пистолетами. Конечно, стрелять в меня никто не будет, скорее, решили постращать. Не дожидаясь проблем, я побежал. Мимо промелькнула высотная гостиница для богатых гостей, потом мужская гимназия, и вот я на Лерховской набережной, где меня и подловили.

Встреча вышла случайной. Я уже подбегал к мосту, когда толпа мальчишек, возглавляемая парочкой верзил лет восемнадцати, вывернула из-за угла желто-коричневого трехэтажного общежития, и о чем-то весело гомоня, направилась к мосту. Как же я забыл, что именно он являлся некой границей между двумя концами, и просто так на другую сторону ну никак не перебежать! Или же стоило вдоль Волхова пробираться, болван!

– Глянь, братва! Приютский! – воскликнул кто-то самый зоркий, заметив меня.

Я резко затормозил и в отчаянии завертел головой, выискивая место, куда бы сигануть от назревающих проблем. Во дворы нельзя. Я плохо знаю их расположение, могу попасть в еще большие неприятности. Если бежать на пристань, есть шанс затеряться в толпе людей. Да и интенсивное автомобильное движение может помочь. Назад? Тоже нет смысла.

– Лови жирного! – раздался азартный крик, разом активизируя местную шпану.

Мне уже было не до раздумий. Заметил высокую арку, соединяющую два дома, и забежал под нее. Оказался в каком-то дворе, заполненном играющей малышней. Остановился на секунду, выискивая наилучший вариант отхода, и правильно распределяя силы, побежал дальше. Длинный ряд жилых домов закончился узкой тополиной аллеей, за которой виднелись дома побогаче. Там, насколько мне было известно, жили ювелиры, купцы, служащие городского совета, даже мелкопоместные дворяне попадались. Они скупали жилье в городе, зимой переезжая сюда ради детей, учащихся в гимназиях.

Но славенские знали все пути-выходы лучше меня. Перебежав аллею, я оказался на какой-то другой улице, чистенькой и тихой, не осознавая, что меня загоняют в ловушку. В любом случае, мой путь лежал через Федоровский ручей, через мост. Я почти добежал до набережной, только с другой стороны, и попался. Меня окружили со всех сторон. Десяток мальчишек моего возраста и, как я уже упоминал, двое старших. Один из них, костлявый и тщедушный – ткни и упадет – со злым угловатым лицом и с тонкой полоской жидких усиков, тяжело дыша, сплюнул на землю тягучую слюну.